Легион обреченных

Оба вытянулись в струнку.

— Мы встретили этого человека в зале.

Унтер снова обратил на меня взгляд.

— Что делал там в это время ночи?

Я вытянулся.

— Хотел вызвать по телефону такси. Мы с женой приехали ночным экспрессом из Вены провести здесь мой отпуск. Вот мои документы.

Он просмотрел их.

— Отпуск осужденному солдату. Странное дело.

Мы смотрели друг на друга. Какая-то муха непрерывно жужжала, летая зигзагами по комнате.

— Где твоя жена?

— Стоит снаружи у главного входа.

Унтер указал подбородком на одного из двоих.

— Приведи ее.

Я прислушался к шагам полицейского снаружи, покосился на муху. Сидевший в кресле унтер изменил позу. Открылась боковая дверь, из нее высунулась голова с заспанным лицом.

— Который час?

— Полчетвертого.

Голова скрылась.

— Покажи мне пока что свой билет.

Это меня испугало. Сказать, что я его выбросил? Тогда он спросит, не было ли у меня обратного билета до Вены. Кроме того, захочет взглянуть на билет Урсулы. Выхода не было.

— Билет только до Хохфильцена. Как ты это объяснишь?

— Мы заснули и проснулись уже здесь, в Инсбруке.

— Значит, проезд от Хохфильцена сюда не оплатили?

— Нет. Не было времени. Мы едва успели сойти с поезда. Но, естественно, я охотно доплачу разницу.

Унтер не ответил. Телефон его зазвонил. Он снял трубку.

— Вокзальное отделение полиции… кого? Минутку. — Провел пальцем по списку, приколотому к стене рядом с ним. — Нет у нас такого… Видимо, ошибка… Да, обычная неразбериха. У них вечно какая-то путаница… Охотно еще раз проверю, но это ничего не даст…

Вошла Урсула. Испуганно посмотрела на меня. Мы ждали. Муха жужжала. Штрафной полк. Штрафной полк. Осужденный. Приговоренный. Унтер засмеялся и положил трубку.

Увидев нас, он потребовал документы Урсулы, и тут нам пришлось сознаться, что в браке мы не состоим.

— Пока что, — сказала Урсула, — до завтрашнего дня. — И внезапно собралась с духом. — Послушайте, отпустите нас. Произошла досадная ошибка: если бы мы не проспали, то сошли бы на своей станции, и ничего этого не было бы. Вы сами понимаете, как трудно солдату в… э… ну, штрафном полку получить отпуск. Мой муж получил. Ничего дурного он не сделал; проспали мы по моей вине. Понимаете, мы очень долго не виделись, и я хотела счастливой встречи. Хотела все устроить ему как можно лучше. Потом у нас было, что выпить, — она показала ему едва початую бутылку коньяка, — это я заставила его купить, и… и…

— Ну-ну?

Урсула была великолепна. Жарко покраснела, глаза заискрились, заблестели, она проникла в самое сердце мужчины бессовестным женским способом.

— Понимаете, мы были одни в купе. И я так долго его не видела. Он не сделал ничего дурного; он вел себя, как хороший солдат.

Последняя реплика была гениальной. Унтер вернул наши документы.

— Можете идти. — Потом обратился ко мне. — И впредь веди себя, как хороший солдат.

Когда дверь за нами закрылась, полицейские гром ко заржали.

— Пошли отсюда, — прошептала Урсула и потащила меня чуть ли не бегом. — Я боюсь.

Когда мы снова вышли на залитую дождем безлюдную площадь, я увидел, что лицо ее побледнело, и лоб под черными волосами покрылся мелкими капельками пота.

— Держи меня, — простонала она. — Кажется, я упаду в обморок.

С бутылкой в одной руке, с чемоданом в другой, я обнял Урсулу. Чемодан пришлось быстро поставить и, поддерживая, бережно усадить ее на ступеньку.

— Опусти голову между колен, — сказал я. — И сиди совершенно неподвижно. Сейчас пройдет.

— Мне уже хорошо, — сказала Урсула, придя в себя. — Очень сердишься?

— Из-за чего?

— Из-за моего обморока. Пользы от меня мало.

