Страница 35 из 40
— Неплохая идея, если вас не затруднит…
Оставшись один, Жан-Пьер Фушру постарался объективно проанализировать причины своего беспокойства. Что-то вертелось у него в голове, что-то шевелилось в подсознании. Какая-то мысль, которую он не мог ухватить, какой-то образ, который он никак не мог восстановить. Он долго тер колено. И не почувствовал никакого облегчения, когда улыбающаяся Лейла Джемани сообщила ему, что двое «свидетелей» спокойно заперлись каждый в своей комнате, один — читая, другая — отдыхая, и что профессор Вердайан дымится, протестует и буянит, как и предполагалось, в зале ожидания в жандармерии, к ужасу аджюдана Турнадра.
Было десять минут седьмого.
Начинало смеркаться.
Глава 22
Когда комиссар Фушру и инспектор Джемани покинули дом тетушки Леонии, атмосфера значительно разрядилась. На память о «трагических событиях» позавчерашнего вечера остался только безусый жандарм, стоявший на страже в коридоре, чтобы не позволить любопытным подняться на второй этаж. Впрочем, в основном участники, удовлетворенные недолгим пребыванием в стране Пруста, не очень-то туда и рвались. Некая дама, кажется англичанка, все время жаловалась на мозоли на ногах, а другая, прибывшая из Голландии, — на то, что так и не увидела комнаты, где Марсель Пруст жил в детстве, — но в конце концов конференция состоялась и дом тетушки Леонии был частично осмотрен.
Закончив официальную часть, Андре Ларивьер начал рассказывать разные байки из истории города — не забывая, однако, беззастенчиво нахваливать выставленные на продажу сувениры и сетуя на то, что Общество по охране исторических памятников не торопится с ремонтом, вспоминая ныне исчезнувшие улицы и толпы паломников на Млечном пути.[37] Он позволил себя сфотографировать и, когда за последним туристом закрылась дверь, с большим удовлетворением пересчитал дневную выручку.
То, чего он больше всего опасался — несвоевременного прибытия команды Рея Тейлора или нашествия местных либо парижских журналистов, — не произошло. Но он не мог предвидеть будущее и боялся, как бы естественное желание осмотреть дом тетушки Леонии, священное для французской литературы место, не сменилось на время нездоровым любопытством к месту преступления, где была убита председательница Прустовской ассоциации. С другой стороны, увеличение числа посетителей означало оздоровление финансов, подорванных безумно любившей размах мадам Бертран-Вердон.
Когда старый гид собирался вежливо попросить болтавших в углу Жизель Дамбер, Гийома Вердайана и Филиппа Дефоржа дать ему возможность завершить экскурсию, он заметил подошедшую к ним высокую незнакомку, появившуюся как из-под земли. Она представилась инспектором полиции. Далее он услышал, как она пригласила французского профессора в жандармерию, а остальных просила оставаться в распоряжении полиции и никуда не отлучаться из «Старой мельницы». Он облегченно вздохнул при мысли о том, что дом наконец-то вновь обретет спокойствие, достоинство и святость, которые и не должны были бы его покидать, вполуха слушая, как Жизель Дамбер принимает предложение Филиппа Дефоржа подвезти ее до гостиницы. Эти двое никогда не вызывали у него доверия, к тому же он не имел ни малейшего желания задерживаться в одном доме с опасным(и) преступником(ами)!
«Пежо» Филиппа Дефоржа было куда менее роскошным, чем «рено» профессора Вердайана, покинувшего их в самом мрачном расположении духа, но Жизель чувствовала себя в куда большей безопасности. Несколько километров от дома до гостиницы они проехали полнейшем молчании. Филипп Дефорж явно был поглощен процессом ведения машины. На нем были спортивные перчатки, совершенно не гармонировавшие со всем его обликом. Аделина часто говорила о нем снисходительно, иногда даже презрительно, но Жизель всегда считала его старомодно галантным и слишком уж безропотным. Несколько раз она случайно присутствовала при безобразных сценах, которые предпочла бы забыть. Будучи прустоведом, она прекрасно понимала, почему он позволяет себя унижать: в любви тот, кто любит, всегда проигрывает, а этот немолодой уже господин любил Аделину до самозабвения. «Все мы немножко Сваны», — подумала она. Из чувства сострадания к человеку, разом потерявшему все, она согласилась остаться поболтать с ним, вместо того чтобы прямиком подняться к себе в номер.
