Последний князь удела

— Давай хуч глянем из чего сыр-бор — предложил подобревший ветеран-пограничник — Может напраслину на себя возводишь, из простых чабанов добыча твоя —

— Нет, не пастух тот малец — заверил вяземский боярский сын — Одет в атлас, да знаки у него на теле, ну и норов горяч, помят, а и то, как собака бросается-

Помещик проводил нас на задний двор, где у хлева сидел на железной цепи, вверченной в бревенчатую стену, молодой паренек в лохмотьях.

За что ты его так? — поинтересовался Афанасий.

— А вот — дворянин показал на кисти руки свежий укус — как погрыз, ну значит и сиди на чепи, яко пёс-

— Как же ты добыл-то такого норовистого? — не унимался с вопросами рязанец.

— Да малого татарчонка я в их обозе взял, телегой тот правил, а того что с вами, ентого да ишшо одного уже попозже, на берегу Оки мы с братаничем прихватили-

— Как же одолели то вдвоем троих?-

— Да из воды вылезли сумлевшие, плавать-то токмо вон малец, что с вами, умел, он двоих и тащил еле живых. Ну и видать подустал малость. Да и выбрались оне без брони да оружья, толи побросали, толи с конями на дно ушло. Ну, мы-то по-быстрому арканы и набросили на двоих, а ваш-то отрок дёру не стал в кусты давать, попробовал ременные петли руками порвать али скинуть. Да куды ему, кожа добрая, конём сшибли, да тако же повязали. Мурзёнок-то выкобениватся стал, вот я его и поволочил чуток за лошадкой на аркане. Думал — зашиб, а вот не — оклемался нехристь, да еще и пясть угрыз, когда с него одежонку обдирал, больно атлас хорош, бабам на платки любо будет —

Бакшеев подошел поближе к юнцу, внимательно его осмотрел и сообщил:

— Обознался, ты друже. Эт мурзин слуга — стихоплёт-

— Какой-такой стихоплёт? — удивлённо переспросил вяземский воин.

— Ты татарское наречие разумеешь? — ответил вопросом на вопрос Афанасий сын Петров.

— Да словес полста знаю, а более нет, да и не желаю знать, в полон, не дай бог попадешь, там хошь — не хошь, а разучишь.

— Вот ты его, мил человек, и не понял. А он прислужник мурзинский, хуч и ближний. Он для услаждения свово господина речи складывает, уж больно родовитые татаре складно молвить любят. Яко скоморох в обчем —

Мозг служивого явно закипел, он снял шлем и начал озадаченно чесать затылок. Бывший порубежник же начал с пленным разговор по-татарски и спустя несколько минут мальчишка на цепи начал что-то декламировать. Язык был восточный, но это были или стихи или песня, рифма явно присутствовала.

— Вишь он и по арапски, и по татарски стих складывать учён. Кий же с него мурза? — ухмыльнулся Бакшеев.

— Можа он поп бесерменский? — надеялся на лучшее помещик.

— Ну где ж видывали муллу, чтоб бородёнка еще не проросла? — уничтожил надежду рязанский знаток — Скоко в плату хотел получить?-

Вяземец натужено пытался представить себе попа без бороды, у него явно не выходило, и он сконфуженно произнёс:

— Чаял рублёв сто аль хоть полста-

— Ты, вроде, муж зрелый. А баишь будто белены объелся. Ты спрашивай за этого полудохлого никчёмника сразу бочонок злата. Не расторгуешься, но хуч люд подивишь-

— Твоя каковская цена будет?-

— За ради маеты твоей с дщерью несчастной, да княжича нашего доброты великой одарим пятнадцатью рублями, деньгой московской, не порченой —

— Можа мурза за своего ближника поболе окуп-то даст?

— Ежели жив с брани вернется, да восхочет выкупить, то и даст. Можа люб ему энтот отрок, у татаровей знаш, грех содомитский почасту бывает. Не проверял?-

Помещик аж подавился словами и только замычал нечленораздельно, вовсю в отрицании тряся головой.

— Озюн кетлюк, урус!!! Озюни сокарым!!! — припадочный татарчонок начал биться в цепях.

— Вот, за живое взяло, чую дело тут не ладно, надо бы повременить с куплей — заключил Афанасий.

— Христом Богом прошу, забери ентого сына нечистого — взмолился уже на все согласный дворянин из Вяземского уезда.