— Вот это мне нравится! Если б ты не спасла положение, неизвестно, чем могло все кончиться. Во всяком случае, если б они проверяли мои показания, звонили бы от Ирода Пилату, я до утра не вышел бы оттуда. Проверка показаний может занять очень много времени, и до Бухареста, уверяю тебя, за четверть часа не дозвониться. Думаю, ты была великолепной и очень смелой… Должно быть, ты жутко устала. Может, я попытаюсь найти такси?

— Нет-нет. Расставаться больше не будем. Я пойду с тобой. Если посижу еще пару минут, пойдем искать вместе…

Мы немного посидели. Урсула плотно прижималась ко мне. Потом встряхнулась.

— Я замерзла.

— Вставай. Идем.

Мы нашли конный экипаж и поехали к отелю. Отель был большим, белым, сонным, с открытыми балконными дверями и подъездной аллей с толстым слоем гравия, из-за которого лошадь сразу же пошла медленнее. Старый ночной портье вычеркнул фамилию Урсулы, которую я вписал в регистрационную книгу, и дружелюбно сказал, что указывать девичью фамилию жены не нужно.

— Запишем просто «и жена», — сказал он с легкой улыбкой. — Этого достаточно.

Я покраснел, как пион. Нам казалось, что даже мальчишка-лифтер улыбается, и я сурово смотрел прямо перед собой. Когда горничная стелила постель, Урсула вышла на балкон, я хмыкнул и зашел в ванную, и вскоре мы стояли одни посреди комнаты, глядя друг на друга.

— Ну — вот мы и на месте! Сигарету?

Спичка сломалась, рука Урсулы слегка дрожала.

Мы чувствовали себя совершенно не в своей тарелке. Холодная атмосфера в номере отеля, где все чисто и неуютно. Пережитое волнение. Только ли? Усталость. Я ощущал себя выжатым, измученным, как после маневров; Урсула стояла с опущенными плечами, с карими глазами, никакие глаза не могут смотреть с такой бесконечной печалью и усталостью, как карие; и оба не знали, ждет ли один этого от другого или думает, что этого ждет другой; и можем мы, хотим этого, или оба будем неловко силиться доставить другому удовольствие, не зная, что именно нужно делать? Или будем делать это не так? Напрягать не те мышцы и в конце концов отдалиться друг от друга по вынужденной необходимости, измученными усталостью и воображением?

— Пойду, докурю на балконе, пока ты… разденешься.

Это было ужасно. Неужели я даже не посмел сказать «постель»?

Может ли быть что-то спокойнее ночи? Горы были чем-то массивным, громадным в темноте, ждущим дня, чтобы показать, как они выглядят. Большая гора, громадная гора, завтра я увижу тебя, завтра тебя увидит Урсула. Завтра мы выспимся, позавтракаем в твоем обществе, поговорим о том, чтобы посетить тебя. Сейчас темно, и показать нам тебе нечего.

— Теперь можешь войти.

В ванной один стакан для полоскания рта был почти до середины налит коньяком. Другой пуст, но я чувствовал по запаху, что и в нем был коньяк. В бутылке ничего не оставалось. Я поднял стакан.

Если скажу, что мы очень устали, Урсула может подумать, что я просто проявляю заботливость, поэтому ответит — да, конечно; мы зайдем в тупик, и оба будем бояться заснуть первыми. Возможно, она будет и слегка разочарована, несмотря на смертельную усталость. А если скажу…

Очень нелегко найти выход в таких обстоятельствах. Эти быки и жеребцы в человеческом облике из крутых американских романов, хемингуэевские типы, чуткие, сексуальные герои с переполненными сердцами… В ту решающую минуту я завидовал им. Но нет, пока ты жив, решающих минут не существует.

— За чистую обувь, — громко произнес я и осушил стакан.

— Ты милый, — ответила Урсула приглушенным голосом из комнаты.

Я уложил ее голову себе на плечо и натянул одеяло поверх ее грудей.

— Завтра я буду одним из самых сексуальных, эмоциональных героев Хемингуэя. Гора попросила сказать тебе, что завтра покажет нам все, что у нее есть. А сейчас, клянусь Богом, я хочу спать.

Урсула засмеялась.

— Ты милый.

Я нашел превосходный выход.

Чуть погодя она добавила:

— Спасибо, дорогой.

Урсула положила голову на свою подушку, согнула мою левую руку, продела в нее свою правую, и так мы заснули. Спали крепким, здоровым, чуть хмельным сном, проснулись несколько часов спустя одновременно, в том же положении, и гора показала нам все, мы взобрались на нее и потом отдыхали на ней.