Страница 72 из 85
– Ясно.
Наступило молчание. Джела обернулся к своему проклятому дереву, торчащему в этой кадке, неподвижному и зеленому.
– Значит, линию уничтожили за проявление независимости и самодостаточности, – сказал он. – И ты – единственная, кто остался в живых.
– По счастливой случайности, – буркнула Кантра. «И благодаря Гарен».
Джела улыбнулся ей – совершенно искренне.
– Такое каждый из нас может сказать, – заметил он и встал.
Собрав пустую посуду, он потянулся за ее кружкой.
– У меня есть одно предложение, – сказал он, с серьезным лицом глядя на нее с высоты своего роста, – если ты согласишься, пилот. Оно состоит в том, чтобы лететь на Гимлины. У меня там есть неплохой шанс установить контакт, что позволит мне убраться с твоего корабля и из твоей жизни.
Это был один из немногих моментов в ее свободной жизни, когда у нее разлетелись все мысли. Она воззрилась на него, не зная, что сказать.
– И я прошу прощения, – продолжал Джела, – что навлек на тебя опасности. Я солдат. Риску, приемлемому для меня, не должно подвергать гражданских лиц.
Она чуть было не расхохоталась, пытаясь понять, какой же он представляет себе ее жизнь, но он уже вышел и дверь за ним закрылась. Кантра осталась сидеть в кресле пилота – и впервые со времени смерти Гарен смаргивала с ресниц слезы.
29
«Танец Спирали»
Смена вахты
Джела вытащил свой вахтенный журнал, собираясь его заполнить. Спустя час он сидел все также – с открытой на колене тетрадью и готовым стилом, – но не смог написать ничего, кроме даты.
Оказалось, что дата имела для него определенный интерес, так как прошло чуть больше сорока четырех лет с тех пор, как квартирмейстер отправил Джелу Артикула М в ясли Гвардейцев Грантора, несмотря на то, что будущий солдат был меньше стандарта. То, что он оказался единственным выжившим после нападения противника на лабораторию, при котором все остальные плоды в натальном отделении погибли, повлияло на квартирмейстера, и он сделал в личном деле пометку, что везение для солдата лишним никогда не бывает.
И ему действительно везло – настолько, насколько может везти солдату. Вопреки определенному бесшабашному равнодушию к собственной жизни и характеру, который некоторые назвали бы своевольным и несговорчивым, ему удалось пережить соясельников и товарищей, командиров и целые планеты.
И вот теперь он стар.
Хуже того: он стар, а враг продолжает наступление, и дурацкие решения сыплются сверху, и задание почти провалено, и…
Это последнее его задевало. Нет, ранило.
То, что это задание будет его последним – с этим он смирился: против фактов не попрешь. Но с неудачей… Почему-то мысль о неудаче ему и в голову не приходила, хотя, конечно же, в жизни он достаточно часто терпел неудачи, чтобы эта мысль не была для него новой. Однако задача, поставленная конкретным командиром…
Он был так уверен в успехе!
Но была одна вещь еще похуже.
Он обещал – лично обещал – дереву, что позаботится о его благополучии, чего ему ни в коем случае не следовало делать, поскольку жизнь и честь солдата принадлежат его командованию.
Оно угнетало его, это обещание, потому что он давал его искренне, как солдат солдату. Дерево было таким же его товарищем по оружию, как и все, с кем ему приходилось сражаться рядом за все эти годы.
Джела сказал себе, что дерево понимает реальности солдатского обещания, что дерево – товарищ и герой – не винит его в том, что он ставит долг выше обещаний.
Но он сам винил себя за то, что жизнь его все больше казалась бесполезной и напрасной. Да, он выполнял приказы – более или менее, – а большего от солдата и не требовалось, в конце концов.
А сейчас долг требовал, чтобы он попытался добиться оптимального исхода своего задания, раз уж успех оказывается недостижимым.
Вздохнув, он поудобнее привалился к стене, запечатал стило, закрыл журнал – и отправил и то, и другое на койку, рядом с коленом. А потом закрыл глаза.
