Страница 47 из 130
— Будьте честны до конца, Олег Александрович. Вы ведь знаете, почему вы смогли защитить вашу диссертацию и какую ценность на самом деле она представляла. Вы просто взяли, как тогда говорили, «проходную» тему. И вспомните, как вы ее писали: цитаты, которые не имели никакой ценности, кроме той, что их авторы занимали высокое положение, общеизвестные истины, которые набили всем оскомину, но зато обладали тем важным качеством, что уж никак не могли оказаться ошибочными: факты, которые вы подгоняли под заранее известные выводы, а когда они противоречили — просто не замечали их и даже подправляли… Разве это не так, Олег Александрович? Ведь вы это прекрасно знаете и всегда знали.
Олег Александрович долго молчал.
— Да, это так, — сказал он наконец медленно. — Моя собственная научная работа, как мне это ни горько признать, действительно, не имеет никакой ценности… Но я ведь был еще и руководителем научно-исследовательского института. А организаторская, административная работа — это тоже работа, и не из легких. А я возглавлял институт Истории в течение десяти лет!
— Да, работа руководителя — это тоже работа на благо общества, для его будущего. Действительно, под вашим руководством институт работал, как дружная футбольная команда — вы умели ладить с людьми. Но только вспомните, какова была главная цель этой работы? Благо людей, общества, поиск истины? Нет. Ваша главная цель состояла в том, чтобы деятельность вашего института отвечала господствовавшим взглядам и модным темам. В течение десяти лет основной продукцией вашего института были не идеи, не знания, не истина — а испорченная мелованная бумага, не нужная, кроме вас и ваших коллег, по сути дела, никому.
— Но этого требовало руководство! Лично я не был согласен с таким положением вещей. Я не был их сторонником. Я всегда был их противником. Я даже протестовал! Вы ведь знаете это? Знаете? Ведь так? — взволнованно заговорил Олег Александрович.
— Да, вы не были согласны с таким положением вещей. Вы остроумно высмеивали царящие в науке порядки. Вы произносили речи, полные прямо-таки гражданского пафоса! Это так. Но только где они звучали? В кабинетах у руководства? На высоких совещаниях, где решались судьбы науки? В ваших статьях? Нет. Они звучали только среди близких друзей, за уютным ресторанным столиком, где проявлять свои критические взгляды и гражданское мужество было так легко и безопасно. Там вы были и смелым и принципиальным. Но куда что девалось, когда эти прекрасные качества нужно было применить на практике? Помните случай с аспирантом Львовым? Его работа покоробила вас, настолько она была слабой и безграмотной. Но научным руководителем у него числился куратор вашего института. Да, сначала вы, было, заупрямились. Но раздался звонок сверху, и вы покорно написали достаточно благожелательный отзыв на его работу, который позволил ему благополучно защититься.
Вы же историк, Олег Александрович, и знаете, что прогресс общества рождается совокупным трудом всех его членов. И если те, кто производят материальные блага, отдают их тем, кто занят производством духовных ценностей и чей труд очень нелегко проверить и учесть, то только потому, что они нуждаются в книгах, картинах, музыкальных произведениях, знании своего прошлого и будущего. Ну, а за что они кормили и одевали вас, Олег Александрович? Вас и ваш институт? За что? За что они дали вам собственную машину и дачу? За общеизвестные истины? За искажение прошлого? Или за демонстрацию умения ловко складывать слова в предложения? За что?
Да, руководство требовало. А за это с него тоже будет свой спрос. С него свой, а с вас — свой. Кто вам мешал сказать «нет», когда вам навязывали тематику, с которой вы были не согласны и которую считали ненужной? Кто?
Да, у вас могли быть неприятности. Да, вас могли понизить и даже снять с работы, с вами могли поступить, как с тем-то и тем-то. Это так. Но с вами не произошло бы самого худшего — вы не стали бы тем паразитом на теле человечества, который, словно бесполезная ракушка, наросшая на корпусе корабля, тормозил движение человечества в будущее, даром забирая часть его сил.
