Повесть былинных лет

Да и с сынишкой Ясно Солнышку, скажем так, не повезло. Весь в мать Лука пошел. Сбег на совершеннолетие от отца и в ловеласы расейские подался. Стал стишки непотребные сочинять, тем и прославился. Взял псевдоним Пырьев и принялся по Руси скитаться: девок портить да стихами на жизнь зарабатывать.

Вот вам и вся чистая правда как она есть.

Наутро от похмелья мучился один лишь Муромец, так как нажрался он накануне немерено.

— Опохме-э-э-эл! Дайте на опохмел!!! — с первыми лучами солнца раздалось в избе Лешего немелодичное завывание.

В горницу тут же вбежала Кимка с кувшином, одетая в легкую ночную сорочку. Илья от вида полуобнаженной дочери Лешего впал во временный эротический ступор и лишь безумно таращился на пышные груди молодки, которым под тонкой сорочкой было явно тесновато.

— Пей, добрый молодец, сразу легче станет, — ласково проговорила Кимка, но богатырь так, наверно, и пребывал бы в ступоре, кабы его не укусил за ногу догадливый домовенок Потап.

— А-а-а-а… — взревел Муромец и, глупо заморгав, перевел взгляд с женских прелестей на протянутый ему кувшин с медом.

— Спасибо! — смущенно поблагодарил Илья и зараз выдул все содержимое.

— Что за крики? — В горницу вошел встревоженный Колупаев. — А где Лесной Владыка?

— Он «скачок» вам настраивает, — непонятно пояснила Кимка, принимая у опохмелившегося Муромца пустой кувшин.

Степан скептически осмотрел богатыря. Судя по неестественному блеску глаз, Илья был близок к белой горячке.

— Ты сколько вчера, елефант ефиопский, выпил? — с угрозой поинтересовался кузнец, надвигаясь на оторопевшего Муромца.

— Дык не помню, — басом пролепетал богатырь, испуганно вращая ошалелыми глазами.

— Три бочонка выпил, — пояснила уже успевшая облачиться в домашний сарафан Кимка.

— Сколько?!!

— А что такое? — возмутился Муромец. — Отчего русскому человеку не выпить, коль ему предлагают.

— Да ты знаешь, чем это тебе грозит?!! — словно змей прошипел Колупаев.

— Белочкой?

— Хуже.

— А что может быть хуже? — здорово струхнул Илья, тяжело поднимаясь со скамьи.

— Все-таки мозги у тебя за эти тридцать три года малость протухли, — сокрушенно покачал головой кузнец.

В дверь сторожки настойчиво постучали.

— Кто это? — насторожился Колупаев. — Лесной Владыка?

— Нет, — ответила Кимка, с интересом наблюдая, как домовенки, отпихивая друг друга, прячутся за печку. — Отцу незачем стучать в дверь своей же избы.

Настойчивый стук повторился.

Кимка пожала плечами и пошла отворять.

— Не открывай! — в отчаянии пролепетал Муромец, нутром почувствовав беду.

Но было поздно — дочь Лешего уже отворила дверь.

На крыльце сторожки стоял здоровый детина с синюшным лицом и в странной светящейся кольчуге, которая при ближайшем рассмотрении оказалась изготовлена из маленьких проволочных пивных чарок. На голове детины был надет пустой бочонок с крантиком. В руках незнакомец держал огромный железный молот.

— Это че? — вытаращился на гостя Илья. — Скандинавский бог грома Тор?!!

— Нет, — прошептал Степан. — Это кое-кто похуже. Это КОНДРАТИЙ!!!

Синелицый Кондратий весело улыбнулся.

— Илья, выходи! — гулко произнес он и махнул в сторону леса рукой.

— 3-з-з-з-ач-ч-ч-ч-ем?!! — еле выдавил из себя трясущийся богатырь.

— Ну как? — Кондратий озадаченно почесал бровь, держа железный молот на правом плече. — Ты вчера медовуху больше дозволенного пил?

— П-п-п-п-ил.

— Три бочонка?

— Угу!

— С первачом лыковым мед смешивал?

— Смешивал.

— Выходи на подворье!

— Степан, что делать? — жалобно возопил Муромец, хватая за руку хмурого друга.

— Раньше надо было думать! — огрызнулся кузнец. — Когда первач жрал. Вот теперь тебя Кондратий и пришел хватить.

— Так и есть, хвачу! — радостно подтвердил Кондратий. — Только в избе Лешего не положено, выходи на подворье, Муромец!

