Страница 57 из 119
Таня привела меня к себе в гости на ночь за два месяца до своей свадьбы. Поочередно совершив вечерние омовения, мы расположились параллельно друг другу на диване. Она была очень чувственна и раскованна весь вечер, а тут вдруг, повернувшись ко мне спиной, неожиданно сонным голосом и почему-то «на вы» сказала:
— Мужчина, приставайте ко мне, а то я вам не дам.
Ну че делать, пристал. Дали. Идиотизм.
Следующий случай заставляет меня колебаться по двум причинам. Во-первых, я бы не хотел разбавлять свой академичный стиль пусть самой щадящей, но порнографией. Во-вторых, этот случай является настолько порнографическим в широком смысле слова, что я до сих пор не отошел от ментального ступора. Это самая разнузданная порнография разума, которую я когда-либо видел. Это мрак. Ладно, раз уж заинтриговал… Мама, извини.
Наше второе свидание с Натой было назначено на станции метро «Бунинская аллея». Почему в такой тьмутаракани? А потому что я там живу. Я, кстати, когда выхожу у себя из метро, мурлычу под нос мотивчик «На дальней стации сойду…» незабвенного ВИА «Пламя». Я бы не стал торопить события, но уж больно жарко Ната обнимала меня на нашей первой прогулке и были, признаться, у нее еще два очень веских аргумента. Ну просто очень веских — как только лифчик их выдерживал? На линейных кораблях германского флота орудия главного калибра были украшены латинской надписью «Ultima Ratio Regis» — «Последний убедительный довод». Этим же фразеологизмом можно было смело инкрустировать натин бюстгальтер. Если бы на нем был установлен датчик мужских взглядов, он бы давно сломался. Своими взглядами мужчины натин массив не просто пожирали, а бросались туда, как в океан с утеса. Я мог их понять… Предлог для приглашения, впрочем, был очень безобидный — мы шли ко мне смотреть мультик. Надо отдать Нате должное — она вначале избавила меня от типичных вымораживаний и игры в догонялки. Просмотр мультфильма был практически провален, так как мы сидели на одном кресле в теснейшем телесном контакте и очень сильно отвлекались.
Когда пошли титры, я сказал:
— Натах, у нас еще три часа. Потом мне надо будет ехать по делам.
Она слегка припухла:
— То есть мы не будем всю ночь вместе?
— Эту — нет. Да что нам ночь! Мы же не стесняемся дневного света, — бодро заявил я и потащил ее к дивану. Мы рухнули на спальное место, активно переплетаясь.
— Стой, — неожиданно тормознула Ната. — Я так не могу.
— Что такое? Может, шторы задернуть?
— Да я не о том… «Шторы»…
— У меня средства есть.
— Да причем здесь?.. — Она подбирала (слова. — Получается, я как проститутка: три часа, а там — на выход.
— Ната, если у нас три часа, это не значит, что я тебя использую, как проститутку. Насколько я успел заметить, ты меня хочешь не слабее, чем я тебя. А путаны это делают в порядке платной услуги.
— Так-то оно так, но это… я не хочу показаться чересчур доступной… по первому твоему щелчку. Вот если бы на всю ночь, тогда другое дело.
— Что другое? Я был бы другой? Ты была бы другая? А почему ты не подумала, что и я для тебя сейчас не менее доступен? Но меня же это не смущает!
— Э-э-э…
— Ночь со мной — это сколько часов?
— Ну, где-то восемь.
— Так давай все, что может быть за восемь часов, уместим в три. Проще говоря, исключим привалы и передышки.
— Не выйдет.
— Почему?
— Кирилл, я себе цену знаю.
— И что у нас там за расценки?
— Или на всю ночь, или вообще ничего.
— Ты боишься, что тебе нё хватит трех часов?
— Мне-то хватит и меньше, но я не хочу так. А то слишком все легко тебе достанется.
— Да ты о себе думай, Наташ, о себе! Или тебе все достанется слишком сложно? Отнюдь.
