Страница 9 из 119
— Ты хочешь купить в ларьке апельсиновый сок, например, — распинался я, тыча пальцем в упаковку в ее руках. — Ты подходишь и требуешь апельсиновый сок. Ты ведь не говоришь в этом случае «Дайте мне канистру пестицидов для палисадника». Ты говоришь то, что думаешь, озвучиваешь свои истинные намерения. Так в чем же загвоздка, когда дело касается нежелания представляться?
Зинаида озадаченно помолчала, потом сделала последний глоток сока и засияла от собственной находчивости:
— А потому что отшивать человека некультурно! — И, будто подводя черту подо всей дискуссией, бросила пустую упаковку на асфальт.
Моя бабушка по маминой линии, Александра Тимофеевна, двенадцати лет была угнана немцами в плен. Выжила только благодаря тому, что несмотря на лагерные условия каким-то чудом сохранила свои роскошные светлые волосы. По этой шевелюре ее в конце сорок четвертого приметила зажиточная семейная пара из близлежащего города и заинтересовалась, как немка могла попасть за колючую проволоку концлагеря, где не было политзаключенных. Потом, узнав, что «немка» эта кубанских казачьих кровей, выпросила ее у коменданта в качестве прислуги себе домой, где выходила, откормила и немного обучила немецкому. Когда бабушку забирали из лагеря, она видела своих соседей по бараку, стоящих в последней очереди «в душ». Наступали англо-американские войска, и немцы спешно утилизировали «недочеловеков», освобождаясь от улик своих преступлений.
В шестидесятых, во время поездки в Москву, бабушка, стоя в очереди в мавзолей, услышала рядом немецкую речь. Два репортера из Германии снимали на камеру кучу мусора в Александровском саду, обмениваясь презрительными комментариями.
— Азиаты… Страна дикарей… Свинарник, — услышала моя бабуля.
Она подлетела к иностранным гостям, схватила того, кто это произнес, за прическу, развернула его на Кремлевские звезды и голосом, не предусматривающим возражений, дала режиссерское указание:
— Вот это снимай, гад! Вот это и есть моя Родина!
Бабушку Шуру можно понять. Из станицы летом сорок первого немцы увезли в теплушках полторы тысячи детей, а вернулось, включая ее, четырнадцать ребятишек. Но горечь нашей жизни в том, что правы были оба в одинаковой степени — и она, и немец. Просто каждый по-своему. У нас есть национальная гордость, мы не считаем себя дикарями, но не смейте мерить широту нашей души стерилизованными европейскими аршинами. Ну и что с того, что мы ходим под себя? Зато каков фон — Спасская башня! И пока nГы благоговеем пред своими героическими свершениями, задрав головы, мы не замечаем, что повседневщина засасывает наши ноги трясиной отбросов.
Я подобрал упаковку, отнес ее до ближайшей урны и сказал Зинаиде:
— Вот это и есть некультурно. А проявить корректное прямодушие как раз цивилизованно. Почему же это создает для тебя такой дискомфорт? Или свинячить в родном городе приятнее?
Битый час я выгрызал умопостигаемый ответ, но лишь искрошил зубы. Знаете, какого кульминационного объяснения я добился?
— Да как тебе все это растолковать… Просто мы — женщины, понимаешь?
Такие высказывания называюттрюизмами (да-да, и за это слово я бывал бит). Понятие это заимствовано из английского («true» — истинный, правдивый) и означает всякую азбучную истину, нечто предельно банальное и не несущее новой информации. Да не сочтите меня гением, я в курсе, что вы — женщины. Но, просите, как любой не-гений я не вижу связи между тем, что вы женщина, и тем, что у нас в обществе буйным цветом цветет маразм. А если я заявлю, что связь тут непосредственная, то ищите меня, дорогие читатели, в стане остервенелых женоненавистников, куда вашего покорного, но непокоренного слугу женщины после такого финта откомандируют в срочном порядке.
Идет парочка.
— Девушка, здравствуйте! Как вас зовут?
— Не помню.
Спутник девушки поворачивается и грустно так бросает нам:
— Лена…
Мы поражены. Это что получается — молодой человек ходит с девушкой, страдающей амнезией, и за нее помнит ее имя? Как к немощным старушкам делегируют помощников, чтобы те им за продуктами ходили, так и здесь нечто аналогичное? Надо ввести еще один вид альтернативной службы в России: эскортировать женщин и подсказывать им их же имена.
