Страница 29 из 76
Характер у тестя тяжёлый, с приливами и отливами, трудно отходчивый. Когда накатывает на него, он как бы дубеет, глохнет, убеждённый в своей правоте, давит, как бульдозер, и никакие уговоры не сдвинут его с принятого им решения — как сказал, так и будет. Твёрд до бессердечия и — никаких сомнений. Хотя бывали у него и другие минуты, когда мог вдруг прослезиться от какой-нибудь пустяковой кинокартины, от сценки по телевизору, и тогда становился добреньким и податливым — на час, от силы — на два. Но тут, с дачей, — как закаменел, и пришлось Сергею с Надюхой отправиться на поиски нового жилья.
Начали со своего дома: обошли одиноких старушек, думали, пустит кто. Подали заявление в "Ленсправку", расклеили невесть сколько объявлений на водосточных трубах и стенах в самых бойких местах. Кончили знаменитой толкучкой на канале Грибоедова — тоже пустые хлопоты. Были комнаты, но все проходные, для холостых, одиночек, студентов. Для семьи, да ещё с ребёнком — нет, нет, нет!
Сколько ещё протолкались бы на этой неиссякаемой и живучей толкучке, неизвестно, если бы не Магда Михайлина, снабженка из группы металлов, школьная Надю-хина подружка. Когда-то учились в одном классе, жили недалеко друг от друга, но особой близости, какая бывает в школьные годы, у них не было. Необычным было её полное имя: не Магдалина, а Магдалена. Так назвал её покойный отец, любитель путешествовать по картам атласа мира, имя для дочери он взял от реки в Колумбии, берущей начало в горах Лас-Палас и прорывающейся многочисленными водопадами и стремнинами через Кордильеры к Карибскому морю. Девичья фамилия Магды была Шибаева. Все её родственники были русские, быть может чуть-чуть с примесью татарской крови.
После девятого класса Магда, поразив своих одноклассниц и учителей, выскочила замуж за военного лётчика и уехала, с мужем куда-то в Сибирь. И вот вдруг, почти через пять лет, встретились в одном ремонтно-строительном управлении. С лётчиком она, оказывается, разошлась — была там какая-то тягостная для Магды история, о которой она не стала распространяться. Сгоряча, с первой радости встречи, завязалась между ними вроде бы дружба, и даже как-то раз затянула Магда Надюху и Сергея к себе в гости, в свои шикарно обставленные две комнаты. Познакомила с Коленькой, назвав его "мой морячок". Похвастала заморскими нарядами, всучила ошеломлённой Надюхе японский зонтик по спекулянтской пене, на том дело и заглохло — слишком разные они были, Магда со своими запросами и нарядами Надюхе не подружка. Да и по характеру полная несовместимость: Надюха — простодушная, открытая, бесхитростная; Магда — жох-баба, подмётки рвёт на ходу, не Магда, а фирма "шурум-бурум". С утра как повиснет на телефоне, так до самого отбоя — то ей звонят, чего-то просят, предлагают, требуют, напоминают, то она звонит, кому-то что-то вещает, достаёт, уговаривает. И, между прочим, пока она работает, РСУ забот не знает по части металлоизделий.
Вот эта самая Магда и свела Надюху с Максимовной, бог знает какой водой на каком киселе приходившейся её вечно плавающему Коленьке. Старушка не сразу пустила к себе квартирантов, сначала устроила проверку и перепроверку, звонила и Магде, и в постройком управления, справлялась, что за люди эти Метёлкины, можно ли пустить. Недавно, в начале марта, и въехали. Квартира была хороша, но и цена, назначенная боязливой старушкой, тоже была недурственна — у Сергея даже мурашки по спине побежали в первый момент, когда Максимовна, благостно щурясь настороженными глазками, назвала это безбожное число. Но деваться было некуда, пришлось соглашаться. Как раз три четверти Надюхиной зарплаты опускались ежемесячно в кармашек передника богомольной старушки, а то, что получал Сергей, растрынькивалось на радостях привольной самостоятельной жизни. Поэтому-то и задумались они теперь, когда весть о кооперативе ударила в них, как гром с ясного неба. За душой у них, что называется, не было ни гроша. Правда, и долгов тоже не было.
