Страница 51 из 69
Что касается церковников поздневикторианской эпохи, то они готовы были принять эволюционную теорию в ее смягченном варианте. Как Лайель, Грей и Уоллес, они хотели вернуть Богу роль архитектора и надзирателя эволюции. Причем они были не единственными, кто считал, что идеи Дарвина нуждаются в дополнениях. Возможно, самое удивительное в событиях, произошедших после 1859 года, — то, что ученые, церковники и вообще образованные люди начали высказывать определенный скептицизм в отношении теории естественного отбора. Как мы видели в главе 9, идея эволюционных изменений в результате действия слепых сил отбора не была привлекательна для верующих, преисполненных национального оптимизма. Вместо этого большинство предпочло бы эволюционную модель, в которой присутствовали бы внутренняя или порожденная Божественным провидением тенденция к постоянному совершенствованию или же всевидящий Бог, руководящий процессом развития. Такие идеи неизбежного прогресса соответствовали и времени и месту, тогда как колесо рулетки, явно присутствующее в дарвинизме, хотя и не полностью признаваемое самим Дарвином, этому критерию не отвечало.
В результате к 1880-м годам как ученые, так и люди, не занимавшиеся наукой, больше придерживались взглядов, которые можно было бы отнести к религиозно-прогрессистским. За исключением самых упрямых консерваторов, англиканская церковь к этому времени уже признала эволюционную теорию как свидетельство непрерывного прогресса и Божественного всеведения. Вместо того чтобы все больше расходиться в разные стороны, после 1860 года наука и религия продолжали весьма гармонично сосуществовать.
Традиционный рассказ об оксфордской схватке между Томасом Гексли и Сэмюэлем Уилберфорсом сильно расходится со свидетельствами очевидцев. В тот вечер ученые-профессионалы не проиграли, но и не победили. Когда пыль улеглась, религия в Англии оставалась столь же динамичной и мощной социальной силой, как и до этого. И епископ Уилберфорс так же продолжал проповедовать свои религиозные убеждения, как в молодости, когда был юным и амбициозным старшекурсником. По ряду взаимосвязанных причин наука и религия будут существовать бок о бок многие годы. Уилберфорс еще проживет 10 лет, прежде чем погибнет, упав с лошади (Гексли пошутил: один-единственный раз мозг епископа и реальность вошли в соприкосновение, что закончилось для него фатально). И хотя не исключено, что в последние десять лет жизни епископ стал лучше понимать достоинства дарвиновской теории, вероятность этого очень мала. Даже среди его менее консервативной братии дарвинизм оставался теорией меньшинства, и большинство священников высокого ранга считали, что вера в божественно направляемую эволюцию видов полностью соответствует их религиозным чувствам. Поэтому если задаваться вопросом, изменили ли общее мировоззрение оксфордские дебаты, то ответ вряд ли будет положительным.
Однако если обмен ругательствами не привел ни к какому результату, то на более глубоком уровне начали происходить существенные изменения. Реальная значимость этого события заключается в том, что тактика, которую так неумело использовали Гексли и его друзья Джозеф Хукер и Джон Лаббок, постепенно превратилась в стандартный способ их борьбы со священниками и джентльменами от науки, стоявшими на их пути. В Оксфорде эта «молодая гвардия» впервые испытала свою стратегию по изгнанию из науки любителей. Как использование танков в 1917 году в битве при Камбраи[8] первое появление на сцене молодых ученых продемонстрировало не столько их успех, сколько их потенциал. После этого они усовершенствовали свою тактику, расширили атаку и в конце концов добились победы. Прошло немного времени, и Гексли с компанией разработали собственные методы пропаганды. До конца своих дней они вели борьбу под одним и тем же лозунгом: «Наука и религия несовместимы». Любителям все чаще давалось понять, что они являются чуждым науке элементом. Довольно быстро они растеряли свои прошлые завоевания, и к концу века в Королевском научном обществе оставался всего один священник.