Огромный процент опрашиваемых, как оказалось, имен и голоса был лишен вообще, напрочь, от рождения. Делали огромные глаза, рисовали на физиономии паническую улыбку и проскакивали мимо от греха подальше. Может, им и вправду не досталось имен? Представляете: вытаскиваешь из толпы персону, берешь паспорт этой персоны, открываешь его, а там в графе «имя» — пробел. Пустота, квантовый вакуум, небытие…
Это нужно срочно проверить экспериментально. Вот идет красивая девушка. Мы:
— Девушка, здравствуйте, как ваше имя?
Молчит. Отлично.
— Девушка, вы вычеркнули из паспорта свое имя?
Спокойный поворот головы, лучезарный взгляд и громко с чистой совестью:
— Да!
Хм, а что такого? Почему бы потехи ради и не вымарать имя из паспорта? На кой оно вообще там написано?
Хороший друг нашей семьи, американец по имени Тимоти Томас, в прошлом очень часто приезжал в Москву по делам службы. Начиная с девяностого года прошлого столетия он бывал тут с периодичностью раз в полгода, задерживаясь в столице иногда до двух недель. Прекрасно ориентировался в метро, владел русским языком, и доходило даже до того, что объяснял иногда отцу, когда тот был за рулем, где и куда повернуть в неразберихе московских развязок. Во время своего очередного визита (а погодка была — ммм! Май вовсю! Жизнь фонтаном!) он увлеченно сказал мне:
— Кирилл, я поражен, как много симпатичных девушек у вас ходят по улицам. Будь я москвичом твоего возраста, я бы знакомился не переставая.
Только сейчас я до конца проникся его мыслью. Конечно, он бы знакомился беспрерывно, потому что каждая попытка узнать имя девушки с гарантией требовала бы следующей попытки. Но и следующая по эффективности напоминала бы предыдущую. Вот и бегал бы по Москве от «Никакое» к «Азачемам» в поисках вменяемого человека — в буквальном смысле не переставая. Таков закон распределения энергии: невзрачность большинства коммуникабельных американок компенсируется непрошибаемостью красавиц по другую сторону земного шара.
С респондентами, нареченными нормальными человеческими именами и способными эти имена называть, мы заводили беседу и предлагали понаблюдать за дальнейшими опытами. И не надо — слышите? — вовсе не надо быть рекордсменом по шуткам-прибауткам, чтобы насмешить до слез. Достаточно поставить человека рядом с собой и показать ему, кто его окружает в этой жизни.
Смех смехом, но никуда не деть желание добраться до сути, познать явление и причины, его обусловливающие. Почему люди носят такие странные имена, откуда все это?
— Не знаем, — пожимали плечами девушки. — Просто вы так подходите…
— Как? Как именно мы подходим?
— Ну так… — букет невразумительных жестов. Понимай, как хочешь.
— Девушки, вы в армии не служили?
— Нет, не служили. А что?
— Просто есть серия анекдотов про военных, составленная исключительно из реальных высказываний реальных людей. Например, вопль офицера в адрес подчиненного: «Что вы ко мне подходите с такими руками, с такими ногами?!» О чем именно речь — непонятно. Вероятно, подчиненный приблизился нестроевым шагом и без отмашки рук, а может, он просто подошел в испачканной форме… Но туг интересна сама структура фразы. Так, может, и мы подходим с какими-то не такими руками и не такими ногами, а? Но тогда с какими надо?
Смеются.
— Скорее всего, вас просто боятся.
— Давайте поразмышляем вместе. Какие катастрофические последствия несет в себе наша информированность о чьем-то имени? Что непоправимого стрясется в жизни человека, назвавшего свое родное имя, в чем выражается угроза его безопасности? Вы же, например, не испугались.
— Но зачем вам знать имя? А вдруг вы…
— О! Позвольте я продолжу? А вдруг мы, не дай бог, познакомимся, затащим в подъезд и отдадим несчастных на растерзание нашей неистовой похоти, правильно? А вдруг мы втираемся в доверие легкой беседой, а потом вербуем людей в «Аум Сенрике», а?