Страница 1 из 7
Ночи безумные. Русская любовная лирика XIX в.
Век любви
Если бы XIX век оставил нам одну только любовную лирику – нужно было бы признать: век удался! Это особенно отчетливо видно теперь, в начале XXI века. Циники скажут: никакой любви не было тогда, да и сейчас нет. Есть половые отношения и проч. Правда, духовно развитые люди им тут же возразят: мир есть любовь. Сразу же хочется добавить: стих есть любовь. Любовь упрятана в стихе, как росток в зерне. Больше того: любовь и в сознании современного человека, современного россиянина часто все еще связана с ритмом строк, со строфами, с чередующейся рифмой.
В нашей книге – лирика четырнадцати поэтов. А это четырнадцать способов говорить о любви. Четырнадцать мелодий, связующих нас с XIX веком. Некоторые из этих четырнадцати поэтов находились в состоянии влюбленности всю жизнь. Другие любили лишь однажды. Но почти всегда любовь русского поэта была и высшей точкой его жизни. Любовь ценилась выше ума, она была нужней морализаторства и рациональной философии, граничила с высоким безумием. Эта любовь терзала ночами, не уходила днем, становилась стержнем и смыслом бытия поэтов.
Век любви начинается с Пушкина. Его лирика переплетается с этим чувством постоянно, резко и страстно. Таковы же вначале и пушкинские влюбленности: краткие, острые, бурные. Полячка Собаньская и графиня Воронцова, Амалия Ризнич и Наталья Оленина – полыхнув яркими зарницами, они вскоре погасли. Однако две женщины оставили неизгладимый след в судьбе и в поэзии Пушкина. Это Анна Керн и Наталья Гончарова. И хотя Пушкин в письмах отзывался о Керн слегка пренебрежительно и даже грубовато, а жене своей давал в письме чаще всего светские и хозяйственные наставления – стихи, с этими женщинами связанные («Я помню чудное мгновенье» – это о Керн, «Мадона» – это о Гончаровой), стали недосягаемыми вершинами русской поэзии. Это говорит о том, что стихи и от писем, и от прозы весьма отличаются. В стихах может «сказаться» то, чего в здравом уме ни один человек не скажет. Так, может, истина – в стихах?..
Что же до Пушкина, то в конце жизни он стал сдержанней в порывах. Пушкин не остыл, просто понял: увлечения – множественны, любовь – единична.
Тяжелодум и однолюб Дельвиг, увлекшийся одно время взбалмошной Софьей Пономаревой, содержательницей модного салона, любил, кажется, только свою жену – баронессу Дельвиг (урожденную Салтыкову). Правда, любовь его, поначалу светлая, песенная, стала постепенно превращаться в жестокий романс: жена была ветрена и особой взаимностью мужу не отвечала. Чувство утраты единственной любви, возможно, стало одной из причин ранней смерти Дельвига.
«Певец пиров и грусти томной» Евгений Баратынский[1] любовью тоже не разбрасывался. И хотя в молодости он немало написал о сильфидах и вакханках, о непостоянных красавицах (все о той же Софье Пономаревой, об Аграфене Закревской), после женитьбы стал ценить любовь длительную и верную. Пушкин назвал как-то Баратынского «задумчивым проказником». Баратынский и впрямь много думал. Даже любить и проказить со временем стал он как бы в задумчивости и в полусне. Нельзя обойти вниманием и то, что в его мрачноватых стихах, написанных в 30–40-е годы, как бы предчувствуется и его небывалая смерть от любви: поэт умер в Неаполе, напуганный внезапным нездоровьем жены. Жене (урожденной Анастасии Энгельгардт), у которой глубокомысленный доктор стал внезапно подозревать воспаление мозга, сделалось лучше. А вот разволновавшегося поэта спасти не удалось.
Счастливей был Языков. Его поэзия весьма гармонировала с его радостной и мало чем отягощаемой любовью. Поначалу любовь эта была идиллической – к «музе» Александре Воейковой. Позже – к вполне земной цыганке Тане (Татьяне Дмитриевне Демьяновой), знаменитой тогда певице. Не слишком терзаясь изменами и изредка меняя предмет привязанности, буйный «стихоборец» Языков в любовные пропасти не падал, но, правда, и до вершин волшебного чувства не всегда добирался.
