Страница 8 из 40
То, чего требовала от секретарши Аделина Бертран-Вердон, вероятно, объясняло, почему ни одна не задержалась у нее дольше нескольких месяцев. Но Жизель не знала этого, когда согласилась стать «научным сотрудником», то есть прислугой за все, служанкой, рабыней, за смехотворную, едва превышающую минимальную, зарплату.
Она бы никогда не решилась даже нанести визит председательнице Прустовской ассоциации, если бы через две недели после телефонного звонка Ивонны случайно не обнаружила нечто, вырвавшее ее из интеллектуальной летаргии, в которую она погрузилась после разрыва с Селимом. Это было вспышкой света, как если бы Эвелина, присматривая за ней с того света, терпеливо ожидала подходящего момента, чтобы подать ей знак через Катишу.
С некоторых пор кошка утратила былую живость. Ее серебристо-серая шерсть потеряла блеск, желтые глаза постоянно были усталыми, и она почти ничего не ела. Она больше не мяукала в самое неподходящее время, чтобы ее выпустили на маленький балкончик пожевать заботливо выращенную для нее травку. Отчаявшись найти причину, Жизель купила ей лосося, которого кошка обычно благоволила отведать с некоторым энтузиазмом, но тут даже чудный розовый кусочек, поданный на любимой тарелке, совершенно ее не вдохновил.
В день встречи с мадам Бертран-Вердон Катиша исчезла, как будто что-то почувствовала. Поискав ее под кроватью, за занавесками, в корзине с бельем, под диваном, Жизель растянулась на полу и обнаружила наконец два золотистых полумесяца под секретером, где кошка нашла себе убежище.
— Катиша, будь так любезна, выходи оттуда, — умоляла Жизель.
Катиша нетерпеливо дернула хвостом и закрыла глаза.
— Катиша, предупреждаю: если ты сейчас же оттуда не вылезешь, я тебя выдворю… шваброй.
Гордо игнорируя ее, с легким сарказмом подергивая носом, Катиша притворялась глухой.
— Ах так! Ну смотри, ты сама напросилась.
Не решившись взять палку от швабры, Жизель схватила линейку и начала шуровать ею под секретером, не задев ни волоска кошки, притаившейся между ножкой мебели и стеной.
— Катиша, ну будь же умницей, — взмолилась Жизель.
В этот самый миг линейка за что-то зацепилась. Жизель попыталась ее высвободить, потянув на себя изо всех сил. В облаке пыли с жутким треском двойное дно секретера подалось, в страшном беспорядке вывалив содержимое на пол. Пятнадцать тетрадей в черном переплете, испещренных неподражаемыми помарками Марселя Пруста, предстали пред изумленные очи молодой женщины. Повернув голову, она оказалась нос к носу с Катишей, которая глянула на нее с видом превосходства, трижды чихнула и грациозным прыжком вскочила на диван.
Глава 6
Жан-Пьер Фушру предложил Жизель поискать место, где они могли бы спокойно поговорить. Но сначала надо было уладить некоторые детали практического характера.
— Вы уже решили, что делать с сегодняшним заседанием? — осторожно спросил он.
— Ой! Нет… да… Я не знаю, можно ли… — забормотала Жизель.
— Вы прекрасно понимаете, что его нельзя проводить в доме тетушки Леонии.
— Да, я понимаю. Может быть, лучше его отменить, — бесцветным голосом прошептала она. — Но все эти люди, которые приехали издалека. И министр…
Ее голос сорвался.
— Министр не приедет, — успокоил ее Жан-Пьер Фушру. — Я только что был у мэра, и его как раз предупредили, что у министра изменились планы. Оно и к лучшему.
— Наверное, но, с другой стороны, профессор Вердайан, безусловно, захочет выступить, и это такая редкость, чтобы господин Браше-Леже вообще принял участие… Может быть, — внезапно осенило ее, — можно собраться в лицее Марселя Пруста? Я знакома с директором.
— Прекрасная идея, — одобрил Жан-Пьер Фушру. — Тем более что все равно никому не позволят уехать сегодня вечером. И это, безусловно, то, чего хотела бы сама мадам Бертран-Вердон.
