Страница 6 из 11
– Ты моя бедненькая. – Я прижала Лушку к груди, и мы с ней попросту разревелись в два ручья.
От крыльца послышался голос тетки:
– Шли бы слезы лить в дом, застудитесь.
Я сообразила, что Лушка и впрямь раздета, укрыла ее распахнутым кафтаном и повела на крыльцо.
– Ну, здравствуй.
– Анея…
Как же я была рада видеть строгую тетку!
– Ишь, какая стала… И шрама нет…
Мы пошли в дом, обниматься там.
Немного погодя Тишаня сидел, тараща глаза, и слушал наши рассказы о событиях после Козельска. Кажется, больше всего в жизни он теперь жалел, что посмел даже подумать о том, чтобы ограбить столь заслуженную боевую подругу, как я, но этому же и был больше всего рад. Не вытерпев, он осторожно поинтересовался:
– А ты эта… Настя, и впрямь вот так мечом билась?
– Эта… и впрямь. Побывай в моей шкуре и не то делать научишься.
Одно осталось невыясненным: чем же закончился бой под Сырней и куда девались мы с Вятичем. Кажется, все поняла только Анея, они с Вятичем просто переглянулись, тот кивнул, и все. Но Лушке было все равно, она сидела, прижавшись ко мне, и только вздыхала.
– Вы вместе? – глаза Анеи перекинулись с меня на Вятича и обратно.
Я кивнула:
– Конечно, я без Вятича давно пропала бы.
Тетка рассмеялась, поднявшись с места, чтобы позвать слуг:
– Без него жила бы и жила себе спокойно…
– Ну нет! Я еще должна Батыя убить!
Тетка только знак сделала холопкам, те засуетились сами, а мне ответила с усмешкой:
– Батый в степи, а вы в Новгороде. Что еще удумали?
Вот проницательность, ничего от Анеи Евсеевны не скроешь. Вятич усмехнулся:
– Есть мысль одна…
– Ладно, потом поговорим.
На столе перед потрясенным Тишаней разворачивалась скатерть-самобранка, роль которой выполняли быстрые слуги. Он только успевал переводить взгляд с одного блюда на другое, не веря своим глазам. Мне стало смешно: так-то, дорогой, это тебе не постоялый двор на берегу Ильмень-озера, это застолье с дорогими гостями у боярыни Анеи Евсеевны. Тут было все: большущий поросенок, почти кабан, обложенный яблоками, рыбина, судя по морде – осетр, нарезанная тонкими пластами, видимо, дичина, и птица, и капустка, и грибочки, и каша, от блюда с которой шел пар, и пузатый сосуд, явно не с колодезной водицей…
Две бадейки с икрой… Я не удержалась:
– Икра черная… икра красная… икра заморская баклажанная…
Лушка тут же влезла:
– А что такое баклажан?
Меня понесло:
– Рыба такая. Икру мечет раз в три года, потому икра дорогая.
Вятич только головой покачал, стараясь сдержать улыбку.
– А ты пробовала?
– А как же! Каждый день по банке.
– По чему?
Вот блин, она же понятия не имеет про то, что такое банка.
– Ну, по вот такой бадейке.
– Вкусная?
– Кто?
– Икра вкусная?
Я поморщилась:
– Да так себе.
Лушка со мной категорически не согласилась:
– Ежели такая редкая, значит, вкусная. Ты просто не распробовала.
Под насмешливым взглядом Вятича я была вынуждена согласиться:
– Наверное.
– А где водится эта рыба баклажан?
Не знаю с чего я вдруг ляпнула:
– В Швеции.
Сказала и забыла, а вот Лушка нет. В ее памяти отложилось, что в Швеции водится такая странная рыба – баклажан, которая мечет икру всего раз в три года и, следовательно, является дорогой и малодоступной.
Теперь Тишаня и вовсе не знал, как себя вести, никогда в жизни не едал за таким столом. Вятич прикрикнул на нашего «защитника»:
– А ну садись и ешь, как все! С нами, значит, с нами. Других разносолов не будет, ешь эти.
– Дык… какие ж еще разносолы? – Глаза бедолаги разбегались от выставленного на стол.
– Тишаня, у Анеи Евсеевны всегда так, она у нас боярыня щедрая.