«Старая мельница» гордилась своим чайным салоном, где предлагался богатый выбор домашних пирожных — жирные слоеные пирожки, эклеры с кофейным и сливочным кремом, «наполеоны», фруктовые тарталетки, — чтобы заесть сухие листья из Китая, Индии, России, в небольшом количестве кипятка волшебным образом превращавшиеся в бодрящий напиток.
— Аделина прекрасно заваривала чай, — вздохнул Филипп Дефорж, взмахом руки, все еще затянутой в перчатку, отказываясь от пирожных, предложенных официанткой.
— Действительно, это был один из ее талантов, — искренне ответила Жизель.
— Что вы будете теперь делать, мадемуазель Дамбер? — с участием спросил он. Это ее немного удивило, ведь никогда раньше он не проявлял к ее персоне особого интереса.
— Я еще точно не знаю, но хочу как можно быстрее защитить диссертацию.
— У Вердайана? У него репутация человека, который… как бы это сказать… пользуется работами своих аспирантов.
— Моей ему не удастся воспользоваться. — Жизель вложила в свой ответ чуть больше горечи, чем собиралась, и поднесла чашку ко рту.
— Мадемуазель Дамбер, я должен вам сказать, что я знаю… насчет тетрадей, — сообщил он, склоняясь к ней и ставя чашку на блюдце. Его рука была покрыта отвратительными красными пятнами.
От неожиданности Жизель резко отпрянула и опрокинула содержимое своей чашки на юбку.
— Извините, — пробормотала она, поднимаясь и направляясь в сторону туалета, скорее затем, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию, чем исправить материальный ущерб.
Когда она вернулась, пятна практически не было видно, и решение было принято — она выложит ему всю грязную правду о том, жертвой какого ужасного мошенничества она стала, и о пакте, заключенном ею со своим научным руководителем.
Профессор Вердайан, когда его ввели в комнату, где допрашивали предыдущих свидетелей, был бледен от ярости. Никому не позволено безнаказанно заставлять ждать выдающегося университетского профессора, и он уже мысленно составил несколько черновиков негодующих писем, которые собирался отправить в министерство юстиции в самое ближайшее время. Этот комиссаришка и его нелепая ассистентка еще получат по заслугам. Однако в глубине души он сознавал, что его ярость, направленная на других, на самом деле скрывает иное, гораздо менее благовидное чувство: страх. Гийом Вердайан боялся узнать, что, невзирая на достигнутое соглашение и его угрозы, Жизель Дамбер все рассказала.
— Присаживайтесь, господин профессор, — любезно предложил комиссар Фушру.
— Поздновато вы со своей вежливостью, — ответил профессор. — Вы представляете, сколько времени я потерял по вашей милости?
— То время, пока мы опрашивали других свидетелей. Мы приносим свои извинения… Позвольте, однако, вернуться к частному вопросу. Вы заявили, что первым покинули мадам Бертран-Вердон позавчера вечером после ужина. Вы будете на этом настаивать?
— Первым, вторым… Какая разница? — нетерпеливо взвился Гийом Вердайан.
— Какая разница? — повторил комиссар, не повышая голоса. — Ну, скажем… разница между возможным обвинением в убийстве и простым допросом свидетеля, готового сотрудничать со следствием. Вам выбирать.
Удар попал в цель. Гийом Вердайан машинально начал шарить по карманам в поисках сигарет, но под укоряющим взглядом инспектора Джемани отказался от этой затеи и произнес:
— Я ушел третьим. Сначала вышел виконт де Шарей, за ним Патрик Рейнсфорд.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно.
— И вы не видели мадемуазель Дамбер?
37
Дорога к собору Святого Иакова Компостельского — одной из главных христианских святынь.