Страница 62 из 68
— Полегче, Белтроп, — угрожающе развернул плечи Топор. — Ты говоришь о нашем капитане!
Упомянутый капитан сидел в этот момент с зеленым лицом, потому что его тошнило, а блевать в присутствии губернатора было неловко.
Белтроп презрительно плюнул и продолжил.
— Конечно, мальчишка начал меня уверять, что никакой карты у него нет, и я поверил и отпустил его. Но потом, когда все проверил, понял, что обманут. Мне пришлось бросить все свои дела и отправиться на его поиски. Я не собирался оставлять свою карту в его руках. И я нашел его, когда он шел от Айль де Оранжа на Омори.
— Почему же вы не атаковали его прямо тогда? — поинтересовался де Бижу.
— Потому что мальчишка знал, что рыльце у него в пушку, и нанял два корабля конвоя. Разумеется, я мог бы их всех стереть в порошок, но мне нужна была карта, а не потопленные корабли. И я пошел за ними на Омори.
— Вы надеялись, что в порту вам будет проще его захватить? — задал провокационный вопрос губернатор.
— Я не собирался захватывать его на Омори! — опроверг это предположение Белтроп. — Мне не нужна ссора с Францией! Я надеялся, что с Омори он уйдет один. Либо, если этого не случилось бы, у меня был шанс разделаться с ним на Коста-Синистре. С испанцами у меня все равно отношения хуже некуда.
— Хорошо, допустим. Что же произошло дальше?
— Дальше до меня дошли слухи, что этот сопляк снова меня надул. Он оставил свой фрегат на Омори, а сам на старой калоше оправился за сокровищами. Естественно, я разозлился.
— И напали на порт!
— Я был в бешенстве! Любой на моем месте поступил бы так же!
— Прошу вас, обойдемся без оправданий!
Белтроп с шумом выдохнул и заговорил спокойнее:
— Как я и предполагал, мальчишки на фрегате не оказалось, карты тоже, и я сжег этот корабль к чертовой матери! Больше у меня на Омори ни к кому не было претензий, и я собирался уйти, но тут Лесопилке приспичило встать на моем пути. Этот недоумок буквально вынудил меня его прибить! А поскольку фрегат уже горел, то сбежались матросы со всего порта, и мне пришлось пробиваться к выходу. Уверяю вас, месье де Бижу, если бы я действительно захотел устроить резню на Омори, я проделал бы это не столь бездарно!
После этих слов Рене хотел вскочить и дать ему в морду, но Хвост не дремал и вовремя наступил ему на ногу. Рене выругался, но вставать не стал, Все равно не дадут.
— Этот довод весьма убедителен! — согласился губернатор. — Однако ваша история меня, да, я думаю, и всех присутствующих тоже очень заинтересовала. Что же было дальше, месье Белтроп?
— Дальше я отправился на Чактча, Кстати, вы знали, что испанцы пытались восстановить Крокодилью пристань?
— Пытались? — поднял брови губернатор.
— Да, но об этом позже. Так вот, я прибыл на Чактча и начал расспрашивать испанцев о храме и обо всем, что с ним связано. — Тут Рене громко хмыкнул. Знал он, как Белтроп расспрашивает. Интересно, скольких он замучил, прежде чем получил все, что ему было нужно? — И выяснил, что испанцы и сами собирались наложить лапу на это золото. Они даже нашли какую-то старуху индианку, которая якобы была кем-то вроде жрицы, и заставили ее отвести их туда. Но у них ничего не получилось.
Рене чуть снова не вскочил со стула. Назвать мадам Чактча старухой! Да она всего лишь чуть-чуть старше самого Белтропа!
— Почему, месье Белтроп?
— Потому что по дороге на испанский отряд напали люди Резвого, всех перебили, а индианку забрали с собой. Чтобы выяснить, что произошло дальше, мне пришлось отправиться в индейскую деревню. — Услышав эти слова, Рене начал стремительно трезветь. — С собой мы взяли тех, кто знал эту индианку в лицо, и найти ее не составило труда. И первое доказательство того, что она помогла Резвому войти в храм, мы обнаружили сразу, как вошли к ней в хижину. Это был нож, — Белтроп полез в карман и достал нож, подаренный Рене мадам Чактча, — вот этот. Видите, на нем написано Жан Сиплый.
Губернатор взял нож и брезгливо повертел его в руках.
— Не понимаю, какое отношение он имеет к Резвому?
— Я тоже сначала не понял. К счастью, со мной был один из моих матросов, который хорошо знал оба этих имени. Его зовут Шакал, если вам это о чем-то говорит.