Итак, Гимлины.
Гимлины – это риск. Не исключено даже, что неприемлемо высокий риск. Оценить этого он не может, пока не знает, свяжется ли он по комму с некоторым человеком или нет, и будет ли у того правильная последовательность кодов отзыва – или не будет.
На Гимлинах должны находиться войска, преданные объединенному командованию. Так было какое-то время тому назад, и он первым готов был признать, что эти сведения давние. Но в постоянно сужающемся диапазоне вариантов его главной надеждой было, что эти войска по-прежнему там. Второй, меньшей, но более реалистичной надеждой – что войска отбыли выполнять свой долг, оставив на месте связного для отставших.
Если на Гимлинах не окажется ни войск, ни связного, тогда придется…
Непонятно, что придется. И эта неуютная мысль привела за собой другую. Он пообещал Кантре освободить ее корабль от своего присутствия, и это обещание он был твердо намерен исполнить. Долг мог потребовать найти способ уйти из-под обстрела, но долг не может потребовать, чтобы он продолжал навязывать ей свою волю – именносвою – после того, как она его вывезла.
Он мог бы выбрать корабль в любом из портов, в которые они заходили по маршруту к Дяде. Если быть честным, он решил этого не делать. Решил вместо этого взять на себя роль сопровождающего Далей к убежищу, заставив Кантру следовать курсом, который она для себя никогда не избрала бы – и за такую наглость она решила продать его безжалостному человеку, который, как у нее были все основания считать, займет Джелу достаточно надолго, что она успеет взлететь, вернув себе свободу и возможность жить своей жизнью.
Джела понимал ее мотивы – и не осуждал ее намерение. Полностью самодостаточная женщина, Кантра йос-Фелиум, и хозяйка своему слову – когда она его дает. Ему понравилось быть ее напарником. И он узнал от нее такие приемы пилотирования, которые раньше счел бы невозможными.
Он чуть улыбнулся, вспомнив, как она зевнула, когда Х-Артикул демонстрировал свою удаль, – но улыбка погасла, когда он вспомнил более недавнюю картину: он смотрит вниз, на причал, где ее окружили, от ее комбинезона валит дым, и крик…
Он не думал когда-нибудь услышать крик Кантры йос-Фелиум – и надеялся больше никогда не услышать. Звук ее смеха – вот это воспоминание солдату стоит унести с собой и лелеять…
Воспоминания… Ну что ж, солдат имеет право на воспоминания, но при нормальном ходе вещей они не должны мешать его планам и его долгу.
Он со вздохом подвинулся вдоль стены, удобнее пристраивая плечи, и стал делать упражнения на сосредоточенность.
Эту сосредоточенность нарушил шум воздуха, разрезаемого крыльями. На едва созданный им мысленный экран задач странным узором легли блики солнечного света – и экран начал таять, преобразуясь в широкую голубую ленту, соединившую «никогда» и «всегда», выгнувшись аркой над могучими древесными кронами.
Снова послышался шум крыльев – и высоко на небесном своде заплясали крыло к крылу два силуэта, сплетающихся шеями.
– Это вряд ли, – проворчал Джела и начал упражнение сначала, прогнав танцующую пару из своего разума.
Упражнение пошло своим ходом, экран задач сформировался – и снова был захвачен волей дерева.
На этот раз Джела увидел уже ставшую знакомой зеленую землю, ласково окруженную огромными корнями деревьев. Около одного громадного ствола чуть косо лежало гнездо, окруженное обломками и кусочками, словно упавшее с высокой ветки – возможно, сброшенное ветром.
В гнезде сидел детеныш дракона с еще даже не обсохшими крылышками и плакал, как любой младенец, требующий пищи и ласки.
Джела увидел, как в гнездо упал плод – и малыш с аппетитом за него принялся. Еще один плод был подарен и съеден, и третий тоже, а потом младенец свернулся в своем потрепанном гнезде, сонно щуря глаза…
Листья плавно падали вниз, мягко выстилая гнездо. Дракончик вздохнул и спрятал голову под крыло, соскальзывая в сон.