Ох уж эта Люся

Люся из тех, о ком одни с презрением говорят «дура», а другие с благоговением – «святая». Вторых, конечно, меньше.

На самом деле Люся – ангел. В смысле – ангельского терпения и кротости человек. А еще она – врач от бога, а эта профессия, как известно, предполагает гуманное отношение к людям. Люсиным терпением, кротостью и гуманизмом пользуются все – пациенты, муж и дети, друзья, друзья друзей и просто случайные знакомые. Те, кто любит ее по-настоящему, понимают: расточительно алмазом резать стекло, если его можно огранить и любоваться. Но сама Люся уверена: ее судьба – служить другим. Она устало стаскивает с вешалки потрепанные ангельские крылья и покорно втискивает усталые ноги в видавшие виды башмаки: ее ждут, она нужна, а значит, надо спешить – поддерживать, помогать, спасать. Жизнь продолжается.

Татьяна Булатова

Татьяна Булатова

Ох уж эта Люся

Домашние называли ее Люся. Коротко и нежно. Близкие друзья – вслед за домашними. Правда, иногда ее имя звучало несколько иронически: «Ох уж эта Люся!»

Пациенты и сотрудники звали ее уважительно «Людмила Сергеевна». В обращении коллег чувствовалась дистанция, а в словах мамочек – придыхание и пиетет.

Бывшие подруги и завистники (не только женского рода) между собой называли ее «Эта Петрова». Зло судачили и мелко вредили. Люся была выше этих дрязг и искренно недоумевала: «Кто мне поцарапал машину?»

Кстати, о машине. Как нарочно, приметного лимонного цвета и формы лопнувшего воздушного шарика. Появление авто у Люсиного подъезда вызвало нездоровое любопытство соседей и прежде любимых подруг. Не желая видеть благополучное состояние Люсиной жизни, они зафонтанировали версиями.

Первая – любовник. Не было никакого любовника. А те, кто метил на его место, сами мечтали о подарках, и самое большее, на что были способны, так это на мизерные вложения в аксессуары к автомобилю.

Версия вторая – ограбление. Конечно же, пациентов. По совместительству Люся вела частную практику. Обыватели думали, что стоимость ее визита на дом имеет либо золотой, либо долларовый эквивалент. И тоже были не правы: брала наша докторесса по-божески. Пациенты это ценили и поэтому передавали Петрову друг другу, как драгоценную эстафетную палочку. На нее была очередь: в день порой одиннадцать-двенадцать вызовов.

Поэтому единственная объективная версия – производственная необходимость. Подчинившись ей, Люся взяла крупный кредит, отчего количество посещений пациентов на дому резко возросло.

Враги с этим считаться не желали и сохраняли верность первым двум предположениям. Особенно воинственные, из числа бывших подруг, с нетерпением ждали появления желтой коробочки во дворе. И пока Люся обедала, они тайком расписывались на хрупких крылышках китайского чуда техники, признаваясь тем самым в собственной зависти к той, которую раньше жалели и частенько звали к себе в гости. Вызывающей жалость она нравилась им больше. Люся об этом не задумывалась и в очередной раз гадала, откуда взялись уродливые следы на крыльях ее автомобиля.Вообще, гадать она любила. Поэтому, невзирая на материалистический взгляд на мир, порой обращалась к целителям и астрологам. Делала Люся это виртуозно: отметала всю лишнюю информацию, оставляя только то, что ложилось на сердце.

– Знаешь, – говорила она близкой подруге. – Я еще раз убедилась, что моя судьба – служить людям. Он (астролог) мне так и сказал: «Вы всегда будете принадлежать кому-то, поэтому пары для вас на этом свете нет и не предвидится».

– Это все? И какова цена этого предсказания?

– Просто поговорили.

– С таким же успехом вы могли поговорить и со мной. Я тоже знаю, и без обращения к звездам, что вы любите свое дело, а значит, себе не принадлежите, и поэтому ни один нормальный мужик терпеть вас не будет.

– Почему?

– Потому что терпеть будет некого – вы же все время в разъездах! – Ты права, – соглашалась Людмила Сергеевна не без пафоса.

Иногда Люся взрывалась. Зрелище это было печальное: грустный ангел махал крыльями и оплакивал свою нелегкую жизнь:

– Слушай, они меня не ценят!

