Торжище брака

Тамара сделала шаг к нему.

— …чтобы еще год мы жили вместе, по крайней мере, для глаз общества. Следующей весной ты будешь свободен ехать, куда тебе угодно. Я это говорю не с целью стеснить твою свободу: развлекайся как угодно и старайся наверстать потерянное время. С этой минуты я не могу больше быть твоей женой!.. Знай, что я никогда не выйду замуж за князя Угарина… Твое же поведение относительно меня непростительно!

Голос ее оборвался. Слезы душили ее, и, дрожа всем телом, она облокотилась на кресло. Магнус покраснел; со странным выражением смотрел он на взволнованное лицо молодой женщины.

— Успокойся, Тамара, — сказал он, подходя к ней и сжимая ее руки. — Я далек от мысли оскорблять тебя. Я желаю только твоего счастья, хотя, может быть, в минуты раздражения и вел себя неправильно. Ты любишь Арсения, хотя и отрицаешь это. Во мне же ты любила только больного паралитика.

Страшная горечь звучала в его голосе.

Тамара с силой вырвала у него свои руки.

— Доказательства! Доказательства! — вскричала она, дрожа всем телом. — Ты не можешь ничего доказать из того, что говорил сейчас, так как я ни в чем не изменила своему долгу. Я всегда была безупречно верна тебе!.. Ни один мужчина не видел от меня вызывающего взгляда или ободряющего слова… Но тебе просто хотелось унизить меня перед князем. Человек, который действительно любит и приносит в жертву свою любовь, никогда не делает этого публично. Он доверяет чести женщины и может заподозрить ее, самое большее, в сердечной слабости, но никак не в неверности.

— Ты совершенно ложно истолковываешь мои намерения, Тамара! Я никогда не подозревал тебя в неверности, но знал твою страшную гордость, знал, что ты скорее умрешь, чем признаешься в любви к другому. Чтобы узнать истину, я должен был поразить тебя неожиданностью.

— Ты хотел узнать… а позволь тебя спросить, по какому праву? Мои тайные мысли принадлежат исключительно мне, и никто не имеет права рыться в моей душе. А ты — ты обращаешься со мной, как с развратной женщиной, с которой надо сорвать маску. О, конечно, я заслужила такое оскорбление, потому что верила в тебя, потому что смотрела на тебя как самого честного и благородного человека! Я ехала к тебе, твердо решив остаться верной и преданной женой… Но все напрасно! Ты достойный продукт того общества, которое воспитало тебя и среди которого ты жил, пока не случилось несчастье. Выздоровев, ты сделался неспособным понимать даже честность! Неужели ты думаешь, что, если бы я хотела изменить тебе, я стала бы дожидаться твоего выздоровления?

Магнус глубоко вздохнул и опустил голову. Он понял, что в данный момент Тамара ослеплена гневом и ему нечего рассчитывать на ее прежнюю снисходительность.

— Оставим этот разговор, и пусть все будет по-твоему. Пока, в глазах общества, мы останемся в прежних отношениях, а будущей весной решим, как нам дальше поступить. Но, — прибавил он серьезно, — позволь мне заметить тебе, Тамара, что твоя чрезмерная гордость — гордость, из которой ты сделала себе кумира, — всегда будет мешать твоему счастью, так как ты приносишь ей в жертву все другие чувства. Из гордости ты отрицаешь свою любовь к Арсению, который, очень может быть, сделается даже ненавистным тебе, так как был свидетелем твоей слабости. Если бы ты меня любила, ты поняла бы меня и не сочла за оскорбление желание дать тебе свободу. Пока ты не принесешь свою гордость в жертву истинной любви, способной все перенести и простить, ты никогда не будешь счастлива!..

Не ответив ни слова, молодая женщина повернулась к нему спиной и выбежала на террасу. Голова у нее кружилась, и страшная жажда сушила губы… Магнус, машинально следовавший за ней, видел, как она схватила стакан и налила воды из графина, стоявшего во льду. С быстротой молнии он подскочил к ней и схватил за руку. Вне себя от гнева молодая женщина пыталась вырвать у него стакан.

— Что значит это новое насилие?.. По какому праву ты мешаешь мне?.. Ты потерял всякое нравственное право на меня, а что делает постороннее лицо — тебя не касается!

