Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 43 из 53



На березовом кресте раскаленным гвоздем Наста выжег четыре слова: «Герой капрал Петре Станку». А Тудор Улмяну приписал ниже химическим карандашом: «Мы не забудем тебя никогда!»

IX. В ВЕНСКОМ ЛЕСУ

Наступает весна. Теплый воздух напоен ароматом. Островки снега на полях с каждым днем становятся все меньше и меньше. Показалась молодая зеленая трава; на ивах, растущих у берега реки Грон, набухают почки.

Крестьяне вывозят плуги на поля, чтобы вспахать землю, по которой прошли огонь и опустошение.

Солдаты сбросили с себя шинели, а зимние шапки заменили пилотками, украсив их подснежниками и фиалками. Порой солдаты останавливаются и смотрят на поля, на небо.

— Добро пожаловать, весна-красна!

— А ну, свет-солнышко, согрей-ка хорошенько поля!

— А интересно, какова у нас сейчас пшеница?

— Неделю тому назад я получил письмо из дому: дед пишет, что ворона уже прячется в ней.

— Безня, а сколько земли ты получил от государства?

— Два погона, Лука. А ты?

— Не знаю, еще ничего не известно. Жена мне пишет, что наш вожак, видишь ли, не разрешил своему табору получать землю. Но цыганки бросились на него и чуть было не выцарапали ему глаза…

— Да, вам, цыганам, трудно будет осесть на месте и заниматься земледелием. Вы как первобытные люди.

— Первобытные или нет, господин капрал, но земля нам нужна, и я знаю одно: когда вернусь из армии, буду пахать землю. А ты, Айленей?

— У нас, в Романацах, теперь как раз делят имение Рознованов. Думаю, что и я получу землю.

— А как же?! Конечно, получишь. Нам всем дадут. Ведь мы уже почти семь месяцев воюем.

— А дадут ли землю семьям погибших? Например, родителям Петре Станку…

Услыхав это имя, солдаты примолкли.

Как мало людей осталось из прежнего состава! Прямо по пальцам можно сосчитать. Наста, Тудор (оба ранены), Илиуц, Безня, Лука, Айленей и Олтенаку. Семь человек из семидесяти артиллеристов, которые были в Джулештях! Сколько пролито крови, сколько слез пролили матери, братья и сестры. Если бы собрать по всей стране эти слезы, Дунай вышел бы из берегов!

А разве это уже все? Ведь война еще не окончена. Гитлеровцы, чувствуя свой конец, воюют с остервенением, не останавливаясь ни перед чем. Они поджигают города и села, выставляют на передовую линию огня женщин и детей (знают, что советские и румынские войска не будут в них стрелять).

Так было в Мистрине, в Нитре, в Дол-Пиале.

2-й стрелковый батальон под командованием лейтенанта Ботяну фактически превратился в роту и поэтому был направлен на переформирование, а Ботяну стал командовать шестой ротой. Эта рота, состоящая из трех взводов по десяти человек в каждом, была включена в состав 2-го танкового полка в качестве истребителей танков.

В течение недели, находясь в тылу, солдаты осваивали новую специальность. Советский инструктор лейтенант Карташев, молдаванин из Кишинева, обучал их пользоваться бутылками с зажигательной смесью, чтобы поражать ими вражеские танки. Он объяснял им, как приблизиться к танку на расстояние пяти метров (на таком расстоянии огонь танковых орудий не опасен) и бросить бутылку.

Самым способным оказался ефрейтор Бужор Драгня. С пятнадцати метров он с поразительной точностью бросал бутылку куда угодно: в гусеницы, в щель башни танка. Для учебы использовались поврежденные гитлеровские танки, захваченные во время боев в Дол-Пиале.

Через неделю лейтенант Карташев доложил советскому генералу, командиру 27-й советской гвардейской танковой бригады, которой был придан 2-й румынский танковый полк, что подразделение истребителей танков закончило боевую учебу.

Лейтенанту Ивану Карташеву было лет двадцать пять. Он был высокий, стройный, с большими светло-голубыми глазами. На груди лейтенанта сверкал орден Красной Звезды.

— За что вы получили орден, товарищ лейтенант?

— За Кишинев.

— Это ваша родина?