Они стояли на углу Литейного проспекта, особенно плотно наполненного в этот час ревущими машинами, бренчащими трамваями, спешащими людьми. Налево, косо дыбясь, тянулся над Невой Литейный мост, забитый транспортом, направо в ярком солнечном мареве висела над проспектом ажурная сеть проводов и растяжек, на которых красными пятнами, уходившими до самого Невского, горели праздничные стяги и транспаранты. До Первого мая оставалось два дня, до пятнадцатого июня — сорок восемь. Всего сорок восемь суток и — две тысячи пятьсот рублей!
Раздумывать было некогда: перейти Литейный, завернуть направо, потом налево, два квартала ходу и — РСУ. Отказаться — самое простое. Откажешься — потом, чуть что, будут припоминать: вот мы вам предлагали, вы не захотели. Да и как отказываться, когда не далее как на прошлой неделе Сергей, расстроенный после очередного расчёта с Максимовной, пошёл прямо к начальнику и предупредил, что долго ждать не намерен: либо жильё, либо два заявления на стол — каменщик и отделочница везде работу найдут, и с хорошими деньгами, и с жильём. Вот, видно, начальство и заскребло свою плешь — двое всё-таки…
— Ну что, Серёга? — с какой-то вдруг тронувшей за сердце Сергея робкой надеждой спросила Надюха, когда они в озабоченном молчании перешли на солнечную сторону Литейного проспекта. — Как ты?
Он кивнул ещё неясному, смутному ощущению в себе, предчувствию зарождающегося решения и, так ничего и не сказав Надюхе, лишь решительнее, упрямее зашагал вперёд. Надюха пристроилась к его широкому шагу и, когда они вошли в подворотню дома, где размещалось управление, тронула его за рукав:
— Ну?
Он хмыкнул, неопределённо пожал плечами:
— Посмотрим, что скажут. Подожди здесь.
И Сергей, как был в серой спецовке, пёстрой от цементных пятен, в резиновых сапогах, в красной защитной каске, так и направился к начальству. Надюха осталась ждать во дворе.
В небольшом кабинете Долбуиова кроме него самого, бледного, рыхлого, держащегося за припухлую щеку, сидели секретарь партбюро Нохрин, черноволосый и черноглазый, из молодых инженеров, и нахохлившийся как бы чуть спросонья, но на самом деле заводной и горячий Иван Никанорович Киндяков, председатель постройкома, работавший раньше плотником. Все трое друг за другом привстали, здороваясь за руку с Сергеем. Долбунов, не отнимая ладони от щеки, показал на стул:
— Садись.
Сергей сел, стянул каску, бережно положил на колено. Пригладил ладонью стоявшие дыбом вихры. Долбунов повернулся всем туловищем к Киндякову, кивком передавая ему слово.
— Выбили мы тебе квартиру, Метёлкин. Вот Андрей Андреич выбил. Кооператив двухкомнатный, — скороговоркой сообщил Киндяков, почмокал губами и, многозначительно подняв обрубок указательного пальца, закончил. — Если есть пети-мети. Тут, понимаешь, такой вариант, денежки сразу, весь первый взнос к первому июня, не позднее, иначе, — и он развёл руками, — будем искать другого.
— К первому?! — поразился Сергей. — Не к пятнадцатому?
— Так ты уже знаешь? — скривился Долбунов.
— Жена говорила — к пятнадцатому.
— Это час назад было к пятнадцатому, а тут только что позвонили, уточнили: к первому, — сказал Киндяков;
— Дом почти готов, — энергично вмешался в разговор Нохрин. — Там человек проштрафился, вывели из кооператива решением общего собрания, пай он свой взять не может, подал в суд, короче, целая история — последнее решение суда: вернуть деньги до первого июня. Ты вносишь в кассу кооператива, они сами рассчитываются с исключённым. Мы должны найти работника, с одной стороны, достойного, с другой — чтобы смог внести деньги. Понял?
— Короче, к первому июня, — глухо, из-за ладони пробурчал Долбунов.
— Постойте, дайте сообразить, — натянуто рассмеявшись, взмолился Сергей. — Я просил квартиру, комнату, в общем, жильё государственное, а вы предлагаете кооператив. Это ж разные вещи.
Киндяков потряс перед ним своим обрубком: