Страница 73 из 74
В этом деле крайне важным был вклад специалистов, которые разрабатывали как бы основы пропагандистских стереотипов для дальнейшего их распространения средствами массовой информации. В борьбе противоречивых тенденций, характерных для африканского общества, они выявляли те, что выгодны империализму, преувеличивали их подлинное значение, искажая таким образом исторические перспективы континента.
По заказу крупных концернов, разведывательных служб, правительств буржуазные ученые неоднократно готовили конкретные разработки по отдельным практически важным вопросам. Мне помнится специальное руководство о том, как обращаться с рабочими-африканцами, подготовленное этнографами для мощного горнорудного консорциума «Фриа», действующего в Гвинее. В этом документе сжато разъяснялись особенности местных верований, этики семейных отношений, описывались принятые гвинейцами нормы гигиены, питания. А через несколько лет, на страницах парижского журнала «Тан модерн», я узнал, что американские этнографы по заказу Центрального разведывательного управления США подготовили еще более целевое исследование — «Колдовство, магия и другие психологические явления и их значение для проведения военных и полувоенных операций в Конго». И подобные исследования не умирали безвестной смертью в пыли архивов, нет, им находилось практическое применение.
Весной 1973 года парижский еженедельник «Нувель обсерватер» перепечатал текст листовки, выпущенной в Солсбери, главном городе Родезии, властями этой страны. Листовка была предназначена одному из местных племен.
«Некоторые из вас пришли сюда посеять разлад в семьях, среди всех жителей дистрикта, — говорилось в ней. — Дух вашего племени — Мхондоро направил послание, чтобы сообщить, что предки недовольны вами. И великий дух Чивава покинул человека, которого использовал как посредника, за то, что он помогал террористам. Вот почему больше нет дождей, вот почему погиб ваш урожай, а вам угрожает большой голод. Только правительство может вам помочь. Но вы, со своей стороны, должны понять свою обязанность помогать правительству».
В страхе перед партизанскими выступлениями родезийские власти повернулись к племенным богам. Может быть, они смогут внушить местному крестьянину ужас, которого больше не внушал сам режим?
Осенью 1967 года вояж по Африке совершил один из представителей американского газетного семейства Сульцбергеров, парижский обозреватель газеты «Нью-Йорк Таймс».
Из столицы Ганы — Аккры он писал в редакцию: «У Африки было отвратительное прошлое, а ее нынешние родовые муки опасны. Поскольку к этому следует добавить пророчество, что этот континент останется среди международных отщепенцев, то более печальной картины не может быть. К счастью, африканцы склонны быть веселыми, милыми, философски настроенными».
Прибыв в столицу Нигерии — Лагос, Сульцбергер снова взялся за перо. Он отметил, что, «несмотря на свежие понятия о национальности, для африканца остаются наиболее осязаемыми в социальной действительности племенные факты». Подумав, он добавил: «Каждое африканское государство — это конгломерат племен, связанных только мистикой свободы, гордостью за свершенное и достоинством надежды».
В течение октября — декабря сульцбергеровские репортажи регулярно поступали в редакцию его газеты и столь же регулярно публиковались. Каждая заметка была невелика — в 650–700 слов, но появилось их не меньше десятка. Десяток капсул с ядом…
Нет, это не преувеличение. Редкий из читателей Сульцбергера достаточно был знаком с фактами, чтобы заметить, как ловко они подтасовывались. К тому же Сульцбергер не доказывал, а внушал. Он незаметными приемами создавал у читателя представление об Африке как о континенте трагического хаоса и племенного варварства, как о земле, где африканец «вынужден полагаться на благотворительность, чтобы хотя бы выжить».
Кто же оказывает эту благотворительность? Конечно, Запад. А вот неблагодарные африканцы, сообщал Сульцбергер, называют эту помощь неоколониализмом.
