Торжище брака

Заметив в первый раз кокетство вдовы с бароном, Тамара покраснела от гнева. Ее даже возмущала улыбка, с какой тот принимал вызывающую любезность красавицы.

— Конечно, это меня не касается, и через несколько месяцев он может заводить себе сколько угодно любовниц, — старалась она успокоить себя. — Но, во всяком случае, пока развод еще не состоялся, ему следовало бы дать понять этой бессовестной женщине, что он все-таки человек женатый.

Тамара не отдавала себе отчета в волновавших ее чувствах, но, тем не менее, возненавидела красивую вдову и приказала не принимать ее. От Магнуса, внимательно наблюдавшего за женой, не укрылось ее душевное состояние, и надежда снова оживила его сердце. Так как молодая женщина продолжала интересоваться им, то счастье могло возродиться снова благодаря могучим корням, созданным годами любви, доверия и привычки.

В это время приехала в свое имение Нина Александровна и тотчас же нанесла визит Тамаре. Та поспешно осведомилась о князе.

— Он здесь, со мной, — ответила княгиня, быстро меняя тему разговора.

Несколько дней спустя Нина Александровна снова приехала, на этот раз в сопровождении гусарского офицера, которого баронесса видела в ее ложе, и пригласила Лилиенштернов на большой фестиваль, даваемый ею с целью отпраздновать свой переезд в деревню.

В прежнее время Тамара отказалась бы, тем более что ее шокировало присутствие офицера, роль которого она угадывала. Но в настоящем расположении духа она приняла приглашение и в назначенный день отправилась к Нине.

Был конец июля. Начинало уже темнеть, когда Тамара в сопровождении мужа подъехала к имению Нины Александровны и с любопытством любовалась волшебным видом ярко иллюминированных дома и сада. Приглашенных была масса, так как, кроме соседей по имению, приехало еще многочисленное общество из Петербурга.

Нина была в роскошном туалете и принимала гостей, в чем ей деятельно помогал неразлучный гусар. Она была необыкновенно весела и без устали танцевала. Тамара тоже много танцевала, но, утомленная шумом и толкотней, воспользовалась минутой перерыва и углубилась в уединенную аллею. Эта аллея тоже выходила к дому, только с противоположной стороны. Дом был выстроен в виде подковы. Перед главным его фасадом раскинулась обширная площадка, превращенная в данную минуту в бальную залу.

Медленно подвигаясь вперед, молодая женщина прошла часть дома, погруженного во мрак. Луна слабо освещала песок дорожки и темные группы деревьев парка. Вдруг баронесса вздрогнула и остановилась: ей показалось, что раздался чей-то сдавленный стон. Минуту спустя тот же звук повторился… Перепуганная Тамара боязливо оглянулась кругом: перед ней возвышалась маленькая терраска, обсаженная кустами. Молодая женщина собиралась уже бежать, как вдруг с террасы спрыгнула какая-то темная тень и с жалобным воем поползла к ней. С глубоким изумлением узнала Тамара в этой тени Трезора, любимую собаку князя Флуреско. Она нагнулась и стала ласкать ее. Животное радостно залаяло и лизнуло ее руку; затем, схватив зубами ее платье, стало тащить баронессу к террасе.

В эту минуту послышался новый стон, и молодая женщина, отбросив всякие колебания, быстро взбежала на крыльцо. Очевидно, там кто-то страдал, и, может быть, ей удастся облегчить эти страдания.

Сквозь широко раскрытую стеклянную дверь она вошла в большую комнату, слабо освещенную светом, проникавшим снаружи. В этом полумраке она заметила в глубине комнаты кровать, на которой лежало какое-то человеческое существо, черты лица которого она не могла различить.

— Пить!.. — прошептал чей-то глухой голос.

Баронесса поспешно бросилась к столу, стоявшему у окна, поспешно зажгла свечу, при свете которой увидела графин с водой, стакан и бутылку вина, направилась к кровати, но вдруг вздрогнула и остановилась: в лежащем больном она узнала страшно исхудавшего и бледного, как смерть, князя Флуреско. Больной тоже устремил свой лихорадочный взор на женщину, одетую в белое платье и убранную цветами. По-видимому, он не узнавал ее.

Дрожа как в лихорадке, Тамара подошла к кровати и, приподняв голову умирающего, поднесла стакан к его пересохшим губам.

