Разборки олимпийского уровня

А что, если Парис выберет Афину?

Что в лоб, что по лбу, с одной лишь разницей: богиня Афродита сделает так, что девушки любить Париса никогда не будут. Да и сам он наверняка лишится возможности сладостно пострадать от чьих-нибудь любовных чар. Сам не полюбит, и его никто любить не захочет.

Плохо.

Не годится.

Ну а если выбрать Геру?

Заманчиво, конечно, ведь она жена самого Громовержца, но вряд ли Гера сможет уберечь Париса от гнева двух других обиженных богинь.

Вот и все.

Получается замкнутый круг. Змея проглатывает свой хвост.

— Ну, мы ждем! — раздраженно напомнила Гера. “Эх, была не была”, — подумал юноша и так ответил богиням:

— О прекраснейшие из бессмертных женщин, ослеплен я вашей тройной красотой и не в силах сейчас ответить, кто из вас прекрасней. Приходите завтра утром, за ночь я решу, кому из вас отдать золотое яблоко.

Поняв тонкий намек юноши, богини дружно ухмыльнулись.

Особенно хитрая ухмылка была на лице Афродиты.

— Хорошо, — кивнула Гера. — Так и поступим. И они исчезли.

— Давай руку. — Гермес помог Парису выбраться из канавы.

Юноша, ломая папоротники и слегка прихрамывая, осторожно вылез на ровное место.

— Да, парень, — покачал головой вестник богов, — вижу, ты крупно попал. Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Впрочем, кто знает?

Сказав это, Гермес перекинул через плечо тяжелые сандалии и, беззаботно посвистывая, направился в глубь леса.

И вот решающая ночь настала.

Судьба всей Греции была сейчас в руках юного Париса, но мало кто об этом знал (имеются в виду смертные).

Первой дремавшего у костра на лугу Париса посетила Афина.

Чувствительно ткнув тупым концом копья юношу в бок, она разбудила его и сразу перешла к делу.

— Настоятельно советую тебе, смертный, отдать золотое яблоко мне, — дерзко заявила богиня.

Парис, жуя соломинку, нагло посмотрел на загорелые бедра длинноногой, словно серна, богини.

— А что мне, интересно, за это будет? — развязно поинтересовался он. Афина усмехнулась:

— Я дарую тебе военную славу и великие победы. Ты станешь самым могучим воином за все времена существования Греции. Ты будешь сильнее и доблестнее самого Геракла. Непобедимый и неуязвимый в бою, во славе и всеобщем почете закончишь ты свою героическую жизнь, о которой будут слагаться легенды.

Парис задумался.

Жизнь, только что описанная Афиной, была очень заманчива: боевая слава, победы, взятые города, скованные цепями, стоящие на коленях враги.

Неплохо.

Очень неплохо.

Но все же не то.

Не этого желал в своей жизни не склонный к суете юноша. Вся эта толкотня, кровь, предсмертные хрипы, звон сталкивающегося оружия, к чему ему это?

За каким таким сатиром он должен будет поджигать города, гнаться с безумным лицом за каким-то там эфиопом, управлять боевой колесницей, протирать окровавленное лезвие своего меча?

М-да.

Вот если бы Афина предложила ему с ней переспать, тогда другое дело — он без колебаний отдал бы золотое яблоко ей. Но, к сожалению, это было исключено: Парис знал, что воительница Афина — вечная девственница и что, предложи он ей сейчас поразвлечься, она тут же, особо не раздумывая, оторвет ему голову и, пожалуй, будет права.

— Хорошо, я подумаю над твоим предложением, — сказал Парис, с упоением почесывая пятку, — и утром объявлю о своем решении.

Афина ничего не сказала юноше, но, прежде чем растаять в воздухе, посмотрела на него таким взглядом, что бедный Парис даже на секунду засомневался: а не послать ли всех этих Сатаровых баб к праматери Гее, а самому попросить политического убежища в царстве Аида? Скажем, за чисто символическую плату — чинить время от времени протекающую лодку Харона.

Не успел Парис снова поудобнее устроиться у огня, дабы вздремнуть, как к нему явилась Гера, выйдя прямо из пылающего костра.

Ее появление было эффектным, но Парис лишь протяжно зевнул, безразлично уставившись на супругу Зевса.

— Дремлешь? — зло спросила Гера.

— Дремлю, — спокойно ответил юноша.

— Небось думаешь, как бы удрать от нас?