— Эх, ладно, раз обещался — возьмём, княжича моли, чтоб не снял мне голову за таку растрату казны пустую — переключил на меня внимание Бакшеев, сам сделав рукой жест конвою, чтобы вязали буйного мальца.

— Княже, сделай милость, забери ирода, я за твоё здравие свечу в две гривенки весу в церкви поставлю, век бога молить буду — надрывался торговец ясырём.

Мало чего понимая, я промямлил что заберу, откуда взять на оплату пленного денег мне было неизвестно. Погрузив покупку животом на круп заводного коня, Афанасий сообщил вяземцу:

— За платой завтрева поутру приходи ко двору царского слуги, конюшего, боярина Бориса Федоровича Годунова. Его казначей расчёт даст-

— А батогами меня с того двора не сгонят? — заволновался продавец.

— Тебе, дурню, царёв брат слово дал, а ты смеешь сомнения являть? — опять начал делать суровое лицо старый пройдоха — Аможе ты третьяго татарчонка из ихней ватажки девал?

— Отдал купцу Фёдору, что с Астраханью торг ведет, тот-то был смирен и разумен, и русский разумел, и татарский, и наречья разные ногайские, что улу-ногай и кичи-ногай именуются, больно он купчине понравился, в прикащики его возьмёт, быстро выкупится, я за него всяго двенадцать рублёв получил-

— Нам же бедностию жалился, хитрован- попенял дворянину Бакшеев.

Связанный татарчонок, слыша такую лестную характеристику своему компаньону, прошипел:

— Шура, огул шур —

Так мы и выехали к воротам, у молодого черкеса при виде упеленатого молочного брата сжались кулаки, но вступивший с ним в беседу Афанасий разрядил обстановку.

Выбравшись на улицу, рязанец сообщил мне, что надо бы кого послать поискать купца и забрать у него прикупленного приказчика.

— Зачем он нам Афанасий? Да и зачем нам два его дружка по разбою? — удивился я.

— Вишь метку на груди и плече татарчонка?-

Присмотревшись, я заметил под лохмотьями знак в виде перевернутой на бок двузубой вилки:

— Вилку какую-то вижу-

— То-то, знак се не простой, бийский, тамга рода Барын. Из ближних родичей бия полоняник наш, можа и сынок. Вот посему и третьего нам схватить надобно, штоб не поведал кому не след о птичке такой редкой-

— Дак как же, ты ж говорил знатных надо царю отдавать. На них обратно пленных выменяют?-

— А, пустое — махнул рукой ветеран — привезут за него татары три десятка нашего люда, что и так выработался, обычаем их отпускать таковских рабов надобно. В посольство по эдакому делу сотню крымчаков пришлют, те нажрут, напьют, да и даров стребуют многих. Дело богоугодное, а казне вред один, да хищничеству пособление —

По возвращению к хоромам рязанец распорядился, чтобы полон заперли отдельно, и вступил в диспут с управляющим годуновским хозяйством на предмет выделения денег. Тот послал гонца к боярину и по возвращении того, кряхтя и причитая, стал отсчитывать принесённое из домовой казны серебро. На торжища и гостиные дворы были посланы угличские люди с наказом найти купца с его купленным холопом.

— А не восхощет отдать за сребро возместное, так грозите ему судом, поостережётся, чай, с царёвым братом тяжбу тянуть — поучал их на дорожку Бакшеев.

Глава 16

К вечеру Иван Лошаков привез хнычущего мальчугана годами чуть старше моего одолженного тела. Порасспросив его, Афанасий Бакшеев остался очень доволен. Из рассказа мальчишки мы узнали, что зовут его Габсамит, он сводный брат буйного по имени Байкильде, а кунака его брата кличут вообще малопроизносимо — Гушчепсе. Отец их не был карач-бием, но приходился тому двоюродным братом, и являлся знатным и богатым землевладельцем-мурзой. Байкильде был его младшим и любимым сыном от законной жены, а Габсамит — меньшим от наложницы, русской девушки с Волыни. Рязанский служивый разъяснил, что самый молодой из татарчат — чага, неполноправный член семьи, рожденный от невольницы.

— Ништо, окрестим, выкормим — подьячим посольского приказа станет, с сицим умением толмачить, а можа и до думных чинов дорастёт — размышлял Афанасий — зело великая польза от него будет-