Дорогой парадокса

– Очень красиво, – комментирует Сьюзен.

– Спасибо, – говорю я, понимая, что она хочет просто сказать мне комплимент. Сам не знаю, почему я его принимаю.

Фиолетовое солнце встает и прогоняет прочь ночное великолепие. Справа от нас еще один город, группа хрустальных куполов на огромной пустой равнине. Этот мир еще на миг остается с нами, потом превращается в закат у моря, белые барашки волн ударяются о фарфорово-белый пляж. Под ногами у нас хрустят ракушки, пока мы идем по пляжу. Небо переливается серо-черными облаками. В этом мире нет цвета – если это действительно мир, а не какая-нибудь иллюзия, придуманная Примом или еще каким-нибудь обманщиком. Тут нет жизни. Небо мутно-серое, а местами переходит в угольно-черный цвет, а ракушки под ногами серые, белые, угольно-черные. Песчаные дюны справа усеяны стеблями засохшей травы. Низкие холмы на горизонте.

– Отличное место для курорта, – говорю я.

Сьюзен кивает.

– Еще бы! – иронически соглашается она.

Шон говорит:

– Что-то мне это место не нравится, Джейк.

Я отвечаю:

– И мне тоже.

Что делать? Мы переходим из этого места в какое-то другое за один шаг. Мне даже не приходит в голову спросить, как это мы сделали такую штуку.

Тут опять ночь. Освещенный луной некрополь, разрушенный храм, гора строительного мусора и щебенки, расколотые колонны, полузасыпанная площадь. Мы идем под лунным светом чужой планеты. Снова звезды, над головой газовое облако. Где мы? Вопрос не высказывается вслух.

Я останавливаюсь и смотрю на пожранный временем город вокруг нас.

– Снова мотив разрушенного города, – замечаю я.

– Время, – говорит Сьюзен.

– Угу. Большими кусками.

Из тьмы несутся слабые голоса: призраки. Тень падает на дорожку, отразившись от луны-облатки, от сожженного молнией дерева. Тенью похожа на сумасшедшего танцора. Храм стоит на холме впереди, его разрушенные купола больше не хранят статую высокого инопланетного божества. В подземелье где-то падает пылинка, а небеса содрогаются.

– Мне страшновато, – говорю я. – Пошли отсюда.

Вот сюда, говорит Сьюзен, и я иду за ней туда, куда она скажет. Это на самом деле даже не направление, не земное место, а просто состояние души. Это успокоительная тень чувства, комбинация умиротворенного созерцания и ностальгии. Это даже больше, чем состояние души – это почти запах. Я говорю Сьюзен, что я хотел бы что-нибудь увидеть или почувствовать на запах… если она может для меня это сделать, то пусть поможет мне. Конечно, помогу, говорит она… и мы оказываемся в ином мире, тут болотисто и влажно, поэтому я отмахиваюсь от него и попадаю в другой, и третий, и четвертый, потом в пятый. Мы задерживаемся в этом очередном мире, потому что он немного похож на то место, которое я ищу, немного, несильно, потому что тут слишком тепло, поэтому я снижаю температуру примерно градусов на пять, меняю цвет неба на голубой – мне нравятся голубые небеса – и траву делаю чуть тусклее, не такого сумасшедшего, лихорадочного зеленого цвета, и деревья пусть будут чуть выше, а листьев у них – побольше, а кора пусть будет живее, не похожей на разъеденную раком кожу. Теперь я смотрю на очень приятную планету, под добрым солнцем, это очень хорошее место для старинного, почвенного разведения растительности, которое мне нравится больше всего. Люблю пахать и сеять. Поверхность плавно то расстилается равниной, то становится чуть холмистой – она не похожа на плоское блюдце, и торнадо тут не разгуляется. Вдалеке горы. Очень хорошо, если хотите время от времени поменять климат, и не придется далеко ехать. А вот под буками небольшой прекрасный деревенский домик, а тут амбар, и сараи, и курятник, и рига, и сусеки, и хлев, и прочие постройки и причиндалы. Все, что может понадобиться.

– Тебе нравится это место? – спрашивает Сьюзен.

– Да, – отвечаю я. – Да, очень.

