Блицфриз

— Да заткнись ты! — кричит Старик. — Плевать нам на твоих дюссельдорфских портного и обер-лейтенанта! Заводи мотор!

— Неужели не хотите узнать, что случилось с Левински, когда его призвали в Седьмой уланский полк, который превратился в пехотный, потому что все лошади были съедены? Их оберcт был не особенно умен в том, что касалось военных дел, и приказал идти в наступление походной колонной. Он был противником всех новомодных тактик, которым учили молодых офицеров.

— Пулеметы не имеют никакого значения, — объяснял он адъютанту, — и я это докажу наступлением походной колонной. Когда эти французы признают наши уланские голубые мундиры, они бросят свои пулеметы и побегут как зайцы.

Это доказательство дорого обошлось кавалерийскому оберсту и его уланам. Французы скосили их всех из этих самых пулеметов. Даже лежа умирающим, оберcт все же всхлипывал: «Пулеметы не имеют никакого значения на войне…» Из всего полка в живых остался Левински, тот самый портной, которого демобилизовали из-за потери ноги, и это…

— Еще одно слово, — шипит Старик, приставив дуло пистолета к затылку Порты, — и я вышибу твои чертовы мозги!

В придорожной канаве за грудой сельскохозяйственных машин и сгоревших грузовиков вкопано 100-миллиметровое противотанковое орудие.

— Огонь!

Рука командира орудия рубит воздух. Снаряд пролетает над первым Т-34. Слишком высоко! Небольшая поправка в прицеле. Следующий выстрел попадает в цель. Орудийный расчет торжествует и хлопает по спине наводчика. Это старый солдат со стальными нервами. Хорошему истребителю танков они необходимы.

Да, это попадание. Но единственный его результат — сноп больших искр из башни, когда снаряд от нее отскакивает.

— Огонь!

Снова попадание! Безрезультатно! Противотанковое оружие стреляет еще и еще, но толку от него не больше, чем от пугача.

— Господи, смилуйся над нами! — испуганно шепчет командир орудия.

— Что это за дьявольское чудовище? — нервозно спрашивает заряжающий. Он впервые видит Т-34. Обычно эти танки действовали поодиночке, а тут их целый строй.

— А говорили, что с Иваном покончено! — бормочет наводчик. Дрожа от страха, расчет орудия смотрит на гигантский танк с невероятно широкими гусеницами, покатыми зелеными боками и громадной пушкой, торчащей из округлой башни с красными звездами по обеим сторонам.

— Беглый огонь! — кричит в отчаянии командир орудия. — Постарайтесь попадать в одно и то же место!

Но результатов по-прежнему никаких. Артиллеристов охватывает страх смерти. Они посылают снаряд за снарядом в одно и то же место стального чудовища, раскачивающегося и злобно рычащего. Оно походя давит своими тридцатью восемью тоннами грузовик вместе с грузом.

Противотанковое орудие стреляет в двадцать пятый раз, снаряд отскакивает от танка противника так же безрезультатно, как и предыдущие.

Внезапно открывается башенный люк. Из него появляется человек в кожанке и грозит кулаком в сторону немецких позиций.

Расчет немецкого противотанкового орудия морально сломлен. Все одиннадцать человек чувствуют себя обреченными и ждут смерти. Это быки, которых выгнали на арену для убоя, а тореадор — Т-34.

Второй подносчик снарядов паникует первым. В отчаянии бежит к лесу со всех ног. Из башни Т-34 вырывается линия трассирующих пуль и оканчивается в фигуре бегущего человека. Четверо танкистов громко смеются. Это месть за Брест-Литовск, где их танки класса БТ крошились, будто яичная скорлупа.

— Чего ж он не давит нас? — спрашивает командир орудия.

— Развлекается, — отвечает заряжающий, обер-ефрейтор, служащий в армии с тридцать девятого года.

Башня Т-34 медленно поворачивается. Опускается ствол 76-миллиметровой пушки.

Громкий выстрел, вспышка взрыва на опушке леса — и немецкая пулеметная группа уничтожена. Пушка снова громыхает, и минометная группа разорвана на куски.

Дизельный двигатель ревет. Из зияющих выхлопных труб вырываются языки пламени. Тяжелый запах жженой солярки обдает дыханием смерти расчет противотанкового орудия возле дорожного заграждения.

