Страница 138 из 215
Между тем фигура Михаила Сергеевича Горбачева — яркий тому пример. Британский политолог Арчи Браун в книге «Фактор Горбачева» считает советского лидера главным действующим лицом заключительного этапа советской истории. По его словам, этот энергичный, симпатичный человек с живыми глазами и обаятельной улыбкой «сделал больше, чем кто-либо другой, для окончания холодной войны между Западом и Востоком»{1135}. Стоит также привести слова Анатолия Черняева, ближайшего помощника Горбачева, по мнению которого, Михаил Сергеевич не был «великим человеком» по набору личных качеств, но при этом «он сделал великое дело», и это важнее «с исторической точки зрения»{1136}. Историк Дмитрий Волкогонов отмечал, что «парадокс Горбачева» заключается в том, что он — «человек большого ума, но слабого характера». Начав перестройку под лозунгом «обновления» социализма, Горбачев «пришел спустя шесть лет к самой его ликвидации», причем помимо своей воли и желания. По словам Волкогонова, «интеллект, чувства, воля Горбачева наложили неизгладимый отпечаток на процесс мучительных перемен, названных им перестройкой»{1137}.
Материалы и источники, призванные помочь в освещении роли и личности Горбачева, требуют критичного и крайне осторожного подхода. Это прежде всего относится к воспоминаниям недоброжелателей последнего генсека. Там можно встретить немало эмоциональных оценок, ядовитых слов в адрес Горбачева и негативных оценок его действий. Таковы, например, мемуары Валерия Болдина, доверенного человека Раисы Горбачевой, или бывшего председателя Совета министров СССР Николая Рыжкова. Более сдержаны по форме, но не менее пристрастны воспоминания и интервью председателя КГБ Владимира Крючкова и секретаря ЦК КПСС Егора Лигачева, мемуары заместителя министра иностранных дел Георгия Корниенко и маршала Сергея Ахромеева, посла в США Анатолия Добрынина. Тем не менее все эти источники, в большей или меньшей мере, необходимо изучать и использовать{1138}.
Наблюдения сторонников Горбачева также отличаются предвзятостью, правда, иного рода. Анатолий Черняев, Георгий Шахназаров, Вадим Медведев, Андрей Грачев и другие помощники и коллеги Горбачева признают, что их бывший руководитель совершил много ошибок и не был безупречен, однако продолжают восхищаться его личностью и идеями{1139}. Диссонансом в этом хоре стала книга Карена Брутенца, который «переосмыслил» свою поддержку генсека в годы перестройки и пришел к резко критическому выводу, что «Горбачев сделал возможным окончание холодной войны», но при этом «явился невольным, бессознательным ликвидатором Советского Союза»{1140}.
О том, что говорил Горбачев различным собеседникам за закрытыми дверями, дают представление протоколы заседаний Политбюро, которые велись помощниками генсека, и записи его бесед с зарубежными руководителями и общественными деятелями, частично опубликованные, частично хранящиеся в архиве фонда Горбачева в Москве. Наконец, самым главным, но и самым сложным источником сведений о Горбачеве остается сам Горбачев — то, что он пишет и говорит. Мемуары последнего генсека, его воспоминания так умело отретушированы и так тщательно отредактированы, что по ним чрезвычайно трудно реконструировать его мотивы. А на многие конкретные вопросы мемуары просто не дают ответа. И все же мемуары Горбачева и его многочисленные публикации и интервью имеют ценность: они несут на себе сильный отпечаток его индивидуальности. Уйдя с должностей генерального секретаря ЦК КПСС и президента СССР, Горбачев раскрылся в новом качестве, но в то же время сохранил характерные только для него одного жесты и манеру речи{1141}.
Рано или поздно и недруги Горбачева, и те, кто им восхищался, начинали задумываться и рассуждать о «загадке» его личности. Дмитрий Фурман, российский политолог и горячий поклонник Горбачева, считает, что шесть лет горбачевской перестройки, «относительно планомерного и последовательного демонтажа нашей системы» не являются закономерностью советского и российского развития. Скорее, «это то, что внес в историю Горбачев, что связано с его личностью»{1142}. Егор Лигачев пишет, что одними политическими причинами «нельзя объяснить зигзаги курса, тесно связанного с именем Горбачева. Там был целый клубок обстоятельств, включая личные качества самого Горбачева»{1143}.
Утверждение о том, что Горбачев не являлся великим государственным деятелем, вовсе не принижает его роли и не отменяет его исторического вклада в процесс мирного завершения глобального идеологического и геополитического противостояния. Более того, учитывая, что в течение 1990-х гг. Михаил Сергеевич был крайне непопулярен среди соотечественников, критическое исследование личности этого человека и его деятельности на высшем государственном посту не грозит его репутации. Напротив, оно лишь может помочь развеять надуманные обвинения и нелепые домыслы, которыми окружена фигура последнего советского реформатора.
А если бы не Горбачев?
Прежде чем говорить о личном вкладе Горбачева в историю окончания холодной войны, необходимо ознакомиться с тем, как объясняют эту историю ученые — историки, политологи, специалисты по международным отношениям. Одно из авторитетных объяснений принадлежит теоретикам так называемой школы реализма, существующей на Западе. Они считают, что холодная война завершилась благодаря тому, что к середине 1980-х гг. соотношение сил в мире резко сдвинулось в пользу США и Запада. По мнению этих аналитиков, в условиях, когда советская экономика буксовала, у СССР не оставалось иной альтернативы, кроме отказа от имперских притязаний и поиска соглашений с западными державами. Как только кремлевские руководители осознали, что им не удастся восстановить благоприятный баланс сил, они изменили свою политику в соответствии со сложившейся реальностью{1144}.
Концепция «реалистов» построена на серьезном упрощении. Даже если в Кремле осознавали, что Советский Союз уступает Западу, из этого не следовало, что единственная возможная политика — уступать и сдаваться. В советской, да и в любой другой политической системе дистанция между реальностью и тем, как ее воспринимает, а тем более как практически отвечает на нее руководство, нередко довольно велика. Вместе с тем «реалисты» правы в одном: к середине 1980-х гг. кремлевские руководители действительно поняли, что нужно менять политику и необходимо пойти на серьезные перемены.
Самым опасным для мирового сообщества, да и самого СССР, вариант реагирования на сложившийся в мире расклад сил был вариант силовых решений и закручивания гаек. В 1981-1884 гг. стареющее руководство в Кремле с большой тревогой следило за военными приготовлениями в США и «агрессивным» поведением администрации Рейгана. Юрий Андропов и маршал Дмитрий Устинов не исключали возможность принятия чрезвычайных мер: мобилизации экономики и всего общества в режиме военного времени для сохранения «стратегического паритета» с США в гонке вооружений всех видов. И хотя неясно, как далеко Кремль был готов зайти в этом направлении{1145}, тревога, которую внушал Рейган, наряду с желанием любой ценой удержать стратегическое равновесие, подталкивали к опасной эскалации. Даже Горбачев, придя к власти, некоторое время вслед за Андроповым считал, что, пока Рейган сидит в Белом доме, договориться с американцами невозможно{1146}.