А Федор Тютчев, дважды женатый и много раз влюблявшийся, письма писал чаще всего своей второй жене Эрнестине (урожденной баронессе фон Дернберг). Однако любил при этом другую. И это опять говорит о том, что стихи и проза жизни мало в чем сходны. Самая большая любовь Тютчева погибла, к несчастью, не в стихах, а в реальной жизни: Елена Денисьева умерла, оставив поэта до конца дней безутешным. Но в поэзии Тютчева она продолжала зримо присутствовать. Ну, а в конце жизни Федор Иванович все-таки понял, что крепче всего он был привязан к Эрнестине Тютчевой. Иначе как объяснить эти посвященные ей строки:
Тяжка была любовная доля «косаря» Кольцова. Отец чуть не силой пытался женить поэта на нелюбимой женщине. Любил же Кольцов крепостную девушку Дуняшу. Ей он посвятил прекрасные стихи «Если встречусь с тобой». Любовь эта была грубо и трагически оборвана. Правда, в конце жизни поэта посетило еще одно сильное чувство: его буквально испепелила страсть к Варваре Лебедевой (Огарковой). Здесь все точь-в-точь как в кольцовских песнях: то верх блаженства, то беспробудное горе.
Без особой взаимности осталась любовь юного Лермонтова к Наталье Ивановой, а затем и его любовь к Варваре Лопухиной и к Екатерине Сушковой. И хотя он обессмертил их имена и образы в стихах, в повседневной жизни встречи с этими женщинами были скорей терзающими и ранящими, чем приятными, и кончались, как это часто и случалось у Лермонтова, «горечью и злостью».
Яков Полонский все больше живописал любовь экзотическую: то тифлисскую, «авлабарскую», то вольную, цыганскую. Но уже будучи признанным мэтром «чистого искусства», он вдруг посвящает Чехову удивительное стихотворение «У двери», где жажда реальной, а не придуманной любви внезапно вспыхивает в семидесятилетнем старце с новой силой.
Олимпиец и классицист Аполлон Майков и к любви относился по-олимпийски. Однако между историческими картинами Греции и раннего славянства, слегка разбавленными любовными сценами, вдруг да и прорвется тонкая нота иной любви: земной, сиюминутной, весенней, нежной. И здесь предмет нежности – жена поэта.
А вот Аполлон Григорьев был в любви явно несчастлив. Особенно в конце жизни. Еще в 1851 году Григорьев близко сошелся с семьей одного из своих коллег по Воспитательному дому (там Григорьев преподавал словесность). Аполлон Александрович, тогда уже человек солидный, семейный, влюбился без памяти в одну из дочерей своего коллеги. Звали ее Леонида Визард. Она была изящна, талантлива, умна. Но по характеру эта девушка была очень сдержанной. Григорьев даже в сердцах называл Леониду Яковлевну, имевшую черные, как у цыганки, волосы, пуританкой. В 1857 году Леонида вышла замуж за инженер-поручика М.Н. Владыкина. Счастье поэта было разрушено. Не об этом ли погибшем счастье – залихватски тоскующая «Цыганская венгерка»? Во всяком случае, некоторые исследователи ясно видят профиль Леониды меж строк этой знаменитой вещи.
Наибольшее количество стихов о любви, и, пожалуй, наивысшего качества, написано в XIX веке Афанасием Фетом. Многие из них связаны с биографией поэта. Долго удивлялись и современники, и читатели более позднего времени его стихотворению «Здесь человек сгорел…». А ведь речь шла о конкретной, сгоревшей в натуральном, а отнюдь не поэтическом огне женщине. Дочь мелкого херсонского помещика Мария Лазич, возлюбленная поэта, зная, что им никогда не соединиться, по неосторожности, а может, и умышленно сожгла себя.
В 1857 году Фет женился на дочери богатейшего торговца чаем Боткина – М.П. Боткиной. Мария Павловна не была красавицей, она пережила какой-то неудачный роман, что, возможно, и сблизило ее с Фетом. Стихи о любви потекли у Афанасия Афанасьевича рекой. Кстати, последнее стихотворение о любви написано шестидесятилетним поэтом!
1
Существует двойное написание фамилии поэта: Баратынский и Боратынский (сост.).