— Не надо, — горько зарыдал Илья, видно, еще не до конца опохмелившись. — Степан, помоги-и-и-и…

— Может, договоримся? — предложил навьему богатырю Колупаев.

— Выходи, — мотнул головой Кондратий. Снаружи клубился утренний туман. Преграды не было видно, и казалось, что совсем рядом дремлют Ерихонские трубы, готовые в любой момент взорваться оглушительным потоком ветра.

— По вызову? — спросил Степан, оглядываясь на сторожку, в окне которой, словно блин, маячила бледная перекошенная физиономия Муромца.

— Ага! — кивнул Кондратий. — Прямо из Навьего Царства сюда. Мне потом еще двух хохлов в граде Киеве посетить нужно будет. Славная, однако, штука эта их горилка.

— Цыгана знаешь? — осторожно поинтересовался кузнец.

— Какого цыгана?

— Ну того, чьи сапоги на мне.

— А… понял, — хмыкнул Кондратий. — Его в Навье Царство из-за тебя не пущают. А у нас с этим строго. Всю нечисть подземную этот случай под удар поставил. Негоже мертвецам среди людей шататься. Вернул бы ты ему сапоги, Степан.

— Верну, — твердо ответил Колупаев. — Ежели ты сегодня Муромца не займешь, как пить дать верну, клянусь своей удалью молодецкой.

Кондратий задумался.

— Хитер ты, кузнец, ох и хитер, — через некоторое время весело проговорил он.

— А что делать? — развел руками Степан. — Кручусь, как могу.

Кондратий вздохнул:

— Ладно, твоя взяла. На первый раз пощажу твоего Муромца. Но и ты свое слово сдержи. Когда цыган появится, сразу отдай ему сапоги. Хотя сдается мне, что с твоим друганом мы очень скоро еще свидимся. Ладно, прощай…

И, поудобней перехватив молот, Кондратий медленно погрузился в разверзшуюся землю…

— Ну что? — закричал Илья, когда Колупаев неспешно вернулся в избу.

— За тобой теперь должок, — усмехнулся кузнец. — Я обо всем договорился. Но учти, еще раз нажрешься, и хана тебе. Я бы, конечно, в поединке с Кондратием выстоял, но ты и полсекунды не продержишься…

Муромец в ответ понуро промолчал… Где-то через час в сторожку воротился Леший и сообщил русичам, что, мол, пора уже.

Они вышли из избы и, провожаемые Кимкой с домовенками, прошли к маленькому сараю, стоявшему практически у самой Преграды.

Илья с сожалением обернулся к Кимке, но сказать что-нибудь соответствующее моменту так и не смог. Даже домовенкам и тем ясно было, что запала богатырю на сердце желтоглазая девка. Но ведь это токмо в сказках да песнях красавицы невиданные в добрых молодцев влюбляются, в жизни-то оно совсем не так. Да и по возрасту своему Илья молодице в двоюродные деды годился.

— Эх! — только и выдохнул Муромец, и они со Степаном вошли вслед за Лешим в сарай.

Вошли и охнули, увидав там такое….

Прямо посередине на устланном соломой полу стоял огромный светящийся прозрачный конус, видно, изготовленный из того же материала, что и Купол Преграды. Внутри конуса ничегошеньки, кроме этого нестерпимого сияния, не было. В земляной пол от чудо-устройства шли какие-то непонятные корни, словно от столетнего разросшегося дуба.

— Заходите внутрь! — приказал Леший, подталкивая оробевших русичей в спины. — Енто совсем небольно, лишь кожу слегка пощиплет. Станьте прямо в луче света.

Степан с Ильей зажмурились и покорно шагнули вперед.

Тут же навалилось странное головокружение, словно с удвоенной силой вернулось недавнее похмелье.

Русичи прислушались

Ничего.

Ни голоса Лешего, ни шума живности пернатой, в сарае Лесного Владыки обитающей.

Путешественники открыли глаза.

Вокруг над высокой травой низко стелился все тот же белесый жидкий туман. Сарай, стало быть, исчез! Они стояли на лесной поляне. В прогалинах между деревьями виднелись высокие каменные стены Новгорода.

— Чудеса да и только! — прошептал Колупаев, недоверчиво ощупывая собственную одежку.

Рубаха на кузнеце почему-то была надета задом наперед, а у Муромца, так у того вообще правый сапог оказался надет заместо левого, а левый соответственно заместо правого.