Изумрудный дождь

Николас и не заметил, что начал накрапывать дождь, и очнулся лишь тогда, когда полило как из ведра. Заскочив под крышу какого-то павильона, он огляделся. Справа и слева уходили в глубину огромные, от пола до потолка, сплошные окна, а дальний конец помещения выходил на другую улицу. Прислонившись плечом к ближайшему столбу, Николас смотрел на хлещущий дождь и думал о том, какой же выдался сегодня холодный и сумрачный день, под стать его настроению, которое не отпускало его с самого раннего утра. Он вытащил из нагрудного кармана пальто сигару с обрезанным кончиком, размял в пальцах плотный, туго скрученный табачный лист и, чиркнув спичкой, глубоко затянулся.

Сколько он себя помнил, его отец всегда курил. Поэтому запах табачного дыма напоминал ему дом, родителей и детство. Счастливое время, потому что дни, когда все пошло наперекосяк, были еще далеко. Сам Николас курил редко и по особым случаям. Напрасно он надеялся, покончив с Диллардом, упорядочить свою жизнь и во всем досконально разобраться. Дело повернулось так, что все запуталось еще больше. Он считал, что это все из-за утраты цели, на достижение которой он положил последние двадцать три года своей жизни. Казалось, что, завладев всей собственностью Гарри Дилларда, он наконец-то развязал мучительный узел. Однако удовлетворения не было и в помине. После долгих раздумий Николас вынужден был признать, что его сердцем завладели две женщины — совсем юная и взрослая. Ни одна из них не проявляла к нему интереса, но тем не менее.

Шарлотта и Элиот.

Маленькая девочка с непонятным взглядом и загадочная женщина, неудержимо влекущая к себе. Элли.

Откуда это чувство к ней? Может быть, дело просто в ее доме, который ему нужен? Или это неутоленная жажда женского тела? Избавится ли он раз и навсегда от мыслей о ней, если наконец стиснет ее в объятиях и прильнет к пухлым губам долгим поцелуем? А может быть, заполучив ее дом, он навсегда излечится от этой одержимости?

Снова и снова задавался он мучительными вопросами и не находил ответа. Мысли крутились в голове по замкнутому кругу, из которого он не видел выхода.

Николас с таким упорством продолжал наведываться к ней, что однажды Элли саркастически заметила, что он по частоте своих визитов похож на молочника. Правда, скупо улыбнувшись, сухо добавила она, от посещений последнего больше пользы. Сколько раз на протяжении очередной бессонной ночи он тяжело вздыхал от бесконечной череды видений, проходивших перед глазами: розовая раковинка ее уха; волосы, белокурые до прозрачности; губы теплого розового цвета… Он умирал от желания долго и нежно покусывать и целовать их. И как это Николасу удалось убедить себя, что Элли ему не нравится? Острый как бритва язычок и полные сарказма остроумные реплики. Снаружи — непробиваемая броня. Но пару раз он заметил в ней трещины, сквозь которые проступила неожиданная девичья мягкость. Элли, Элли… Боже мой, если бы сейчас ты была здесь!

Из задумчивости его вывел неожиданный изумленный вздох за спиной. Николас глянул через плечо. И увидел Элли.

Она стояла в проеме павильона — вымокшие белокурые волосы потемнели (похоже, шляпка на этот раз осталась дома), платье влажное, в темных пятнах, в руках скомканная шаль, тоже промокшая.

— Мистер Дрейк! — ахнула Элли, и ее точеное лицо вдруг вспыхнуло от чувства, которое — он готов был поклясться — не уступало его собственному.

Николас взглянул ей в глаза, его ноздрей явственно коснулся едва уловимый аромат сирени. Конечно, он и раньше обращал внимание на ее прозрачно-зеленые глаза, но никогда не замечал их глубины. Они легко изменяли свой оттенок, откликаясь на малейшую смену ее настроения. В них хотелось смотреть и смотреть и ждать, как скоро они снова станут другими.

— Мисс Синклер, — сдержанно ответил Дрейк, стараясь держать себя в руках.

