Страница 75 из 76
Лейтенант Ольсен покачал мокрой от дождя головой. Ну и война. Он дошел до Хавеля[165]. Сел под дождем на скамейку. Он промок до нитки, но его это не беспокоило. Он обнаружил, что находится рядом с Принц Альбрехтштрассе, где у друга Генриха был кабинет на пятом этаже.
Мимо проходила девушка в красной кожаной куртке и насквозь мокрой шляпке. Она улыбнулась ему. Ольсен улыбнулся в ответ и вытер залитое дождем лицо.
Девушка остановилась и села рядом с ним на мокрую скамью. Ольсен предложил ей сигарету.
Они сидели и курили. Сигареты были влажными.
— Мокро здесь, — сказала девушка. Ольсен обратил внимание, что у нее толстые ноги. Кивнул.
— Очень мокро.
— Вам нравится гулять под дождем?
— Нет, — ответил Ольсен. — Терпеть не могу.
Девушка затянулась сигаретой.
— Я тоже.
Оба засмеялись.
Потом они сидели молча, каждый со своими мыслями. Молчание нарушила девушка.
— Вы с фронта, — сказала она, не глядя на Ольсена.
— Да, с Восточного. Мне скоро возвращаться.
— Хотите пройтись со мной по улице? — спросила девушка и встала. Они пошли вместе вдоль Хавеля.
— Мой жених тоже был в отпуске, — сказала девушка, приспосабливаясь к шагу Ольсена. — Он остался дома.
Ольсен покосился на девушку. Она не была красавицей. Нос у нее был широким, как у котенка.
— Дезертировал?
Девушка кивнула и смахнула с лица несколько дождинок.
— Да, не захотел возвращаться. Ему на фронте отстрелили это самое.
— Отстрелили это самое? — непонимающе спросил Ольсен.
Девушка попросила сигарету.
— Да, мужское достоинство.
Лейтенант Ольсен не знал, что сказать. Капитана Фромма тоже кастрировали. Русские. Его нашли в крестьянском доме привязанным к столу. Он был уже мертв. Весь живот посинел. За это они убили семерых пленных выстрелами в затылок. Пленные были тут ни при чем, но ребята считали, что за Фромма нужно как-то отомстить. И поэтому их расстреляли. Поставили на колени, а исполнитель переходил от одного к другому, приставлял дуло пистолета к затылку и нажимал на спуск. Пленные падали вниз лицом, как мусульмане на молитве. Все семеро были грузинами из 68-го пехотного полка. Все из Тбилиси.
— Где сейчас твой жених?
Теперь он обращался к ней на ты. Происшедшее с ее женихом словно бы создало между ними какие-то узы. В определенном смысле она стала боевым солдатом. Несладко, должно быть, иметь жениха, который больше на это не способен. Что делать девушке? Легионера тоже кастрировали. В концлагере.
— Его схватили, — ответила девушка. Сняла шляпку и стряхнула с нее воду.
— Скверное дело, — пробормотал Ольсен.
— И расстреляли в Морелленшлухте. Вместе с генералом из люфтваффе. Я получила в центральном трибунале его пепел[166].
«Да ну тебя к дьяволу, — подумал лейтенант Ольсен. — Что мне до твоего жениха-кастрата?»
— Получила Роберта в коробке из-под обуви, — сказала девушка. — Расписалась за нее, как за почтовую посылку.
— И что сделала с коробкой?
Девушка улыбнулась и обратила взгляд к реке.
— Высыпала его в Хавель. — Указала на реку, серую, грязную. Еще более мокрую, чем обычно. Поверхность ее испещрял дождь. — Теперь каждое утро прихожу сюда сказать: «Привет, Роберт». Всякий раз бросаю ему что-нибудь. Сегодня он получил яблоко. И потом говорю: «Пока, Роберт, война еще не окончена».
— Прекрасно понимаю, — сказал лейтенант Ольсен, удивленный тем, что вправду был способен это понять.
Они пошли домой к девушке. Она бросила красную куртку на стул и сказала, что приготовит кофе, но оказалось, что его нет. Тогда она захотела приготовить что-нибудь другое, но у нее было только несколько бутылок пива и два литра водки, которую привез Роберт.
Они стали пить водку. Из пивных кружек.
Девушка легла на диван.
Ольсен поцеловал ее. Она открыла рот. Укусила его губу.
Он рассказал ей об Инге. О Гунни, Сказал, что хочет отомстить.
— Месть тебе не поможет, — прошептала девушка, прижимаясь к нему. — Ты их не вернешь.
