Страница 47 из 52
— Да-а… Успевай разгадывать, что ни день, то новость! — Миньков судя по всему хотел перехватить нить разговора, но Колощенко, оказывается, еще не кончил.
— А другой непонятный случай был у нас на Ли-2, когда я летал вторым у Мищи Стекольщикова…
— Ну, об этом, Вася, я и сам расскажу, — перебил его Михаил. — Случай в общем-то аналогичный, попали в непонятную зону турбулентности. А было так, Заканчивали фотосъемку берега ледника Шеклтона, летели на высоте тысяча метров Я уже посматривал на штурмана, ожидая его команды закончить маршрут, но он на моих глазах вдруг неожиданно отделился от пола кабины, подняв как-то странно руки вверх. В тот же момент и я почувствовал, что отделяюсь от сиденья. Удержали только привязные ремни. Инстинктивно схватился за штурвал и непроизвольно потянул на себя, пересиливая автопилот. Скорость сразу уменьшилась, а я через мгновение уже плотно сидел на сиденье. Но стрелка высотомера быстро вращалась — самолет не снижался, а падал плашмя Всего через несколько секунд высотомер уже показывал триста метров. Выключив автопилот, мы с Колошенко вдвоем стремились удержать самолет в горизонтальном положении. Мысль была одна: через сколько секунд мы шлепнемся об этот ледник Шеклтона. Но на высоте около ста метров самолет словно уперся в упругую подушку. Перегрузка была такая, что я достал подбородком штурвал. Казалось, даже концы крыльев загнулись к верху. Тут, “на подушке”, мы с Колошенко отдышались малость и потихонечку, не набирая высоты, добрались до Мирного…
— Пришлось произвести тщательный осмотр самолета, — вставил Федор Васильевич. — Подтянули стыковки агрегатов планера, кое-где пришлось подварить… Но в общем самолет оказался прочным, побывав в такой передряге.
— Повезло Колошенко, — засмеялся Борис Миньков, — любые смерчи на выбор: и горизонтальный, и вертикальный. Целый склад загадок и открытий.
Хватит и летчикам, и ученым разгадывать! Антарктида!
…Остается добавить, пожалуй, что многое из рассказанного в бойлерной стало впоследствии параграфами наставлений и руководств гражданской авиации…
ИСПЫТАНО ДЛЯ ПОЛЯРНОЙ АВИАЦИИ
В Мирном, в нашей уютной бойлерной, мы не раз мечтали о самолете будущего. Нет, не подумайте — не о космических кораблях, не о сверхзвуковых лайнерах. Мы мечтали о надежном самолете для полярной авиации.
— Во-первых, у него должно быть сменное лыжное шасси, — начинал загибать пальцы Петр Павлович Москаленко — Во-вторых, необходимы стартовые ускорители .. Ведь как мы на куполе мучаемся — не хватает мощности для взлета, и все тут…
Разговор сразу же становился общим:
— Погоди, погоди об ускорителях. Сначала наши “микрометры” в музей нужно сдать. Стыд-позор — кувалдой по лыжам колотим!
Упоминание о “микрометрах” всегда вызывало особое оживление среди бортмехаников. Дело в том, что наши Ли-2 были оборудованы лыжными шасси. Но назвать эту систему совершенной язык не поворачивался. Прежде всего, большое неудобство создавало отсутствие тормозов — на посадке самолет на лыжах мог остановиться, только исчерпав инерцию. А сдвинуть самолет удавалось зачастую лишь с помощью трактора, ведь на стоянках лыжи примерзали к снегу.
Тогда, в Антарктиде, я не думал, конечно, что несколько лет спустя мне самому придется испытывать многое из того, о чем мы мечтали К тому времени я перешел работать в ГосНИИГА (Государственный научно-исследовательский институт гражданской авиации) Испытывал реактивные самолеты, которые только начинали поступать, оформлял многочисленные документы — летчикам тоже приходится заниматься канцелярской работой А о наших разговорах в бойлерной и не вспоминал. Выэов к руководству был для меня неожиданным.
Александр Евгеньевич Голованов был в это время заместителем начальника по летным испытаниям ГосНИИГА. Меня он знал по высокоширотной экспедиции, так что новое назначение я получил, можно считать, “по блату”.
— Появилась для тебя работенка, Лебедев. К-хм! — Александр Евгеньевич по привычке то и дело откашливался в разговоре. — Так вот, ты опытный полярный летчик К-хм! А работенка связана с Севером.
