Страница 118 из 130
Рассказ «Дождь» — о едва не ставших непоправимыми последствиях непродуманного строительства энергетической станции — звучит достаточно актуально в наши дни. Что важнее — дешевая энергия или здоровье людей? (Так и напрашивается сравнение: что важнее — сибирские реки, текущие вспять, или разрушенная природа?) Герои рассказа, как и наши современники, делают единственно правильный выбор.
Человек никогда не сможет равнодушно относиться к своему прошлому, к истории, считают герои рассказа «Орлан Стах». Исследователи из будущего, вынужденные остаться в сложном и противоречивом двадцатом веке, становятся его детьми, честно живут и работают, а когда им представляется возможность вернуться в свое время, отказываются от нее. По-иному они поступить не могут, ибо трудности и победы прожитых лет теперь неотделимы от их жизни. Не может поступить по-иному и Орлан Стах, уходящий в странную и страшную капсулу пространства-времени, где еще существуют подлость, насилие, жестокость. Стах гибнет, но его смерть оправданна, как и лишенная внешних атрибутов геройства жизнь его брата Дория.
Точен лирический подтекст рассказа «Испытание добром», лучшего, пожалуй, в книге. Автору удалось естественно передать чувства героя, органично вписывается в рассказ фантастический элемент. В целом удачны и рассказы «Программа для внутреннего пользования» и «Я в сердце не держал обиды». Их также отличает лиричность, благодаря которой поднимаемые автором проблемы приобретают особую остроту. Да они и на самом деле злободневны, несмотря на то, что вопрос, где находится грань между спокойствием и равнодушием, волнует каждого из нас уже сегодня, а проблема взаимоотношений людей и биороботов, казалось бы, принадлежит будущему. Но ведь мера человеческого в человеке, суть героизма — все это заботы и сегодняшнего дня…
Менее удачны рассказы о полюбившемся автору биороботе Дьондюранге — «Монолог одного отшельника» и «Дьондюранг». И дело, вероятно, в мерках, с которыми А. Тесленко подошел к проблеме биороботов. Дьондюранг размышляет, поступает чересчур по-человечески, причем критерии его исключительности размазаны, неконкретны и оттого недостоверны. Не суперсущество, а средний обыватель. Образ не получился. Идея тоже не блещет новизной. В итоге — посредственные рассказы. Смутна и идея рассказа «На планете снов». Похоже, автор пытался провести поиск в области формы, но, не найдя верной дороги, остановился на полпути.
А. Тесленко находится в поиске, ищет свою тему, своих героев. Отсюда и определенные заимствования (биороботов, к примеру, описывали многие авторы, достаточно вспомнить близких к ним сигомов И. Росоховатского — разработку удачную и интересную). Серьезные претензии к А. Тесленко предъявить трудно — в целом «Испытание добром» — достаточно профессиональная книга, но, чувствуется, что лучшие произведения автора впереди.
Повесть «Черный Яша», открывающая книгу Зиновия Юрьева «ЧАСЫ БЕЗ ПРУЖИНЫ», посвящена проблемам создания искусственного интеллекта. Сама по себе проблема достаточно интересна, думается, что в ближайшее время человечеству придется столкнуться с ней вплотную. И сложности наверняка будут, причем, скорее всего именно те, что предусмотрел и попытался разрешить автор. Имеются в виду не столько технические проблемы, сколько затруднения морально-этического плана (машина — слуга, это привычно, а машина — равноправный партнер?). Вот только очень уж легко разрешают их герои повести. В мыслях и переживаниях и представителя искусственного разума — Черного Яши и его создателя Анатолия Любовцева не ощущается глубины, естественности. Возможно, виной всему иронический стиль, которым написана повесть, возможно, автор сознательно упростил поставленную перед собой задачу.