Оксфордские баталии обозначили точку, начиная с которой профессиональные ученые приступили к изгнанию из науки всех непрофессионалов. И это — действительный их результат. Однако еще нужно было расчленить дуализм веры и разума, предложенный Дэвидом Юмом. И такая ситуация сложилась. Наука передвинулась поближе к властям предержащим, а религия удалилась от них. В Британии, в отличие от Северной Америки, победа профессиональной науки оказалась настолько неоспоримой, что никто даже и думать не смел о проведении контратаки. Прошло сто сорок лет, и для оксфордского диспута «Наука против религии» сторонников религии пришлось в основном приглашать из Соединенных Штатов. Если бы им дали возможность, то они проявили бы себя так же решительно, как и епископ Уилберфорс. Но доказательств эволюции на сегодняшний день собрано столько, что шансов на победу у Церкви уже нет. Как признался один из слушателей, научные аргументы, направленные против религии, были столь убедительны, что весь процесс стал напоминать ритуальное унижение. Как минимум это является свидетельством большого — как с сугубо научной, так и с идеологической точки зрения — пути, который проделала профессиональная наука с 1860 года, года начала кампании Гексли.
Глава 11
Загнанный в угол
Чарльз Бест и открытие инсулина
Чарльз Герберт Бест — физиолог, который совместно с сэром Фредериком Бантингом впервые выделил (в 1921 году) секрет поджелудочной железы, инсулин, в форме, которая позволила контролировать уровень сахара у собак. Вскоре инсулин стали использовать и при лечении людей. Однако, поскольку Бест получил медицинский диплом только в 1925 году, он не смог разделить с Бантингом и Дж. Дж. Р. Маклеодом Нобелевскую премию по физиологии и медицине, которой те были удостоены в 1923 году за открытие инсулина.
В 1922 году мир узнал о выдающемся открытии в медицине. Диабетикам в коме или на грани голодной смерти стали вводить недавно выделенное вещество, названное инсулином. Группа врачей из Университета Торонто — Фредерик Бантинг, Чарльз Бест, Джеймс Коллип и Джон Дж. Р. Маклеода — применили его в своей практике и получили великолепные результаты. Всего через несколько дней лечения пациенты вставали с постели и начинали жить практически как здоровые люди. Это было одно из тех достижений, что напоминает нам, какое счастье — жить в эпоху научных открытий.
В истории инсулина, который и сегодня продлевает жизнь миллионам диабетиков, отразилось все лучшее, что есть в науке. Это открытие чрезвычайной важности — плод совместных усилий многих поколений ученых всего мира. Еще врачи Древнего Египта заметили, что некоторые люди не могут усваивать сладкую пищу и выделяют мочу с большим содержанием сахара. В начале XIX века патологоанатомы обнаружили связь между диабетом и уменьшенными размерами поджелудочной железы. Пауль Лангерганс, немецкий врач, первым определил участки поджелудочной железы, которые, как будет позднее доказано, выделяют инсулин. Затем исследователи Германии, Соединенных Штатов, Великобритании, Франции, Румынии и Канады провели множество экспериментов над животными, чтобы выделить активное соединение, которого так не хватало диабетикам, и подготовить его для клинического использования. Успех канадской группы под руководством Фредерика Бантинга можно смело назвать результатом международных усилий.
Однако этот научный триумф имеет и оборотную сторону, которая показывает некоторые не очень привлекательные аспекты научной деятельности: безжалостная конкуренция ученых, конфликты и ссоры, повышающие градус серьезных научных дебатов. В науке лавры обычно достаются тому, кто первым пересечет финишную черту. Часто это означает, что те, кто несет эстафетную палочку на заключительном этапе, срывают все аплодисменты, а о тех, кто нес эту палочку на первых этапах, забывают. Яркий тому пример — присуждение Нобелевских премий, которые, как известно, вручаются в ограниченном количестве. И очень часто многие ученые незаслуженно остаются в тени. В случае с открытием инсулина в книгах по истории медицины часто сообщается неверная информация: якобы исследования по выделению инсулина начались в 1921 году, а закончились в 1922-м, причем серьезные работы в этой области вела только группа Бантинга. Неудивительно, что многие ученые из разных стран, например из Восточной Европы, полагали, что их усилия остались несправедливо незамеченными комитетом по Нобелевским премиям. Однако в этой главе я уделю основное внимание довольно продолжительной, отчаянной и бессмысленной междоусобице, которую затеял один из членов «победившей» группы — Чарльз Бест.
8
В битве при Камбраи англичане впервые использовали против германских войск большое количество танков. В ноябре 1917 года бригада из 376 танков позволила пехоте легко преодолеть заграждения и осуществить впечатляющий прорыв.