Страница 35 из 68
Глава 9
Пробуждение Рене, как того и следовало ожидать, было очень неприятным. И вдвойне неприятным его делало то, что Жиль, невзирая на неважный вид бывшего ученика, решил именно в это утро прочитать ему нотацию о вреде неумеренного употребления горячительных напитков. Как будто это не он вчера надирался вместе с ним.
Рене, сжимая ладонями готовую расколоться голову, словно сквозь вату слушал какой-то особенно нудный сегодня голос Жиля и думал о том, что, похоже, лекаря тоже мучает похмелье, с которым тот борется таким оригинальным способом.
— Что со мной было? — Рене с трудом разлепил сухие губы.
Челюсть напомнила о себе противной ноющей болью. Он подвигал ею, потрогал рукой. Опухла, зараза.
Протянул руку к столу, на котором стояла кружка, взял, поднес к губам. Наверное, никогда еще он не пил простую воду с таким наслаждением.
— С тобой? — переспросил Жиль, помешивая какую-то микстуру в стакане. — Да почти ничего. После удара Белтропа ты вырубился, и тебя отнесли на корабль. — Закончив мешать, протянул стакан Рене. — На, пей!
Рене взял стакан и, стараясь не нюхать, опрокинул в себя. Вполне ожидаемая гадость. Жиль никогда не заморачивался вкусом приготовляемых лекарств, главное, чтобы помогали, считал он, а если кому-то хочется вкусненького, пусть идет в кондитерскую.
— Белтроп? — прохрипел Рене, у которого от лекарства пропал голос. — Это тот белобрысый, что ли?
— Белтроп — это тот, кто заправляет на Скалшорзе, — ответил Жиль. — Надеюсь, тебе это о чем-то говорит?
Разумеется, это говорило Рене о многом. Он застыл со стаканом в руке, пытаясь понять тупо соображающей головой, чего теперь ему от этого Белтропа можно ожидать.
— После того, как я вызвал его на дуэль, он… э… предъявлял что-нибудь команде? — задал он острожный вопрос.
Жиль покачал головой.
— Тебе повезло, — сказал он. — Белтроп не принял тебя всерьез. Рассказал тем, кто подошел требовать объяснений, что ты взялся защищать доброе имя Беатрис Шарп, и они вместе посмеялись. Правда, после этого Топор все-таки мягко намекнул ему, что, если такое повторится впредь, то за своего капитана они кому угодно глотку порвут. Белтроп очень удивился, с чего это такие опытные пираты, как Топор и прочие, выбрали себе в капитаны такого щегла, как ты. На это ему ответили рассказом о полученной сегодня добыче, сильно упирая на то, что взяли ее только благодаря тебе. А также упомянули о том, как лихо ты раскусил шашни Каракатицы и его приспешников. На Белтропа это произвело впечатление. Он встал и поздравил твою команду с таким удачным приобретением. Потом они вместе выпили, и вопрос о драке был снят. Так что, если ты решишь податься в береговое братство, на Скалшорзе тебя ждут с распростертыми объятиями.
— Вот сука! — выругался Рене, снова вспомнив, какими словами Белтроп крыл Беатрис. Очень сильно хотелось с ним встретиться и забить эти слова ему в глотку. Никаких других дел иметь с ним Рене не желал.
— Я бы не советовал тебе с ним связываться, — флегматично заметил Жиль. — У этого человека нет ни чести, ни совести, ни даже элементарной порядочности, которая позволяет уживаться в человеческом обществе. И не стоит переходить ему дорогу.
— Я и не собирался! — Рене искренне верил в то, что он говорит. — Зачем мне переходить ему дорогу? Я хочу всего лишь заработать немного денег и вернуться домой.
— Тогда тебе нужно сделать это как можно быстрее. Я имею в виду возвращение домой. — Жиль бросил на ученика внимательный взгляд.
— Нет, — покачал головой Рене. — Я сказал, сначала заработать денег, а потом вернуться домой. Именно в таком порядке.
— Что ж, в таком случае позволь дать тебе совет. Если ты собираешься заняться здесь промыслом, тебе следует обзавестись французским корсарским патентом.