Он нащупал через одежду пряжку ее подвязок. На ней была короткая, плотно облегающая юбка.
Он положил руку ей на колено. Она погладила его по волосам.
Он повел рукой вверх по ее ноге. Юбка была очень плотно облегающей. Просунуть руку далеко он не мог.
Она слегка развела ноги. Словно бы бессознательно. Вздохнула и обхватила его за шею.
— Не надо, — прошептала она.
Он не ответил. Его пальцы продвинулись чуть выше. Он ощутил край тонкого чулка. Чуть выше края был глубокий шрам. Он провел по нему пальцами.
— Что это?
Она вздохнула и поцеловала его.
— След от осколка бомбы. Это случилось два года назад.
Он плотнее прижал руку к шраму от бомбового осколка.
Она приподняла юбку, чтобы он мог лучше ощупать шрам двухлетней давности. Находившийся в отпуске матрос тралового флота перевязал ей рану ленточкой с бескозырки, надпись «Kriegsmarine»[167] оказалась спереди. Не будь все так серьезно, она бы рассмеялась. Но боль была жуткой. Осколок засел глубоко, зазубренный край касался кости. Миллиметром дальше, сказал хирург, и ногу пришлось бы отнять. Она подняла ногу, чтобы показать ему.
— Ноги у меня некрасивые, — заметила она.
Он поглядел на них. Обнял ее, поцеловал. Она открыла рот. Они забыли обо всем в страстных поцелуях. Она тяжело дышала. Он задрал ей тесную юбку. Она помогла ему, чуть приподнявшись.
— Не надо, — прошептала она. — Мы совсем не знаем друг друга.
Его пальцы, не особенно ловкие, игриво шарили.
Внезапно она резко проподнялась, сильно прижалась к нему и прильнула полуоткрытым ртом к его губам в долгом поцелуе. Она слегка страшилась того, что должно было произойти. Была нервозно возбужденной. Касалась языком его языка. Негромко вскрикивала.
— Не надо, — шептала она и тем не менее помогала ему.
Юбка ее валялась на полу возле дивана. Она взяла его руку и завела себе за спину.
Они неистово целовались. Шептали нелепые слова. Он куснул ее шею, ущипнул за ухо. Она лежала на спине, приоткрыв рот и закрыв глаза. Грудь ее была обнаженной. Он поцеловал ее грубые соски, поводил пальцами по ее плечам и спине.
Потом они забыли обо всем. Нужно взять от жизни все, что можно, сейчас. Завтра смерть.
Она плакала, сама не зная, почему. По лежавшему пеплом на дне реки Роберту? По себе?
Пронзительным дискантом завыла сирена воздушной тревоги.
Они приподнялись и несколько секунд прислушивались к оглашавшему город адскому концерту.
Потом снова легли и обнялись.
— Это англичане, — сказала она. — Они всегда прилетают днем.
— Вот как? — сказал он и поцеловал ее.
Высоко в небе гудели самолеты.
— Как они находят Берлин в такую погоду? — спросила она, прислушиваясь к гулу двигателей.
— Не знаю, но находят, — ответил он.
Она кивнула. Англичане нашли.
Начали рваться бомбы. Окна задребезжали.
— Может, спустимся в подвал? — спросил Ольсен.
— Нет, там отвратительно, — ответила она. — Сыро, противно. Давай останемся здесь.
Они снова занялись любовью. Потом, усталые, крепко обнявшись, заснули.
Проснулись они уже вечером.
Дождь все шел.
Они выпили, поели и снова занялись любовью. Внезапно почувствовав себя очень юными.
Утром пришла ее сестра. Она работала в канцелярии СД. И так часто повторяла: «Какая чушь», что опротивела Ольсену.
— Небось предавались утехам в темноте, — засмеялась она. — Какая чушь это все. Что, если будет ребенок? Господи, какая чушь. — Пошла на кухню и загремела посудой. — Готовится новый процесс, — крикнула она им. Сунула в дверь голову. — Это секретно. Какая чушь. Они арестуют последних талмудистов. Из Польши и Судет вернулся целый полк эсэсовцев. Один унтершарфюрер потащил меня в туалет. Небось думает, что Центральная служба безопасности — это бордель. Да так оно и есть, — добавила она. Уронила яйцо. — Какая чушь.
165
Река в Берлине. — Прим. ред.
166
Единственным генералом люфтваффе, расстрелянным самими немцами, был генерал-лейтенант Герман Беккер. Его расстреляли 6.2.1945. — Прим. ред.
167
Военно-морские силы (нем). — Прим. пер.