«Они» – это дети. Объективно под определение подходили две дочери, субъективно – гораздо большее количество человек: бывший муж, проживающий с Люсей на одной жилплощади, зять, то работающий, то неработающий, бывший любовник, теперь требующий спасения алкоголик, и его семья, а также внучка – несчастный ребенок, полный инвалид.

О дочерях говорить даже не приходится. Они отвыкли воспринимать мать как человека, женщину, но точно знали, что без поддержки не останутся: что-что, а деньги всегда при ней.

– Они что, глупые?! – вопрошала Люся. – Они что, не понимают? Если со мной что-нибудь случится, с чем они останутся? Я же не железная: у меня давление, я устаю…

– Конечно, глупые. Конечно, не понимают. Конечно, не ценят. Конечно, нужно перестать заниматься благотворительностью. Конечно, пора позаботиться о себе.

Услышав положительные ответы на волнующие вопросы, успокаивалась и резко переходила к другой части разговора. Причем тема его не всегда совпадала с предыдущей.

Правду сказать, Люся жаловалась крайне редко, по большей части все свои тревоги и беды носила в себе, тщательно упакованные в ячейку «повседневное». Это «повседневное» она отодвигала отработанным жестом, всю себя посвящая работе. Что-что, а работать Люся любила.

– Понимаешь, дело не в деньгах. Мне это нравится. Честно.

Подруга нисколько не сомневалась, потому что неоднократно оказывалась свидетелем ситуаций, когда работой можно было бы и пренебречь, но Люся этого не делала. Телефон отключала максимум на час. Только один час она могла безраздельно посвятить себя мужчине или подруге, если та поджидала в кафе. Все остальное время аппарат работал в режиме правительственной связи: Люся откликалась на любой вызов.

Телефон в жизни этой занятой женщины играл огромную роль. По нему она принимала заявки на вызовы, заочно консультировала, уточняла назначения, успокаивала, рекомендовала… При этом Люся вела активную переписку, не только деловую, но и личную. Ее эсэмэс-послания летели в разные концы города, заочно связывая неожиданно большое количество людей, ни разу друг друга не видевших. К тому же в Люсином телефоне находилось место для фотографий дорогих ее сердцу родственников (дочки – внучка) и картинкам отчетливо подросткового содержания: ангелы с крылышками, целующиеся в воде молодые люди, иллюстрированные анекдоты пикантного свойства, приколы и многое другое. Единственная слабость ее мобильного помощника заключалась в том, что он не всегда догадывался, какую фамилию из списка вывести на табло, чтобы ускорить контакт. Тогда Люся сердилась, нервно тыкала в кнопки и клялась купить второй телефон, чтобы окончательно разделить жизнь рабочую и личную.

Нервничать, конечно, было ни к чему. Все равно бы ничего не получилось. Еще и потому, что многие деловые контакты переходили в разряд окончательно и бесповоротно личных. Так случалось в ее жизни неоднократно, и так Люся обрела некоторых близких друзей.

В отличие от других врачей она не боялась вступать с пациентами в обыкновенные человеческие отношения, чем изрядно усложняла себе жизнь. Друзей сложно лечить: они задают вопросы, забывают про субординацию и начинают спорить. Одним словом, ведут себя недисциплинированно. Но Люся настолько ценила дружбу, что закрывала на это глаза и даже иногда покрикивала на особенно зарвавшихся, обещая отправить к узким специалистам. Обещание действовало на них, как холодный душ. Друзья пугались и с дрожью в голосе спрашивали: «Что, настолько все плохо, что нужен узкий специалист?» Люся в дебаты не вступала, холодно отрезая: «Решайте сами». Пациент-друг на том конце провода обмирал, но процесс не доходил до логического конца, потому что Люся расстраивалась от собственной жесткости и звонила сама. Начиналось кукушье-петушье чириканье. В итоге растроганная парочка клялась в вечной любви – и лечение возобновлялось.Было среди друзей-пациентов несколько находившихся на особом положении. Всех не упомнить, но об одной следует сказать. Назовем эту особу младшей подругой. Сама Люся неоднократно говорила, что они с нею – из одного теста, несмотря на разницу в возрасте. Друг с другом подруги обсуждали вопросы самого разного свойства, в том числе интимного. Общение их было удивительно приятным и во всех отношениях выгодным: девочки поддерживали друг друга психологически, делились не только горем, но и радостью, не боялись признаваться в нелепых страхах и, как им казалось, в страшных грехах.