— Зачем? — Рене не слишком хотелось светиться в официальных кругах Бельфлора. А вдруг выяснится, что это он придушил месье Тульона? Да и про «Скромницу» на Бельфлоре, наверное, еще не забыли. Вполне возможно, что его портретами уже обклеен весь остров.
— Затем, что иначе тебе придется делиться прибылью с Белтропом.
— В смысле? — не понял Рене.
— В смысле, платить налоги, — терпеливо пояснил Жиль. — Если ходишь без патента, то автоматически считаешься членом берегового братства и соответственно выплачиваешь на его нужды часть прибыли.
— Постой, а как же Каракатица? — заинтересовался Рене. — Он же был настоящим пиратом, членом берегового братства, но при этом у него было целых два патента — испанский и английский. И у Хитреца де Монтеня тоже был, только французский.
— Если было, значит, Каракатица и платил налоги два раза, в английскую казну и в испанскую, а де Монтень — во французскую. А ты как думал? Другое дело, что ни один, ни другой скорее всего не афишировали свою реальную прибыль и платили какую-нибудь мелочь, чтобы к ним не приставали. Но если бы вдруг властям стало доподлинно известно, что кто-то из них взял богатую добычу, то будь уверен, его заставили бы поделиться.
— Тогда я все равно не понимаю. Кого же в таком случае считать членом берегового братства?
— Да того, кто сам себя таковым считает! Но налоги в казну Скалшорза платят лишь те, кто расплевался со всеми остальными колониями. Ну или пираты по духу, если тебе угодно так их называть.
— Понятно, — сказал Рене. — Я к таким пока еще не отношусь. Пожалуй, действительно стоит прикупить французский патент.
Не то чтобы Рене так уж не хотелось становиться настоящим пиратом. Ему просто претила мысль, что заработанное им золото может хоть каким-то боком пойти в карман Белтропа. Право же, лучше отправить ее в карман французского короля, в конце концов, Рене дворянин и подданный короны, пусть и не самый законопослушный.
И первое, что сделал Рене после того, как красавица «Афина» причалила к пристани Бельфлора, это послал Шныря пробежаться по всем общественным местам портового городка. Вернувшись на корабль, юнга сообщил, что объявлений о поиске опасного преступника по имени Рене Резвый нигде нет. А вот Хвосту отныне предстояло быть осмотрительным, потому что за его голову, как, впрочем, и за голову покойного Сиплого, была обещана награда в пятьдесят золотых монет. Рене сначала немного оскорбился тем, что его сочли столь незначительной персоной, недостойной даже пятидесяти монет за голову, но, поразмыслив, решил, что это к лучшему. Лишняя известность ему сейчас ни к чему.
Сойдя на берег, Рене сначала зашел в магазин, где купил приличную одежду, в которой не стыдно показаться на людях капитану «Афины», переоделся и только после этого, гордо выпятив подбородок, распрямив плечи и положив руку на эфес шпаги, направился прямиком в губернаторскую канцелярию. Он был намерен получить эту проклятую бумагу, и если кто-то из чиновников рискнет высказать опасения, что он слишком молод, чтобы быть капитаном, то он заставит его ими подавиться.
Вопреки ожиданиям никаких проблем с покупкой патента у Рене не возникло. Чиновникам было абсолютно все равно, кому продавать патенты, лишь бы деньги платили. Когда его спросили, на чье имя выписать документ, Рене, на секунду задумавшись, с апломбом назвал: Рене Резвый. Его надменность вызвала усмешку на лице чиновника. Но никаких возражений не последовало, и, скрипя пером, тот вывел на богато украшенной печатями и завитушками бумаге указанное имя.
Обзаведясь бумагой, Рене принялся за намеченные ранее дела. Как он и предполагал, кое-кто из команды все-таки решился вложить часть золота в дело, и новоиспеченный французский капитан отправился беседовать с месье Собриком, имея на руках весьма круглую сумму денег. Чему месье Собрик, как и следовало ожидать, очень обрадовался. Вовсю нахваливая молодого капитана, его удачливость и великолепные деловые качества, он не счел для себя за труд свести Рене с несколькими торговцами. Результатом общения с ними стало заключение нескольких контрактов на перевозку товаров, что позволило Рене надеяться, что уже через несколько дней трюмы «Афины» будут загружены под самое горлышко, а его команда обеспечена работой на ближайший месяц.