Оказывала ли влияние подобная пропаганда? Ее следы были заметны и в печати, и в комментариях местного радио, и в телевизионных передачах. Но серьезнее и глубже было воздействие того, что можно назвать «западным образом жизни», то есть вкусов, привычек, манер европейской буржуазии.
Как-то раз в Аккре я пошел на столичный ипподром. По зеленому полю прохаживали скакунов, доставленных сюда из Республики Чад. Их разглядывали владельцы, торжественно одетые в черные фраки, при цилиндрах. Они ежеминутно смахивали капли пота с лица; стояла удушающая жара.
Костюм, который надели эти люди, был неудобен, и, наверное, носить его было пыткой. Тем не менее, сознавая, что они одеты, как богатые англичане на скачках, эти хозяева конюшен с заметным пренебрежением поглядывали на окружающих, на одетых попроще.
Было в этом что-то гротескное, хотя, на мой взгляд, смешное лишь подчеркивало серьезность явления.
Копирование нравов европейской либо американской буржуазии кучкой африканских денежных тузов уже не раз служило поводом для насмешек местных сатириков. Однако их пример оказывался заразителен. Люди с более скромным достатком также начинали думать, что соблюдение европейских норм быта — и потребления — составляет неотъемлемый признак любого цивилизованного человека.
И вот женщины стали слепо перенимать европейскую моду. Квартиры обставлялись мебелью по фотографиям из английских или французских журналов. Гостей угощали вином, виски либо шнапсом, тогда как африканские напитки можно было попробовать только в босяцких пивных, где-нибудь в трущобных районах.
В конечном счете общественные вкусы, общественные привычки исподволь изменялись, приобретая все более выраженный «европейский» характер. Одновременно распространялись буржуазные взгляды: мораль, этика приспосабливались к завезенным из-за океана нормам.
Многие из моих аккрских знакомых — добропорядочные юристы, врачи, журналисты — не скрывали возмущения. Протестуя против того, что они считали отказом от национальной культуры, они перебрасывали через плечо ашантийскую тогу — кенте или надевали рубаху с короткими рукавами, без ворота — «смок», завезенный с севера страны. Конечно, это не было только пустой забавой и все же отдавало маскарадностью карнавала.
Более серьезный характер возмущение приобретало в тех случаях, когда приводило к усилиям восстановить национальную культуру, раскрыть тайны местной истории, выявить богатства африканских языков. А такие усилия предпринимались в те годы часто.
Лучшим книжным магазином Ганы была в начале 60-х годов университетская лавка в Легоне, примерно з 16 километрах от столицы. Среди расставленных на полках или разложенных по столам книг очень много работ принадлежало африканским историкам, юристам, филологам, этнографам, политическим деятелям, и буквально каждую неделю появлялись новые тома. Библиограф магазина внимательно следил за всем, что писалось об Африке и африканцами, и быстро получал выходящие в свет книги.
В подавляющем большинстве этих работ речь шла о восстановлении достоинства африканца.
Сенегальский историк Шеийк Анта Диоп перевел на язык волоф сделанное французским ученым Полем Ланжевеном изложение теории относительности. Тем самым он на практике доказывал не просто богатство родного языка. Сенегальский ученый одновременно опровергал довольно распространенные измышления о том, что якобы в африканских языках не было слов для выражения отвлеченных понятий, что африканец будто бы не способен к абстрактному мышлению.
Еще в 1937 году будущий президент Нигерии Ннамди Азикиве в книге «Возрождающаяся Африка» призывал сказать африканцам, что они внесли значительный вклад в общечеловеческую историю, что выплавка железа была открыта в Африке, что в средние века на берегах Нигера расцветала великая цивилизация… И этот призыв нашел последователей.
Африканские ученые-историки особое внимание уделили фольклору как исторической памяти народа и сокровищнице его мудрости. Появились также первые работы, анализирующие африканское обычное право. В нескольких крупных работах рассматривались особенности местных верований, народной культуры.