— Всегда готов, Александр Евгеньевич!
— Так вот, Управление полярной авиации предъявило нам для испытаний Ил-14.
— Чего ж они изобрели?
— Изобрели то, чего самолету не хватало К хм. Лыжное шасси, пороховой ускоритель, устройство аварийного слива топлива. Тебе не нужно объяснять — в Арктике, в Антарктиде давно все это ждут.
— Значит, опять в Антарктиду?— не сдержал я радости.
— Нет, — улыбнулся Голованов, — испытания будете проводить в Арктике А частично в Москве Ясно?
— Задача ясна. Разрешите приступать к организации?
— Да, конечно Экипаж и ведущий инженер — от нашего института, у ведущего инженера Смолина познакомитесь с программой испытаний. А от КБ полярной авиации будут инженеры-разработчики во главе с главным конструктором Леонидом Алексеевичем Хохловым. Ясно?
Было начало марта, но весна в том году выдалась поздняя В аэропорту Шереметьево на обочинах бетонных взлетно-посадочных полос лежало еще до сорока сантиметров снега Посоветовавшись с экипажем, я принял решение прямо в Шереметьеве переобуться на лыжи и взлетать с обочины Однако уже на рулежке понял, что с лыжами что-то ре так Приходилось давать моторам почти номинальный режим, но все равно самолет по глубокому снегу рулил тяжело.
Что ж, на то мы и называемся “испытатели”, надо попробовать взлететь.
— Шереметьево, я борт 476 Прошу взлет.
— Взлет разрешаю
Оглядевшись последний раз, даю команду бортмеханику Подколзину
— Максимыч! Взлетный режим!
Разбег начали очень тяжело, скорость возрастала медленно, а через несколько секунд, судя по ощущениям, вообще перестала увеличиваться — установилась.
— Штурман! Скорость?
— Восемьдесят!
Бежим еще несколько секунд. Я держу штурвал полностью “на себя”, чтобы как можно раньше поднять нос, создать взлетный угол. Но скорости явно не хватает, руль высоты неэффективен.
— Штурман! Скорость?
— Восемьдесят!
Так и есть, никакого прироста Граница аэродрома уже приближается, и я убираю газ обоим двигателям Заруливаю снова на старт, размышляю, как быть.
— Как ты смотришь. Лев, — обращаюсь ко второму пилоту, — если попробовать разбег на номинале? На меньшей мощности передний лыжонок будет меньше зарываться, а когда поднимем его, дадим взлетный режим. А?
— Давай попробуем — Пекарский соглашается явно без энтузиазма.
— А ты, Максимыч, как думаешь?
— Чего думать, согласен.
— Шереметьево, я борт 476 Прошу взлет!
— Взлет разрешаю.
— Максимыч, номинал!
Опять разбегаемся крайне медленно, словно нехотя.
— Скорость?
— Восемьдесят. И не растет!
Штурвал взят полностью на себя, но ни малейшего стремления поднять нос самолет не проявляет Делать нечего, убираю газ и заруливаю на стоянку Можно считать, что часть испытаний мы уже провели. С отрицательным результатом, к сожалению.
— Что ж, братцы, снег оказался слишком глубоким для этих лыж Передний лыжонок зарывается, и сила тяги двигателей уравновешивается сопротивлением передней ноги Предельная скорость — восемьдесят километров в час, а чтобы создать взлетный угол, нам нужно не менее ста двадцати.
— Спасибо за лекцию! — заявил бортмеханик. — Я так понял, опять “переобуваться” будем?
— Понял правильно, Максимыч. И чем быстрей, тем лучше!
Через два дня, уже на колесах, мы благополучно стартовали и перелетели в Амдерму. Сели на бетонную полосу, а потом зарулили на лагуну, где для лыжных самолетов была укатана отдельная взлетно-посадочная полоса.
— Ну, Максимыч, мы свое дело сделали. Меняй опять колеса на лыжи, а мы поедем устраиваться на ночлег. Вылет завтра будем рассчитывать часов на пятнадцать. Успеете?
— Будем стараться…
В гостинице подробно поговорили с главным конструктором.
— Вот, Леонид Алексеевич, ты сам видел — первый отрицательный результат уже есть. При рыхлом снеге, как в Шереметьеве, взлететь не удалось.