— Кто вы? Побудьте со мной… Я боюсь оставаться один… — прошептал больной, сделав несколько глотков.

Молодая женщина назвала себя.

— Конечно, вы не можете быть один. Я сейчас позову кого-нибудь, — прибавила она.

Тамара боялась сама оставаться наедине с умирающим.

— О! Я уже с утра лежу один… все люди где-то заняты… Но вы останетесь здесь!.. Я не хочу, чтобы и вы бросили меня!..

С этими словами он уцепился слабой рукой за руку Тамары.

— Не покидайте меня!.. Я умираю… я боюсь смерти!.. — бормотал князь с такой мольбой в голосе, что сердце Тамары переполнилось жалостью и сочувствием.

Решив не оставлять этого несчастного, покинутого всеми больного, она сняла перчатки и вытерла своим платком влажный лоб князя. Затем, наклонившись к умирающему, она нежно прошептала ему, как бы говоря с больным ребенком.

— Не отчаивайтесь, князь! Если люди злы и бессердечны, то Господь никогда не оставляет нас.

— Ах! Я заслужил Его гнев и боюсь Его правосудия, — прошептал умирающий.

Так как Флуреско не выпускал ее руки, Тамара придвинула стул и села около него.

— Смерть тела есть возрождение души к новой жизни. Молитесь и надейтесь! Вы готовитесь предстать не перед неумолимым судьей, а перед милосердным Отцом! По своему бесконечному милосердию Он простит вам ваши ошибки как следствие увлечения дурными примерами. Он знает, что вы выросли в атмосфере порока, губящей душу и тело.

Более спокойное выражение разлилось по искаженному лицу князя. Этот ободряющий голос, исходивший из великодушного и невинного сердца, благотворно действовал на душу больного. В эту минуту оркестр снова заиграл, и звуки веселого танца отчетливо донеслись до слуха умирающего. Он вздрогнул на своей кровати.

— А!.. Опять эта дьявольская музыка, — прошептал он. — Будь ты проклята, Нина!.. Будь проклята!..

Тамара сильно побледнела. Этот бальный шум, возмущавший агонию князя, должен был поднимать целый ад в душе несчастного, умиравшего на руках посторонней женщины, тогда как его бессердечная жена, клявшаяся перед Богом делить с ним и горе, и радость, танцевала в объятиях своего любовника. О, если Флуреско раньше и грешил, то теперь он страшно за это наказан!

Несмотря на ужас, сжимавший ее собственное сердце, Тамара наклонилась к умирающему и положила свою свободную руку на его лоб.

— Без проклятий, Эмилий Феликсович! В этот торжественный час старайтесь примириться со всеми. Вспомните слова Спасителя: «Прощайте врагам вашим, если хотите, чтобы и вам простились грехи ваши».

Странное выражение появилось на лице Флуреско.

— Помолитесь за меня, — прошептал он, стараясь похолодевшей рукой поднести ее руку к своим губам.

— Нет, давайте лучше вместе молиться, — сказала Тамара и начала отчетливо, со слезами в голосе, читать чудную молитву: — Отче наш, иже еси на небесах…

Князь закрыл глаза, и только слабое дрожание пальцев показывало, что он еще жил. Как бы понимая торжественность минуты, собака положила свою умную голову на одеяло и не сводила глаз со своего хозяина.

Взглянув случайно на Трезора, Тамара заметила на его глазах слезы. Насколько это презираемое человеком животное было выше женщины, которая не могла сдержать своих скотских страстей!

Дрожа от страха и жалости, баронесса склонилась над кроватью, и горячая слеза скатилась на руку князя.

Умирающий открыл глаза и с невыразимой признательностью посмотрел на Тамару.

— Благодарю… Берегите собаку… Завещаю ее вам… Она ненавидит ее… — прошептал он едва слышным голосом.

— Обещаю вам беречь Трезора, — сказала баронесса, не сводя глаз с лица умирающего.

Вдруг конвульсивная дрожь пробежала по телу князя, грудь его высоко поднялась, глаза закрылись. Тамара вздрогнула, на лбу ее выступили капли холодного пота. Казалось, она почувствовала ледяное веяние смерти, и ею овладел сверхъестественный ужас. Освободив свои пальцы из холодной руки умершего, баронесса осенила себя крестным знамением; затем, взяв собаку за ошейник, она увела ее с собой. Сначала умное животное упиралось, но потом покорно пошло за ней.