Автострада запредельности

— Разумеется — это же другая планета.

— Угу. Но это мы тут чужие, дорогая.

— Пододвинься поближе, ты, страшное инопланетное существо… А это что еще такое?

— Сталактит.

— Сталагмит, — поправила она, ложась на меня.

Судя по всему, мы заблудились, впрочем, это обстоятельство меня особенно не беспокоило. У нас был запас еды, реки свежей воды, тишина и покой, все чего мне так недоставало последние десять лет. Давно желанный, настоящий отдых от дел, который мне удалось получить за… не знаю, за сколько времени. Правда, Сьюзен стала немножко нервничать, все чаще предлагая мне начать поиски выхода отсюда. Я попытался успокоить ее, сообщив, что времени у нас для этого просто навалом.

— Но мы же все больше и больше теряемся, — запротестовала она.

— Вовсе нет, — я присел возле стены туннеля, — Посмотри, какие замечательные данные на этом карманном сейсмометре, его дал мне Рагна. Помнишь тот зал, который мы назвали собором? Он, вероятно, не более чем в пяти метрах отсюда, по другую сторону стены.

— Но мы там были несколько дней назад!

— Позавчера.

— Как нам пробраться через пять метров скалы?

— Мы все это время находимся в одном и том же секторе. Надо сделать единственное — найти короткий обратный путь в тот зал-собор. А дальше — обнаружить последний оставленный нами передатчик.

— Так легко получается исключительно на словах.

— Кроме того, Рагна и его люди наверняка ищут нас. Все ведь было задумано как однодневный поход с ночевкой. Они уже начали беспокоиться.

— Не говоря уже про Джона и остальных!

— Ну, — я пожал плечами, — этим-то беспокоиться не о чем. Разве это первая мрачная ситуация, в которую мы попадаем за последние недели? В нас стреляли, швыряли ракеты, похищали, нас чуть не раздавил «дорожный жук», и это именно мы мчались сквозь портал имея вместо роллера пончик в сахаре. Господи! Назови мне любую гадостную ситуацию — и я отвечу, что мы в ней уже побывали. Неужели тебя волнует такая мелочь, Сьюзи?

— Такая уж у меня натура!

— А лучше… раздевайся.

— Идет.

Спустя некоторое время все же пришлось признать, что мы действительно заблудились. Сьюзен была целиком за то, чтобы искать выход, но я твердо решил, что надо оставаться на месте и ждать посланный за нами поисковый отряд. Я также напомнил своей спутнице о ее же собственном предостережении: дальнейшие блуждания приведут только к тому, что мы еще больше потеряемся. Она согласилась, тем более что запасы еды таяли, а найти что-нибудь съестное не представлялось возможным. Если мы ограничим нашу активность, то тем самым ограничим и потребность в еде. Мы весьма неплохо справлялись с первым ограничением, хотя не раз ловили друг друга на том, что шарили в сумке с провиантом. Никто из нас серьезно не оценивал ситуацию, но стоило подсчитать, что прошло уже четыре дня, беззаботность мгновенно улетучилась.

Потом стало еще хуже.

Это произошло в узком коридоре, стены которого были пронизаны боковыми туннелями, постепенно уходившими вверх, как дымоходы, через которые только Сьюзен могла протиснуться, чтобы посмотреть, не ведут ли какие-нибудь из них на более высокие уровни. Все последние дни, если верить показаниям приборов, мы неизменно спускались.

Я лежал, совершенно вымотанный, прислонившись к нашим рюкзакам и альпинистскому снаряжению. Сьюзен надела шлем с фонариком на козырьке (который, кстати, замечательно ей шел) и, взяв биолюмовый фонарик, отправилась исследовать коридор-дымоход в конце короткого бокового туннеля. Она настояла на том, чтобы я остался и отдохнул, предупредив, что не будет забираться слишком высоко, а ровно настолько, чтобы увидеть, куда ведет этот туннель и не расширяется ли он к середине. Если ей встретится именно такой туннель, я попробую пролезть через него, предварительно связав наши рюкзаки и привязав к ним веревку, чтобы потом можно было их втянуть.