— Шакал, Шакал, — задумался губернатор. — Ах, это тот, который сдал нам Хитреца де Монтеня! Так-так, и что же он вам рассказал?
— Он рассказал, что ходил вместе с Сиплым на «Отваге» и что Резвый был матлотом Сиплого. А еще он сказал, что до него дошли слухи, что Сиплый недавно погиб, а значит, все, что ему принадлежало, по закону отошло Резвому. В том числе и этот нож.
— Хорошо, допустим. Индианка вам что-нибудь сказала?
— Нет, — нехорошо усмехнулся Белтроп. — Очень упрямая попалась старуха. Пришлось брать в заложники всю ее родню и тащить к храму.
— Так вам все-таки удалось в него попасть? Вы видели золото?
— Нет. Когда мы подошли к храму, индианка вроде бы сдалась. Она сказала, что поможет нам, если мы выполним все, что она скажет. Я согласился. Она расставила по периметру храма всех своих родственников, и они начали петь песню. И почти сразу же я понял, что подлая тварь нас обманула! Но было уже поздно, она сделала свое черное дело. Благодаря ее колдовству из леса вдруг выскочило больше сотни самых разных животных, в основном ягуаров, и все они набросились на нас. Я потерял там почти всю свою команду! Потом неожиданно началось землетрясение. Земля заходила ходуном, и пропасти разверзались и смыкались прямо у нас под ногами. Мы еле убрались из этого проклятого места. Испанцам тоже не повезло, их новая Крокодилья пристань ушла под воду вместе с теми, кто ее строил. С жалкими остатками команды я кое-как добрался до корабля. Но только мы отошли от берега, как началась буря, и нас здорово потрепало. Если бы не это, месье де Бижу, вам бы ни за что не удалось меня захватить, вы же сами это понимаете!
— Возможно, — согласился губернатор. — Признаю, что буря была мне на руку.
— Вам повезло не столько с бурей, сколько с этой ведьмой! — ухмыльнулся Белтроп. — Если бы не она, не было бы ни бури, ни землетрясения. Но больше ей не петь свои ведьминские песни. Перед уходом я перерезал ей глотку, и никакие боги ее не спасли!
Услышав это, Рене слетел со своего стула и бросился к Белтропу с криком:
— Сука!!!
Тот обернулся и с радостной усмешкой начал вставать, предвкушая, как размажет мальчишку по полу. Но Резвый недаром получил свое прозвище. Он опередил Белтропа, нанеся ему сокрушительный удар не по челюсти, а по самолюбию. Когда Рене был всего лишь в шаге от своего недруга, его струей вырвало прямо на бархатный камзол Белтропа.
Вечерело. Рене с тоской наблюдал, как сквозь небольшое зарешеченное окошко под потолком пробиваются последние солнечные лучи. Закончился уже третий день их заключения. После той памятной ночи их заперли в подвале губернаторского дома и постоянно допрашивали. Все время. Днем и ночью. Забирали когда по одному, когда по двое или трое. Избивали и запугивали. Ребята пока держались, утешая себя тем, что как раз сегодня ожидалось полнолуние, и их черная полоса, по идее, должна закончиться. Рене тоже ночью наблюдал, как круглая, как лепешка, луна важно шествовала по небосклону, но общего оптимизма не разделял. Даже если их невезение и прикажет долго жить, он при всем желании не мог себе представить, как они смогут отсюда выбраться, если, конечно, не сдадут с потрохами свой остров сокровищ.
Самого Рене в отличие от остальных членов команды почти не били. Причина этого была проста: губернатор отчего-то решил, что такой молодой капитан не может быть самостоятельной фигурой, за ним наверняка кто-то стоит, и велел выяснить кто. Рене догадывался, почему де Бижу так решил. Его собственное поведение во время откровений Белтропа никак нельзя было назвать поведением капитана. Его даже нельзя было назвать поведением взрослого и ответственного человека, а уж до умного ему вообще было как до неба. Никогда еще Рене не было так стыдно за себя. Так по-идиотски подставиться самому и подставить команду — это просто ни в какие ворота… Рене сжал челюсти и поклялся себе, что больше никогда не вольет себе в рот ничего крепче молока. То, что он набросился на Белтропа после того, как тот сказал, что зарезал индианку, настолько ясно продемонстрировало их участие в авантюре с храмом, что только дурак бы не догадался. А в той комнате дураков не было. Были одни умные, и все хотели получить свою долю сокровищ.