— Возможно, — ответила Жизель. — Чтобы спектакль продолжался…
— Почему бы нам не отправиться в «Старую мельницу» и все это не уладить, раз уж все собрались именно там? — предложил комиссар.
Поколебавшись, Жизель согласилась:
— Это в трех километрах от города, посреди поля. А у меня так и нет денег.
— В таком случае разрешите мне предоставить вам новый кредит и предложить разделить со мной заднее сиденье местной полицейской машины. Сам я не вожу машину, — добавил он с горькой усмешкой.
«Старая мельница» была достойна своего названия. Большое квадратное здание восемнадцатого века со множеством окон по всей длине фасада, оплетенное диким виноградом, меняло цвет в зависимости от времени года. Темно-зеленое летом, золотисто-красное осенью, сейчас, ближе к зимним холодам, оно стало сероватым с черными прожилками. Широкое деревянное колесо, установленное с левой стороны, крутилось в ритме весело журчащего внизу ручейка. Позади виднелась река, крошечный пруд, по которому торжественно и безмолвно плыла пара лебедей. Справа беседка хранила следы множества увядших роз. Старинные каменные скамьи, с умыслом расположенные в самых удобных местах — в тени деревьев, недалеко от шлюза, у тропинки, — приглашали отдохнуть в саду, согретом сверкающими лучами зимнего солнца.
На пороге их встретил взбудораженный хозяин в белом колпаке, непрерывно восклицавший:
— Какой ужас! Какой ужас!
С большим трудом нашелся номер, удовлетворивший запросы Жан-Пьера Фушру — спальня и смежная с ней гостиная, на первом этаже, с электронным оборудованием. Хозяйка сорвала свое плохое настроение на покрасневшей Жизель.
— А у нее уже есть комната. Номер 25. Рядом с комнатой бедной мадам Бертран-Вердон. Только вчера она не брала ключ.
Жан-Пьер Фушру знал, что Жизель, хоть и должна была остаться в «Старой мельнице», провела ночь где-то еще. Однако им овладело странное ощущение, что здесь что-то не так. В первый раз он пожалел, что с ним нет его помощницы. Все в этом деле было не так, как обычно. Все время какие-то увертки, отговорки, обманки.
— Мне надо позвонить. Встретимся через двадцать минут. Вам как раз хватит времени, чтобы связаться с лицеем.
Жизель показалось, что это приказ.
— Хорошо, — ответила она. — Через двадцать минут.
Направляясь к лестнице, она слышала, как он расспрашивал хозяев о передвижениях Аделины и профессора Вердайана. Она была уверена, что скоро настанет ее черед. У нее есть двадцать минут, чтобы придумать удовлетворительное объяснение. И связаться с Эмильеной — простодушной хранительницей бесценного сокровища.
Оказавшись в своей комнате, комиссар Фушру не стал терять ни секунды. Три телефонных разговора — со своим покровителем и начальником Шарлем Возелем, с вернувшимся после обеда аджюданом Турнадром и инспектором Джемани — вернули его к полицейской рутине. Когда он вешал трубку, раздался робкий стук в дверь.
— Заходите, мадемуазель Дамбер, — сухо пригласил он.
И добавил уже более любезно, указывая на одно из удобных кресел в маленькой гостиной, застекленная дверь которой выходила на освещенную солнцем террасу:
— Присаживайтесь. Мне самому придется записывать за вами, потому что моя помощница еще не приехала.
Он открыл блокнот в кожаном переплете и вытащил черную ручку, которую она тут же узнала — точно такую она подарила Селиму!
Жизель присела на краешек кресла, как птичка, готовая вспорхнуть при малейшем признаке опасности. Она не хотела показать, как сильно нервничает, и сделала гигантское усилие, чтобы держать руки на коленях. Блузка с отложным воротничком делала ее похожей на примерную девочку, которая слишком быстро выросла.
— Итак, вас зовут Жизель Дамбер, Д-а-м-б-е-р, — произнес по буквам Жан-Пьер Фушру. — Вы родились в?..
— В Турени.
А она с юмором. Он усмехнулся и задал вопрос иначе:
— Сколько вам лет, мадемуазель Дамбер? Вы ведь не замужем?
— Двадцать девять.
Битва началась.
— Как давно вы служите у мадам Бертран-Вердон?