Но когда она порывисто вздохнула и он увидел, как под платьем приподнялись ее груди, голова его пошла кругом. Мягкие округлости явственно обрисовывались под мокрой, прилипшей к телу тканью. Желание близости пронзило Николаса с такой ошеломляющей силой, что у него заломило в груди. Не думая, он уже шагнул к Элли, чтобы притянуть ее к себе. Всякий раз, когда она оказывалась рядом, ему хотелось прикоснуться к ней, почувствовать ласковую теплоту ее тела. Чтобы душа наконец обрела утешение в ее объятиях, неожиданно подумалось ему.

Но когда Элли шагнула вглубь павильона, Николас увидел, как ее точеное лицо застыло в отчужденной вежливости. Броня никуда не исчезла. От мягкости не осталось и следа. Неимоверным усилием воли он заставил себя непринужденно опустить протянувшуюся было руку.

— Ужасная погода, хоть на улицу не выходи, — равнодушно заметила она, осторожно отжимая мокрые волосы.

Так начинают бессодержательный разговор со случайно встретившимся незнакомым прохожим, как бы давая понять — держись от меня подальше. Николас снова прислонился спиной к столбу и принялся исподтишка разглядывать Элли. Она была совершенно спокойна, в глазах такая безмятежность, что он даже засомневался, не почудилось ли ему только что промелькнув шее в них желание.

По правде сказать, всякий раз, когда они встречались, она прилагала массу усилий, чтобы убедить его в своей неприязни. Порой Дрейк был почти уверен, что она ненавидит его, хотя никак не мог взять в толк, за что.

Может быть, из-за его решимости купить ее дом? Неужели это достаточная причина для ненависти? Николас так не считал.

Он снова вспомнил о недавнем суде и Гарри Дилларде, который равнодушно менял женщин, бессердечно бросая очередную жертву ради следующего мимолетного увлечения. Николас невольно сжал кулаки. Горло перехватило так, как давно не перехватывало, — с того далекого дня, когда все это началось. Но от воспоминаний всегда мало проку, и Николас все внимание сосредоточил на Элли.

Копаясь в жизни Дилларда, Дрейк выяснил, что тот никогда не был женат. Так что ни жены, ни детей, ни тем более близких родственников у него не было. Но зато любовниц было хоть отбавляй. Не могла ли эта женщина быть одной из его пассий? Николас буквально задохнулся от этой мысли. Нет, Элиот Синклер ничьей любовницей не была. Она пришла в зал суда по той же причине, что и все остальные, — из-за любопытства. Всегда интересно понаблюдать за бесславным падением всесильного магната.

Элли машинально смахнула прилипшую к лицу мокрую прядку, явно не замечая его внимательного, изучающего взгляда или делая вид, что это ее нисколько не заботит Николаса все это заботило, и даже очень. Он приказывал себе остановиться и по каким-то неведомым ему причинам не мог. Как и в тот день, когда он впервые заметил на галерее эту девушку, возникло такое же незнакомое чувство, перед которым он был бессилен.

Николас закрыл глаза. Тоска вернулась с удесятеренной силой. Опять захотелось взорваться яростным гневом. Безрассудная злость вперемешку с болью и отчаянием переполнила его и заставила заговорить:

— У Шарлотты чахотка.

В последовавшей тишине было слышно, как по шиферной крыше неумолчно тарабанит дождь. Безмятежные озера ее глаз всколыхнулись от волнения и потемнели.

— Боже, только не это, — прошептала Элли, поднося руку к губам.

От ее неподдельно горестного сочувствия у Николаса чуть не защипало в глазах.

— Бедная маленькая Шарлотта, — задумчиво проговорила она, опуская руку. Вдруг на ее лице проступило сомнение, и она с надеждой в голосе спросила: — Вы уверены в этом?

— Доктор уверен, — коротко ответил Дрейк и отвернулся, чтобы она не заметила, как ему больно.

— Для ее родителей это такое горе, — покачала головой Элли.

Ее родители. Да их считай что нет — затерялись где-то в Европе и думать забыли о дочери.

— Ее родители ничего не знают о болезни.

— Не может быть!

Николас бросил взгляд на затянутое серой пеленой дождливое небо.

— Может. Моя сестра отбыла за океан и вовсю флиртует в Париже, — с неприкрытым раздражением ответил он. — А где ее муженек — одному Богу известно. Вот отчего Шарлотта оставлена со мной. В начале апреля сестра закинула свою дочь ко мне в контору по дороге в порт. С тех пор о ней ни слуху ни духу.