Страница 73 из 215
Тем временем Хрущев открыто выступил против «революционной» фразеологии Китая в вопросах о войне и мире{608}. В своей речи на заседании Верховного Совета в декабре 1962 г. он высмеял представление китайцев об империализме как о «бумажном тигре». «Бумажный тигр, — сказал он, — имеет атомные зубы, и с этим шутить нельзя». В июле 1963 г. советское руководство решилось «публично скрестить шпаги с китайцами»: на проходящей тогда встрече глав стран Варшавского договора в Бухаресте главной целью для Кремля было заручиться поддержкой союзников по Варшавскому договору в борьбе против Пекина. В посольстве США пришли к верному выводу: «согласие СССР подписать договоренность о частичном запрете на ядерные испытания» можно объяснить прежде всего «необъявленной войной», которая разразилась между Москвой и Пекином весной 1963 г. Хрущев уже не боялся потерять лицо перед китайцами, заключив договор с «империалистами»{609}.
Этот вывод американцев, кстати, породил один из самых странных эпизодов в истории советско-американских отношений. В ходе консультаций и обмена мнениями с Хрущевым по вопросу о запрещении ядерных испытаний администрация Кеннеди намеками, а иногда и в открытой форме предлагала объединить усилия для того, чтобы помешать ядерной программе Китая. 15 июля Кеннеди дал указание Авереллу Гарриману, который вел переговоры в Москве, «выяснить, каковы взгляды Х[рущева] на меры по ограничению или предотвращению разработки Китаем ядерного оружия, и уточнить, готов ли он сам действовать или допустит, чтобы США предприняли шаги в этом направлении». Это была едва завуалированная попытка выяснить, как отреагирует Москва на идею превентивного удара по центрам разработки ядерного оружия в Китае. В период между 15 и 27 июля Гарриман и другие представители США несколько раз встречались с Хрущевым и обсуждали с ним этот вопрос. Однако к их разочарованию «Хрущев и Громыко не проявили никакой заинтересованности и неоднократно фактически уходили от разговоров на эту тему»{610}. Американцы вышли со своим предложением в самый неподходящий момент. Как раз в это время в Москве проходила встреча Организации Варшавского договора, и между СССР и Китаем состоялась закрытая двухсторонняя дискуссия по идеологическим вопросам. Хрущев, сам пленник идеологических представлений, никак не мог бы пойти на тайный союз с Вашингтоном против строптивого, но все же «братского» Китая{611}.
Хрущев действовал на международной арене с редким для холодной войны оптимизмом. Этот оптимизм был порожден преувеличенным представлением советского лидера о возможности использовать ядерное оружие как инструмент политики. Хрущевский ядерный шантаж поражает своей бесхитростностью и вместе с тем агрессивностью. Хрущев считал, что эта агрессивность оправдана, поскольку верил в неотвратимость победы коммунизма и стремился ускорить эту победу, делая крупные ставки в рискованной игре. Вместе с тем его игра была построена скорее на импровизации, чем на стратегическом расчете. Бывший крестьянин из Калиновки был хорош в атаке, но не мог закрепить свой успех на дипломатическом поприще. Природный ум не спасал Хрущева от бестактных и грубых выпадов, а быстрая реакция не могла заменить тщательно продуманной стратегии. После нескольких удачных лет фортуна отвернулась от Хрущева. Казалось, первый секретарь был на пороге дипломатических договоренностей с западными странами, но всякий раз его идейные шоры, а главное, резкие колебания между самонадеянностью и неуверенностью в своих силах побуждали его хлопнуть дверью и уйти с переговоров. К тому же советский руководитель так и не смог сформировать для своей страны ясную и последовательную ядерную стратегию. В советском военном и политическом мышлении образовался огромный зазор: в то время как политическое руководство пришло к выводу о том, что ядерное оружие является средством предотвращения войны, официальная военная доктрина делала установку на «победу» в ней любой ценой. На внутренних совещаниях даже после Карибского кризиса глава Генерального штаба Матвей Захаров, министр обороны Малиновский и командующий РВСН Сергей Бирюзов продолжали исходить из того, что исход войны между сверхдержавами будет решен массированными ядерными ударами. В то же время военные явно опасались, что непредсказуемый Хрущев опять выступит с очередным планом резкого сокращения обычных вооружений. 7 февраля 1963 г. на внутреннем собрании высшего военного командования Малиновский выступил с докладом «О характере и первоначальном периоде термоядерной войны». Министр обороны сказал, что Советскому Союзу необходимо сохранить и развивать все виды вооруженных сил, учитывая «возможность возникновения локальных войн без применения ядерного оружия», например в Южном Вьетнаме. Кроме того, даже «в термоядерной войне» необходимо «добивать остатки войск противника и закрепляться на занятой территории». Неудивительно, что после снятия Хрущева в октябре 1964 г. его преемники погонятся за численным паритетом с войсками США и стран НАТО — это решение повлечет за собой огромные расходы и в конечном счете приведет к перенапряжению советской экономики{612}.
Угрозы Хрущева Западу и военная доктрина о победе в ядерной войне, которою он навязал вооруженным силам СССР, легли долгой и мрачной тенью на советско-американские отношения. Ядерный шантаж, бравирование ядерной мощью произвело сильное впечатление на политическое руководство и аналитиков США. Преемникам Хрущева понадобились двенадцать лет осторожной дипломатии и чрезвычайно дорогостоящего наращивания вооружений, прежде чем они вышли на тот уровень переговорных отношений с западными державами, который существовал в 1960 и 1961 гг., когда Хрущев хлопнул дверью на переговорах с Эйзенхауэром и Кеннеди. Но даже годы разрядки не могли загладить осадок, оставленный опытом ракетно-ядерной конфронтации. Память о том, как советский лидер пытался загнать Кеннеди в угол на саммите в Вене, связывала последующих американских президентов на советско-американских переговорах: они боялись выглядеть «слабыми», уступающими давлению из Кремля. Любые действия СССР, связанные с Кубой, продолжали вызывать у американцев аллергию — это стало причиной напряженности в советско-американских отношениях в 1970 и 1979 гг. До конца холодной войны влиятельные политики правого толка в США использовали в своих пропагандистских целях публикации хрущевской поры, в том числе и «Военную стратегию». Эти публикации помогали им убедить американское общественное мнение, что Советский Союз действительно готов развязать ядерную войну и одержать в ней победу.
Глава 6.
БРОЖЕНИЕ В ТЫЛУ, 1953-1968
Советский образ жизни способен порождать своих врагов. Сам способен порождать и воспитывать, кормить и содержать своих противников…
В Карибском море бушевал ракетный кризис, поставивший мир на грань ядерной войны, но круги московской и ленинградской интеллигенции в эти дни были поглощены совсем другим событием. Не только литературная элита, но и простые советские читатели стремились раздобыть свежий номер литературного журнала «Новый мир», где был напечатан рассказ Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» о русском мужике, отбывавшем многолетнее заключение в сталинском лагере{613}. Появление этого рассказа в подцензурной советской печати было воспринято многими как чудо и обещало глубокие сдвиги в литературе, культуре и политической жизни советского общества. Многие люди, в том числе среди официальной «советской интеллигенции», начали говорить то, что думали. Казалось, повеяло свежим воздухом, и либерализация стала необратимым явлением. В тылу советской империи назревало брожение.