— Да, я родился на окраине Кишинева, в Вистерниченях…

Когда он говорил о родном городе, глаза его мечтательно улыбались, лоб становился как будто выше, так как все морщины разглаживались.

Лейтенанту Ботяну очень нравился этот офицер, который так просто и по-дружески относится к румынским солдатам.



Обычно в перерывах между занятиями Карташев разговаривал с Ботяну, солдаты же стояли в сторонке и курили.

Как хотелось Тудору побеседовать с лейтенантом Карташевым, узнать побольше о жизни советских людей! Ведь солдатам об этом не было почти ничего известно! Только то, что говорили им пандуры, когда они с ними встретились в Илиенях и Сфынтул-Георге. А пандуры рассказывали больше о своей жизни в лагере под Рязанью, где они проходили обучение.

На седьмой день занятий, в обеденный перерыв, когда Карташев шел от опушки леса, где находился танковый полигон, капрал Тудор Улмяну, как бы случайно, вышел ему навстречу…

— Товарищ лейтенант, я бы хотел с вами поговорить.

— О чем?

— О партии.

Карташев посмотрел на него с нескрываемым интересом. Он вынул из кармана пачку папирос, предложил их Тудору и, закурив, спросил:

— А почему вы хотите об этом говорить?

— Потому что я коммунист!

Карташев удивленно поднял бровь. «Неужели он мне не верит», — подумал Тудор и вынул из кармана гимнастерки что-то бережно завернутое в газету. Он показал офицеру партийный билет.

— Нет, что вы… Я и так вам верю… А вы давно в партии?

— С декабря сорок четвертого… — Тудор рассказал, что был связан с партией еще до двадцать третьего августа, что еще в Бухаресте он воевал против гитлеровцев и во время отпуска после ранения вступил в партию.

— Вы женаты?

— Да, моя Иляна — работник Союза коммунистической молодежи. Год тому назад она окончила школу.

— Кончила школу?

Карташев помрачнел.

— Простите, товарищ лейтенант, кажется, я вызвал у вас тяжелые воспоминания.

Карташев зажмурился и, затем открыв глаза, посмотрел на солнце.

— Да, действительно ваш рассказ напомнил мне… Тамару. Мы познакомились с ней, когда она окончила школу… Она из Кишинева… Через месяц после нашей свадьбы началась война. Я ушел на фронт. Из ее первых писем я узнал, что у нас будет ребенок.

А потом… на протяжении долгих лет я ничего не получал от нее, ничего не знал… И лишь в сентябре 1944 года, когда мы освободили Кишинев, я нашел ее… На Костюженском кладбище. Фашисты убили и ее, и ребенка. Ей было всего 19 лет… Вот ее фотокарточка. Она дала мне ее в день моего отъезда на фронт.

Тудор посмотрел на фотокарточку. Совсем юная девушка, с косами, в черном школьном платье с белым воротничком. Лицо ясное, красивое, глаза немного прищурены: она смеялась, полная радости жизни, глядя с надеждой вперед, уверенная в своем счастье. Тудор молча вернул фотокарточку. Карташев сказал:

— Простите, я немного отвлекся…

— Ничего, ничего, мы сможем побеседовать и завтра, товарищ лейтенант. Я пойду, у меня собрание в роте. До свидания.

— До завтра.

С тех пор Тудор и Карташев подружились. Карташев был офицером связи между 2-м танковым полком и 27-й советской гвардейской танковой бригадой, но большую часть времени проводил у румынских истребителей танков, которых он обучал. Он гордился своими учениками, за короткое время они хорошо овладели своей новой «профессией».

— Ничего, ничего, — говорили советские солдаты, — это еще только на учении. Посмотрим, как они поведут себя в бою.

Тудор занимался очень усердно. Ведь главная задача коммуниста на фронте — быть отличным воином. Так ответил ему Ваня Карташев, когда он спросил его, какую работу должен проводить на фронте коммунист.

— Хорошо, но я не являюсь членом никакой партийной организации. У нас в армии пока еще нет парторганизаций.

— Подожди немного, товарищ Тудор. Будут, обязательно будут. А пока надо закончить войну. Это долг коммунистов всех стран. Нужно установить прочный, справедливый мир.

— А что же я должен делать?