Поэтому я просто лежал у стены, сосредоточив взгляд на кристаллических узорах на потолке, которые слабо переливались в свете моего фонарика, укрепленного на шлеме. В зависимости от того, как я поворачивал голову и как падал на них луч, они светились индиго и фиолетовым, вспыхивая иногда по краям розовым и красным.

Мною овладело странное состояние, напоминавшее гипноз. Лицо Дарлы — то ли оно приняло свои очертания благодаря танцу кристаллов, то ли просто наложилось на них. Дарла — само совершенство! Неужели такое может вообще существовать? Симметрия ее лица притягивала, прелестные пропорции приближались к настоящему шедевру искусства. Какая комбинация изгибов и линий могла бы быть столь же нежной и в то же время математически точной? Разница на миллиметр — и вся безупречная правильность творения наверняка исчезла бы… Да-да, это вопрос математики, но никакое, даже самое загадочное уравнение, не в силах описать его. Такие лица надо воспринимать как целое, одним вздохом, выпить одним глубоким глотком: скульптурный шлем темных волос, полные губы, приподнятые скулы, слегка раздвоенный подбородок… и конечно, глаза. Голубые глаза цвета неба, если на него смотреть со стратосферных высот. Голубой цвет, за которым прячутся звезды.

Красоту Дарлы вполне можно было назвать арктической. Но ее глаза — если всмотреться в них — расплавленные, раскаленные, пылающие. Что питало это пламя? Может, идея? А может быть, я?.. Неизвестно, какие мотивы руководили этой девушкой, но меня не оставляло гнетущее чувство, что я просто был еще одним винтиком в огромном скрипящем механизме — причем явно не она создала или придумала эту махину. Но Дарла, однако, сама назначила себя на роль техника-смотрителя, который то смажет поистершиеся шестерни, то протрет запылившиеся тросы. Она посвятила себя процессу — чтобы все, не разваливаясь, гремело и звенело так, как надо до тех пор, пока не выполнит некую таинственную задачу, для которой, собственно, и предназначили ее создатели машины. Мы имели дело с Машиной Парадокса, которая правила всем происходившим.

Именно сейчас я понял, до какой степени люблю Дарлу — вопреки всему. Это был один из тех фактов, которые неожиданно выскакивают из темной ниши, сообщая «А я тут!» как само собой разумеющееся. Вопреки всему.

Прекрасная дама без сострадания взяла меня в плен. И я не мог ничегошеньки с этим поделать.

Сьюзен?

Так. Сьюзен. Я прокрутил в памяти сцены последних нескольких дней. В каком-то смысле, обычное порно. Хорошо, а если взглянуть на это по-другому, то просто два человека, мужчина и женщина, наслаждались обществом друг друга, радуясь тому, что могут доставить взаимное удовольствие. Здесь и теплота, и дружба своего рода… может быть, даже своеобразная любовь. Но для меня не было никаких сомнений в том, что невозможно сравнивать свои чувства к Дарле и Сьюзен. Интуиция упрямо подсказывала мне, что каким-то непонятным образом судьба Дарлы и моя — неразделимы.

И я совершенно не был уверен в том, что Дарла мне нравится. Может, дело было в ее поразительной красоте — потому что большая часть людей, скажем прямо, не отличается красотой, и совершенство во плоти порой пробуждает странные чувства. Но, подозреваю, что именно ее отстраненность, время от времени возникавшая, больше всего смущала меня. Дарла всего лишь наблюдала за событиями — объективный и не скованный никакими предрассудками свидетель, отнюдь не безразличный. Дарла просто была Хранителем Машины.

А вот Сьюзен мне действительно нравилась. Прежде всего, она доверяла мне, а я ей. Я мог ее понять, ее слабости не являлись пятнами на репутации во всех отношениях безупречной женщины, но были неким отражением всего того, что нетвердо и непрочно присутствовало во мне самом. Иными словами, какая-то часть меня не хотела ничего происходящего вокруг и со мной. Бежать… но не отчего-то, как раньше, а, наоборот, к чему-то. Домой. Назад, в привычную безопасность. Избавиться от всякой ответственности — потому что я не был никаким героем, тем более что иногда внутри себя, глубоко-глубоко, испытывал такой же отчаянный страх, как это внешне выражала Сьюзен.