В обществе все взаимосвязано — возможно, если бы те средства, которые бесполезно поглощали вы и ваш институт, были направлены на борьбу с раком, он был бы побежден на годы раньше, и тысячи людей не знали бы страшных мучений, где-то в мире не было бы лишней войны и не потерпела бы поражения социальная революция. Мы не можем этого сказать. Но точно, что из-за вас, Олег Александрович, будущее стоило человечеству больших жертв, чем могло бы стоить. Вот это мы можем сказать с уверенностью. Разве это не преступление? Что же вы молчите, Олег Александрович?
— Это вам легко рассуждать! Но в наше время так жил не я один! Все так жили! — не выдержав, закричал Олег Александрович. — Во всяком случае — многие! Разве это не так? Не так?
— Да, так жили не только вы один. Это правда. Но скажите, Олег Александрович, разве преступления, совершенные одними, служили когда-нибудь оправданием другим? За содеянное в своей жизни каждый отвечает сам.
— Мне нечего сказать вам. Все это правда, — горько проговорил Олег Александрович. — Но ответьте мне, зачем вы решили побеседовать со мной? Почему вы просто не оставили меня там, где я был?
— Но ведь была еще та статья, Олег Александрович. Ее мог написать только смелый и честный человек…
Олег Александрович попытался прикрыть веки, но не смог. Прямо ему в глаза било яркое, красочное и сияющее будущее.
— Так что же вы мне скажете в итоге, — спросил он, — что же меня ждет? Жизнь? Смерть?
— Вот это нам сейчас и предстоит решить, — ответил человек с поразительно знакомым лицом и умными, добрыми глазами.
Те, кто не умеют считать
— Что же делать? Что же, черт возьми, теперь делать? — билось у меня в голове, пока маленький красно-белый трамвай не спеша вез меня по тихим утренним улицам нашего города. Я стоял на задней площадке и всматривался в проплывавшие мимо дома, скверы и памятники. Неужели ЭТО уже началось?
Свернув на тихую боковую улочку, трамвай мягко остановился у стоящего в фиолетовой тени раскидистых тополей белого здания в стиле позднего барокко с черной стеклянной вывеской у входа: ИНСТИТУТ СВЯЗИ С ВНЕЗЕМНЫМИ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ, — места моей работы.
Я постоял несколько минут на трамвайной остановке и внимательно осмотрелся вокруг.
Нет, все было как всегда…
Ночью прошел дождь. Блестел влажный асфальт, и в воздухе стоял такой аромат, будто по улице только что пробежала и скрылась за углом нарядная стайка самых красивых в мире девушек. На черной и влажной от дождя пешеходной дорожке между тополями стояли лужи, в которых весело размножался старый добрый дачный фитопланктон. Шла жизнь.
Гордо восседающая за синим боковым стеклом девушка перевела регулятор, трамвай медленно тронулся с места, и из-под его дуги вырвался сноп ярких праздничных искр…
Я повернулся и направился к высоким входным дверям. Закрыв за собой искусное сооружение из старого отполированного временем гнутого дерева и вставленных в него ограненных кусков толстого стекла, тихо и мелодично звеневших, когда дверь приходила в движение, я очутился в сумрачном, после яркого дневного света, вестибюле моего института.
Да, все было, как всегда…
Широкая парадная лестница, устланная бесконечным красным ковром, прижатым к ступеням длинными никелированными стержнями, направо — стеклянные двери буфета, за которыми в уютном зеленом полумраке, среди стен, отделанных под пещеру, поглощал бутерброды с селедкой Гера Барчиковский, налево от входа — скучала Мария Ивановна за аптечным прилавком, под крышкой которого белели унылые таблетки, а сверху лежал яркий оранжево-белый тюбик с кремом для бритья и большая коробка с сушеной черемухой. Нет, ничего не изменилось. Решительно ничего!..
И тут в голове у меня мелькнула смутная мысль…
Я бы поймал эту мысль, если бы не шедшая навстречу и улыбающаяся мне… королева Геля, Геля Полякова, секретарша институтской приемной.