Гораздо глубже и интереснее вторая повесть — «Часы без пружины». Именно такой механизм попадает в руки к старому часовщику Николаю Аникиевичу. Малоприятным, но, увы, достоверным и оттого жизненным рисует его автор в начале повести. Странное приобретение — часы, идущие неизвестно как, — преображает мастера. Попытка проникнуть в секрет часов перерастает в знакомство с жизнью и моральными устоями их прежних владельцев. Николай Аникиевич вынужден взглянуть на себя со стороны, оценить пройденный путь, честно признать неблаговидность кое-каких своих поступков… На протяжении повести образ героя развивается, становится глубже, интереснее. Причем, читатель как бы вовлекается в процесс самоочищения героя, имеет возможность оценить его мысли и поступки. Именно благодаря естественности образа Николая Аникиевича, неподдельности его переживаний, повесть привлекает, будит мысль. Думается, произведение только выиграло бы, если бы автор оставил в нем некий налет таинственности, неразгаданности. Расшифровка тайны часов, появление инопланетных резидентов, превращение Николая Аникиевича в помощника загадочной цивилизации — все это выглядит некоторым излишеством.
Наиболее серьезные нарекания вызывает третья повесть, вошедшая в книгу, — «Беседы с королем Цурри-Эшем Двести десятым». В аннотации к книге значится, что в ней автор «в форме гротеска разоблачает нравы общества, в котором царят неравенство и частная собственность». Ну что ж, претензии к автору по поводу изображенного им общества планеты Эш, ее самодура-властелина, наверное, быть не может — сатира есть сатира, а в фантастике и не такое встречается. Но рядом с Цурри-Эшем постоянно присутствует землянин, человек из будущего — младший научный сотрудник Александр Бочагов. От его имени, собственно, и ведется повествование. И позиция, занятая этим исследователем мира планеты Эш, по меньшей мере, вызывает недоумение.
Вот он хладнокровно выслушивает такие сентенции правителя: «Только что мой министр юстиции, полиции и очистных сооружений доложил мне, что с удовольствием примет десяток-другой астрономов для заселения необитаемого острова Драконов. О, это замечательный остров, так сказать, географический раритет: сколько раз мы отправляли туда наших проштрафившихся подданных, а остров так и остается необитаемым. Вы, Саша, знаете мое научное любопытство, неоднократно пытал министра юстиции и полиции, как это получается. А он, представляете, только руками разводит, сам, говорит, не пойму, ваше просвященное величество. Остров отличный, солидный, один камень, сырости ни капли, ни ручейка. К тому же кругом драконы. Живи — не хочу. И не живут же, негодяи. Представляете, Саша, просто какая-то загадка природы». Смешно? Но ведь по сути страшно!
Вот Бочагов спасает Цурри-Эша от заговора. Объясняется все это просто: «…если уж выбирать между знакомым самодержцем и незнакомым, мои симпатии явно были на стороне Цурри-Эша».
В финале повести, убедившись, что столь дорогому его сердцу правителю не спастись от гнева восставшего народа, Бочагов спешит предложить императору переквалифицироваться в… консультанты родного института и при этом с жаром заверяет его: «Чего-чего, а дел хватает. И работы, и общественных нагрузок. Стенгазету, например, выпускать, будете». Вот так. Воистину, гротеск. Более нелепую фигуру, чем м. н. с. А. Бочагов, придумать трудно. Но ведь это землянин, наш соотечественник!
З. Юрьев — автор известный. Его сборник «Рука Кассандры», повесть «Полная переделка», другие произведения стали заметным явлением в отечественной фантастике 60–70-х годов. Тем непонятнее просчеты, допущенные им в сборнике «Часы без пружины».
Творчество Г. Шаха представлено в «Библиотеке советской фантастики» двумя книгами — «И ДЕРЕВЬЯ, КАК ВСАДНИКИ…» и «НЕТ ПОВЕСТИ ПЕЧАЛЬНЕЕ НА СВЕТЕ…»
О чем повествует научно-фантастический роман Г. Шаха? О любви? Ведь недаром в заголовок вынесена строка из всемирно известной трагедии В. Шекспира, имена героев книги созвучны именам героев «Ромео и Джульетты», и даже сюжетные линии и эпизоды во многом схожи. Старая-старая история разворачивается на далекой от Земли планете Гермес, живущей по своим, внешне логичным, но, по сути, глубоко порочным законам.
Думается, внешнее сходство с трагедией великого английского драматурга не должно вести к сравнению романа Г. Шаха с пьесой В. Шекспира. Автор рецензируемой книги ставил перед собой иные задачи и решал их средствами научно-фантастической литературы.