Лучше бы я про боярыню не говорила, потому что парень, кажется, вознамерился и вовсе бухнуться на колени. Остановили только два бешеных взгляда – Вятича и самой Анеи.
– Это что вы за детинушку робкого десятка привезли с собой? Меня, бабу, испугался.
– Да не робкого он, Анея, просто с боярами за столом небось никогда не сиживал. Да, Тишаня?
Тот быстро закивал своей большущей головой.
– Ты привыкай, теперь здесь жить будем, если Анея Евсеевна не погонит. А ты с нами.
Анея усмехнулась:
– А вы Батыя за собой не тащите?
– Нет, мы теперь кое-кем другим займемся. Садись, Тишаня, и ешь, не заставляй меня сердиться.
Конечно, парень привыкал с трудом, но было видно, что такая жизнь ему очень нравится. Не разбаловался бы.
Позже вечером, отправившись посмотреть, как там моя собственная лошадка, я нечаянно услышала, как Тишаня рассказывал Звездочке, что у него нынче не жизнь, а сказка, в которую и поверить трудно. А еще обещал:
– Ежели надо, дак я за них и впрямь жизнь свою отдам или кому горло перегрызу.
Очень хотелось сказать, что не кому, а лучше сразу Батыю, но, не желая выдавать себя, я осторожно скользнула прочь, потому ответа Звездочки не слышала. Наверняка кобыла была с хозяином согласна, потому как раньше овса попросту не видела, в лучшем случае сено, а теперь вон как раздалась на вольных кормах.
Моего спокойствия хватило на два дня. Ровно столько мы с Лушкой рассказывали друг дружке о произошедших за два года событиях. Дольше душа не вынесла, и так бездельничала столько времени, уже руки чесались с кем-нибудь повоевать. Я принялась сначала намекать, а потом и просто требовать от Вятича встретиться с князем Александром.
– Ты всерьез считаешь, что без нас со шведами не справятся?
– Конечно!
Как он может сомневаться, иначе для чего мы здесь?
– Откуда такая уверенность?
– Невский даже не знает пока, что они приплывут.
– Кто не знает?
Я сообразила, что поскольку битвы еще не было, то и прозвища у Невского тоже нет.
– Князь Александр.
– Ярославич. Учись называть князя, как все зовут. Александр Ярославич. А теперь задачка для второго класса: если новгородские купцы уже второй год видят сборы шведов, датчан, норвежцев и еще много кого, слышат разговоры о крестовом походе на язычников и помогающих им русских, то как могут не знать об этом в Новгороде?
Почему-то стало просто обидно, героизма и спасения Руси снова не получалось. В Рязани я чуть не на площади орала, что вот-вот придет Батый, а они не слушали и оказались почти не готовы. Неужели и здесь так же?
– Если знает, значит, готов?
– В какой-то степени да, у него дружина и ополчение тренированы хорошо, лучше козельских. Но если скандинавы соберутся все вместе, то даже такой дружине будет не устоять, слишком неравны силы. Надо другое придумать, загородить невский фарватер, что ли?
И снова: «Думай, Чапай, думай!» А пока не придумали, к Невскому нечего и ходить.
Самого князя мы увидели на Софийской площади, видно, зачем-то приезжал к епископу, а может, и в собор. Высокий, стройный, голубоглазый…
Какой же он красивый! И молодой. Совсем мальчишка, у которого недавно небось голос ломаться закончил. Теперь басовитый, богатырский.
Я глазела на Невского не хуже, чем когда-то на князя Романа Ингваревича, с той только разницей, что в Романа тогда влюбилась, а теперь у меня был Вятич и другого не нужно. А князя Александра невольно сравнивала с его киношными образами.
Черкасов в старом фильме, по сути, был похож, только староват, а те мальцы, что играли в постсоветских подделках, просто мелюзга по сравнению с настоящим князем. Вот черт его знает, не в одежде дело, не в людях вокруг, но почему-то сразу видно, что это князь, молодой, неопытный, горячий, но князь. И так хотелось ему помочь, что даже зубы заболели.
Вятич удивленно покосился на меня:
– Ты чего?
– Его в обиду дать нельзя!
– А кто собирается-то?
– Я Биргеру башку снесу раньше, чем он к Неве приплывет.
– О, еще одна жертва Настиной ненависти. Бедный Биргер, живет себе и не подозревает.