— Думаю, — подтвердил Парис.

— Ну давай думай, — хмыкнула Гера. — Но хочу тебя предупредить, что если ты отдашь золотое яблоко мне, то я дарую тебе власть над всей Азией (так в мифах у Куна. — Авт.).

“Вот тебе и на, — подумал Парис, — получается, что Гера с Афиной предлагают мне одно и то же. Только Афина, в отличие от супруги Зевса, хочет, чтобы я завоевал эти земли огнем и мечом, потешив больное самолюбие Ареса”.

Юноша представил, как могучие слуги несут его в роскошном паланкине в блистающий золотом дворец, где уже накрыт красующийся всевозможными яствами громадный пиршественный стол, где бьют прохладные фонтаны, а по залам дворца гуляют прекрасные птицы (павлины? А сатир их знает, были они в Древней Греции или нет. — Авт.).

От разыгравшейся гастрономической фантазии у Париса засосало под ложечкой.

Предложение Геры было соблазнительнее предложения Афины, но все-таки что-то мешало юноше, словно заноза в известном мягком месте.

Но вот что?

— Ладно, я подумаю над твоим предложением, — произнес юноша стандартную фразу. — Дождись утра, и ты узнаешь о моем решении.

— Ох, смотри мне, — бросила напоследок Гера. — Знаю я таких, как ты, — морда с рождения лукавая. Но меня не обманешь, я обид никому не прощаю.

И Гера вошла обратно в огонь, растворившись в его желто-красном пламени.

Вот так, теперь пошли и угрозы, чего-то подобного в принципе Парис и ожидал. Как говорится: “С богами жить — по-олимпийски выть”.

Все было у даров Геры с Афиной: и размах, и масштабность, но не было в них одной маленькой детали, созвучной сердцу Париса. Он и сам не знал, что это за деталь, пока не увидел Афродиту в дымчатом наряде, скачущую на белом единороге.

Сойдя с мифического коня (да знаю, что не могло его быть в Древней Греции, но ведь красиво-то как? — Авт.), Афродита легко подбежала к костру.

Запахом дивных цветов повеяло от богини любви Афродиты.

Голова у Париса немного закружилась.

— Ты уже решил, кому отдашь яблоко? — весело спросила Афродита, пританцовывая рядом с огнем.

Юноша отрицательно покачал головой.

— Если ты отдашь яблоко мне, — продолжала вечно молодая богиня любви, — то получишь в жены самую прекрасную из смертных женщин — Елену.

— Э… — начал было юноша, но тут дымчатая одежда Афродиты спала к ее ногам, и Парис с открытым ртом уставился на обнаженную фигуру богини.

— Что же ты застыл, словно пораженный молнией Зевса? — лукаво спросила Афродита. — Глупенький, иди же ко мне, я ведь не кусаюсь…

Так была решена судьба великой Трои.

Парис проснулся рано утром, когда даже солнце еще не встало, точнее, огненная колесница бога Гелиоса еще стояла в небесном гараже.

Голова у юноши раскалывалась, словно от выпитого накануне бочонка крепкого вина. Но он-то прекрасно помнил, что никакого вина вчера не пил. Видимо, интимная близость с бессмертной женщиной давала наутро такой же эффект, как и глубокое опьянение.

Да, дела.

На что же это он вчера согласился?

Ну конечно же Елена, прекрасная Елена… И вдруг она — жена Париса?

Неплохо.

Весьма неплохо, даже, можно сказать, великолепно.

Афродита оказалась щедрой богиней, ибо Парис отдал бы ей золотое яблоко только за одну проведенную с ней ночь, безо всяких там прекрасных Елен…

С высокого Олимпа за проснувшимся юношей наблюдал хмурый Зевс, регулируя с помощью дистанционного пульта плывущее на экране телевизориуса изображение.

— Ох уж мне эти бабы, — недовольно пробурчал Громовержец, вглядываясь в картинку. — На все готовы, потаскухи, ради достижения поставленной цеди, тьфу ты, срам-то какой…

И, с чувством сплюнув на землю, Зевс выключил удивительное изобретение Гефеста.

А в Греции вдруг ни с того ни с сего пошел проливной дождь…

Глава 2

ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЕВ

Сказать, что Алкидий и Фемистоклюс были обыкновенными раздолбаями, это значит ничего не сказать. Они с легкостью впутывались во всевозможные авантюры и с такой же поразительной легкостью из них выпутывались.