Магнус отнял у нее стакан и вылил воду в сад.

— Ты ошибаешься, — сказал он спокойно и решительно, смотря в пылающие глаза Тамары, — пока ты живешь под моей кровлей и носишь мое имя, я не позволю тебе безумствовать. Я считаю себя ответственным за тебя перед Богом! Кроме того, ты забываешь, что развод зависит от моего согласия… Перед законом и перед людьми ты обязана мне повиноваться!

— А! Я сейчас же тебе докажу, как я повинуюсь твоим приказаниям, — гневно возразила молодая женщина, нервно теребя кружева своей косынки. — Сегодня же я отправляюсь в Стокгольм. Посмотрим, как ты запретишь мне это!..

При виде этой детской вспышки беглая улыбка скользнула по губам барона, хотя его и сильно беспокоило страшное возбуждение Тамары.

— Ты отправишься только в свою комнату, чтобы успокоиться и отдохнуть, так как в настоящую минуту неспособна здраво рассуждать, — сказал он. — Ты ли это, Тамара?

Молодая женщина ничего не ответила. Силы ее оставляли, она дышала с трудом, и темное облако застилало глаза. Колеблющимися шагами направилась она в свою комнату.

Магнус проводил ее боязливым взглядом; затем, бросившись в кресло, он схватился обеими руками за голову. В его душе тоже бушевала страшная буря. Долго сдерживаемая страсть к Тамаре, подобно гиганту, все более и более овладевала им со времени выздоровления. Это странное и чудное создание должно принадлежать ему всем своим существом. Он готов скорее совсем отказаться от нее, чем допустить, чтобы хоть одна мысль ее принадлежала другому. А между тем, несмотря на все происшедшее, он с облегчением вздохнул, вспомнив, что развод отложен на год. Кто знает! Может быть, в такой длинный промежуток времени ему удастся снова овладеть счастьем! Ведь гнев Тамары не вечен.

Вбежавшая в комнату Фанни прервала нить его размышлений.

— Господин барон, идите скорей к барыне! — вскричала взволнованная камеристка. — Она как мертвая лежит на кушетке: ничего не слышит и не двигается.

Молодой человек вскочил с кресла и поспешно бросился в комнату жены. Баронесса лежала в обмороке. Ее нежная натура не выдержала грозы, и силы ее оставили.

— Надо уложить в кровать баронессу… живей, Фанни! Приготовьте постель, — сказал он, растирая ароматическим уксусом виски и руки Тамары; затем, подняв ее как перышко, он перенес жену на кровать.

— Разденьте ее, пока я схожу за успокоительными каплями.

Минуту спустя он вернулся с лекарством, которое принимал, когда страдал нервными припадками.

Молодая женщина со смертельно бледным лицом лежала в постели. Шелковистые волосы ее были распущены, неподвижные руки покоились на одеяле.

С первого же взгляда, несмотря на закрытые глаза, Магнус заметил, что Тамара пришла в себя. Никогда еще не казалась она ему такой прекрасной, и сердце его сильно билось, когда, наклонившись к ней, он нежно прошептал: «Тамара»! Ресницы молодой женщины дрогнули, но веки оставались закрытыми.

— Полно! Не упрямься, друг мой!.. Прими это лекарство! — сказал молодой человек, приподнимая голову жены и поднося к ее губам ложку.

Она открыла глаза и выпила подносимое лекарство, но взгляд ее, скользнувший по фигуре Магнуса, был мрачен и жесток. Опустившись снова на подушки, она повернулась лицом к стене.

Немного погодя Тамара заснула. Слабость, вызванная безумным раздражением, была настолько сильна, что молодая женщина проспала до позднего утра следующего дня.

Проснувшись, она почувствовала себя страшно утомленной и совершенно разбитой. Молодая женщина надела легкий пеньюар и села на кушетку, приказав Фанни спустить синие шелковые занавески. Мягкий и приятный для глаз свет разлился по комнате.

— Не пускай ко мне никого, Фанни, — сказала она, удобно располагаясь на подушках.

— А если пожелает войти господин барон? Со вчерашнего дня он приходил раз пять или шесть, — сказала в замешательстве молодая девушка. Она догадывалась, что что-то особенное произошло между ее господами.