И так оно и есть на самом деле, хотя оно не совсем похоже на нашу ферму на Вишну (потому что та планета совсем не такая благостная, как эта), но в ней соединились все составляющие, которые нужны мне для ощущения полноты жизни, мира и покоя: пространство, зелень, такая спокойная и мирная, и много, много пространства. Облака белые и пушистые, а тот, кто нарисовал их на небе, сперва сделал под них подкладку из настоящего, голубого, земного неба. Это было очень просто, очень похоже на Землю. Может быть, нам, людям, именно там и надо жить.

– Прелестная маленькая фермочка, – сказала одобрительно Сьюзен.

Шон схватил горсть черной земли и понюхал:

– Плодородная, да еще какая!

– Отлично, вот я и нашел то, что мне надо, – сказал я. – Что я нашел? Что я должен делать?

Но я знал ответ. Однако Сьюзен мне его подсказала.

– Твое тело может оставаться здесь, пока остальные части тебя могут блуждать, где тебе захочется. Неважно, что ты делаешь и где ты находишься, у тебя всегда будет ощущение того, что ты дома. Вот как сейчас: я все еще сижу в своем саду возле коттеджа у пруда, даже пусть я вместе с тобой тут.

– В этом есть смысл.

– Нет, нету, – рассмеялась Сьюзен, – вот почему это так ловко устроено. В этом вообще нет смысла. Но это очень здорово.

– Значит, вот что это такое?

– Конечно, нет. Это только начало.

Я тоже это знал. Я знал и понял в тот момент множество вещей. Это была новая форма существования. Какого именно существования, я в тот момент не знал. Ответ был частью того, что лежало на долгом пути, открывшемся мне в тот миг.

Я думал-думал над этим, и потом, когда стряхнул с себя оцепенение, я снова был на ферме. Сьюзен по-прежнему была рядом, но Шон исчез.

– Он говорит, что когда-нибудь навестит тебя, – сказала она мне. – Он велел попрощаться с тобой от его имени. Зато тут кое-кто еще.

Я уже пожимал руку Приму.

– Нам надо поговорить, – сказал он.

– Я пойду, – сказала Сьюзен.

Сьюзен и я снова обнялись. Мы разжали объятия, я посмотрел в ее вечно карие глаза и увидел, что больше мы никогда не увидимся.

– Это было замечательно, Джейк. То, что я знала тебя. Любила тебя.

– Я тебя тоже люблю.

Нам больше нечего было сказать.

– Ты не присоединишься к нам, Джейк?

Я направил все свое сознание на Прима и сказал:

– Нет.

Углы его рта приподнялись в мудрой улыбке.

– Вы поразительный индивид.

– Спасибо. Я должен вернуться.

– Конечно.

– Но все-таки вы должны мне сказать насчет кубика. Я не уверен, что все понял. Вы взяли первый кубик, тот, который я принес с Космострады?

– Да.

– Почему?

– Мы его открыли.

– И?

– Результаты неоднозначны. Неудивительно, потому что эксперимент пытался ответить на самые глубокие вопросы. А такие вещи редко получаются с однозначными решениями.

– Какой же глобальный вопрос поставил этот эксперимент?

– Может быть, это самый глобальный вопрос: вопрос вопросов. Почему вопреки НИЧЕМУ есть НЕЧТО?

Я нашел поблизости пенек – кто-то расчищал эти земли – и уселся. Я с минуту глядел на облака, потом сказал:

– Это, действительно, чертовски важно.

Прим расхаживал передо мной.

– О, сформулировать этот вопрос можно по-разному, и у него есть миллион побочных аспектов. Появилась ли вселенная спонтанно, или кто-то или что-то заставило ее возникнуть? И если так, то во что это превращает вселенную? И так далее, и тому подобное.

– Итак, – сказал я, – результаты были неоднозначны.

– Давайте скажем так, что данные еще долгое время будут порождать результаты этого эксперимента. Пока очень трудно сказать, к чему он привел.

– Ладно. Скажите мне вот что: во всем пространстве и времени неужели никто раньше не додумался провести этот эксперимент?

– Давным-давно известно, что теоретически это возможно. По каким-то причинам его никогда не проводили. По крайней мере, нет указаний на то, что это делалось. Мы же не знаем всего, что происходило.

– Вы не всезнающи?

– Не совсем.

– Ясно. Вы не божество – в том смысле, в каком это понимают люди моего места и времени.