Мда, и здесь я не уберегся от града размером с куриное яйцо. Не все хорошо, что хорошо начинается. Вроде нормальная женщина, а из-за каких-то дурацких трех часов вдруг заартачилась, лишая удовольствия и себя в первую очередь. Весь диалог сопровождался непрекращающимися тактильными действиями обеих сторон. Ната вся горела от желания и начинала мне выкручивать пальцы только тогда, когда я предпринимал попытки прорыва ниже пояса. Во всем остальном она меня поддерживала. А потом я положил ее руку на свой (авторы порнорассказов здесь обычно пишут: «жезл», «нефритовый стержень», «скипетр вожделения»), и это сорвало ее с катушек напрочь. Ната сдернула с меня штаны и остервенело набросилась на меня внизу, урча, как кошка над сметаной. Автор данных постыдных строк очумело смотрел на этот припадок, не веря своим глазам. Так алчно вели себя разве что голодающие Поволжья. А я ведь даже, прошу прощения за натуралистичность, не принял душ — просто не успел, думал, что вместе пойдем… Ната настолько рьяно взяла меня в (обо)рот, что я поначалу слегка сдрейфил. Понадеявшись, что переговоры вышли на новый уровень, я попытался расстегнуть ей брюки, но тут же схлопотал по рукам. Потом еще и еще. Я оставил попытки, и теперь просто таращился на натахино неистовство, подперев подбородок ладонью, в полной прострации. Мы не испачкали диван. Ната, salva venia[24], съела все.
Не помню, как я ее проводил. Наверное, сказал на прощание что-то смешное, потому что она долго хихикала. А потом я сидел один и склеивал свой мозг по кусочкам. Я не мог поверить в случившееся. Точнее, в сочетание сказанного и сделанного ею.
Ната доблестно отстаивала свою честь и не шла на компромисс. Или все, или ничего. Или мы вместе до зари, или мы просто смотрели мультик, потому что «я не нанималась тебе тут делать приятное дополнение к культурному вечеру». И знаете, я бы понял ее, если бы она оставалась непоколебима в своих убеждениях и своем понимании границ допустимого. Принципиальность бывает несуразна, но подкупает именно своим стоицизмом. А что получилось у нас? Односторонний оральный секс как демонстрация недоступности? Как доказательство того, что она — не проститутка? Где смысл? Сладкое досталось только мне, а она ушла с гордо поднятой головой и с полным осознанием того, что она недосягаема и своевольна. Ушла, светясь от счастья, что мне все не так просто досталось. Да уж, обломала, так обломала… Ну что ж, учтем на будущее: если вам устроили сеанс типа моего, то показали высшую степень строптивости. Значит, вам все досталось далеко не просто так. Возрыдайте в печали, неудачники.
…но как же это так, люди? Я сейчас ничего не могу придумать, кроме кричащего вопроса Филиппа:
— Где мы живем? Куда мы попали?
Академик А.П. Назаретян в своей статье «Универсальная перспектива творческого интеллекта в свете постнеклассической методологии» писал так: «Некоторые авторы умышленно строят дефиниции таким образом, чтобы исключить запрещенное техническое решение. Например, вечный двигатель — это механизм, нарушающий второе начало термодинамики. Додумайся кто-нибудь в свое время определить самолет как аппарат, нарушающий закон тяготения, и, вероятно, студенты все еще рассказывали бы на экзаменах, почему такой аппарат в принципе невозможен…».
Не в бровь, а в глаз! Это лучший пример изящества, с которым можно выразить простую мысль: как мы формулируем вопрос или предустановку, так в дальнейшем и двигаемся по выбранной траектории мышления. Наши с Филей поиски альтернативы у большинства вызывают недоумение, граничащее с раздражением: ну чего вы, мол, катите-бочку? Это то, как устроен наш мир, — смиритесь и не бузите. Обижаться на женщин за то, что они играют в недоступность, — это все равно, что обижаться на ветер за то, что он дует. Это просто так есть, это неподвластная нам данность, и ничего тут не изменишь. Но любые перемены в обществе начинались с крамольных вопросов, ставящих под сомнение каноны, ранее казавшиеся незыблемыми. Незыблемыми они отнюдь не были, а именно что казались таковыми в обрамлении своих категоричных формулировок.
Моя младшая сестра Катя, которая была посвящена в процесс написания книги в качестве эксперта и консультанта, осветила проблему женской недоступности с абсолютно неожиданной для нас точки зрения:
24
Salva venia (лат.) — да простит читатель.