Заряжающий прикуривает сигарету от горящей еловой веточки, садится на ящик с боеприпасами, задумчиво смотрит на плывущие в небе серые облака и глубоко затягивается. С небрежной улыбкой смотрит на Т-34, потом тычет большим пальцем в бок командира орудия.

— Ленау, ты проиграл свою войну! Вскоре удобришь собой подсолнечные поля русских, а следующим летом московские метельщицы улиц станут есть тебя в виде сталинского шоколада[33]. Доблестные воины нации господ будут съедены недочеловеками!

Он протягивает фляжку товарищу.

— Приложись! Если выпьешь достаточно, то может, не ощутишь поцелуя смерти.

— Думаешь, умирать мучительно? — спрашивает командир орудия, глядя со страхом на Т-34, светящий башенным прожектором влево от них.

— Ни разу не пробовал, — смеется заряжающий, — но повидал немало смертей. Одни икнут и кончаются. Другие жутко орут. Если наш друг в этом стальном гробу раздавит нас напрочь, мы даже не поймем, что умерли, но если только оторвет ноги, это будет не особенно приятно.

— Я покончу с собой, — говорит командир орудия и спускает предохранитель «парабеллума».

— Адольфу это определенно не понравится, — язвительно усмехается заряжающий. — Два года назад ты был батальонным героем, тебя упоминали в приказах, а теперь хочешь застрелиться из страха перед недочеловеками! О чем только думаешь, приятель? Ты навлечешь позор на Третий рейх!

— Кончай, черт возьми, эту нацистскую трепотню! — ругается командир орудия. — Эти советские твари через минуту уничтожат нас.

— Ты ждал чего-то иного? — спрашивает с усмешкой заряжающий. — Был ты одним из тех, кто считал, что противник не будет стрелять и поднимет руки, едва завидев немецкую каску?

— Твой треклятый цинизм действует мне на нервы, — говорит командир орудия дрожащим голосом. — Ты что, не боишься смерти?

— Боюсь. Неприятно умирать всего в двухстах километрах от Москвы и победы.

— Значит, ты веришь, что мы победим в этой войне?

— Во что я верю? Победа — большое дело, но если мы проиграем войну, приятного для нас будет мало. Быть немцем станет несладко. Может, нам поднять руки и ждать окончательной победы в одном из русских лагерей?

— Большевики уничтожат нас, — угрюмо говорит Ленау.

— Ерунда, Иван, в сущности, не так уж плох. Мой отец в прошлую войну попал в плен и провел в России восемь лет, так что я знаю об этом все. Он даже стал там коммунистом.

— И что сказали на это мальчики Адольфа? — с любопытством спрашивает Ленау.

— Упрятали старика в Фульсбюттель[34]. Однажды он пересек белую линию, и обершарфюрер СС Цах натравил на него овчарку-людоеда. За это я с Цахом когда-нибудь посчитаюсь!

— Не думал, что овчарки едят людей, — удивленно говорит Ленау.

— Уж поверь мне! Их можно научить чему угодно. Это единственные собаки, которых мы в школе истребителей танков могли научить бежать с миной на спине под танк. Начали с английских догов, но они, едва понюхав мину, бежали, поджав хвосты, в вольер. Не поддавались. Но нашим немецким овчаркам требовалась только небольшая речь об отечестве и фюрере, пара ударов по шее, пинок в зад, и они со всех ног бежали с минами. Это единственные на свете собаки, которых можно научить маршировать. Видел когда-нибудь, как их тренируют? Первая собака выбегает вперед и лает дважды. Это означает: «Сосредоточиться здесь!» И все другие немецкие овчарки повинуются.

Т-34 уже всего в нескольких метрах от дорожного заграждения. Он останавливается на несколько секунд. Стучат оба пулемета, и пехотный патруль скошен. Этот колосс высится стальной горой над противотанковым орудием. Горячие выхлопные газы обдают перепуганный орудийный расчет. Под широкими гусеницами трещат сталь и дерево. Танк медленно наклоняется вперед, но гусеницы не находят нужной опоры.

33

Под «сталинским шоколадом», очевидно, имеется в виду подсолнечный жмых. - Примеч. пер.

34

Фульсбюттель - тюрьма в окрестностях Гамбурга. - Примеч. авт.