Свадебные колокола

В эту ночь Веня вспоминал о прошлом. Было скучно и стыдно.

Ему приснилось море, и Веня почему-то волновался, когда утром открыл глаза. Он видел во сне море и худого мальчишку на берегу. Мальчишка гладил волны и о чём-то говорил. О чём, Веня не знал. Часто мальчишка молчал и смотрел куда-то вдаль. Там, вдалеке, ничего не было видно, только море, большое, красивое и страшное. Веня понял, что мальчишка мечтал.

Как хорошо ему было мечтать у моря. Дома он не мог мечтать ни о чём.

Веня понял это поздно. Единственным утешением была мысль, что он мог понять это гораздо позднее, когда корабль, на который он вступил бы лоцманом, отошёл от берега. А мог бы и вообще не понять. Так тоже случается в жизни.

Конец месяца оказался для Вени самым чёрным днём, памятным на всю жизнь, как шрам от ножа. В этот день состоялась серебряная свадьба его родителей.

Шумела музыка, звенела кубинская гитара, и съезжались гости.

— Видишь, сынок, того лысого мужчину? Это Жемчужный, — тихо шептал Калашников-старший, обнимая сына. — Поболтай с ним немного. Произведи впечатление, не стесняйся. Когда будет уходить, подай ему плащ. У него чудесная дочка и большие связи. Он и мне, и тебе очень нужен.

Страшно потерять любимого человека, сердце которого бьётся вместе с твоим сердцем, сны которого — твои сны. Но ещё страшнее — чудовищно! — иметь отца, не имея его.

Вене было больно сознавать это.

Как пощёчины, хлопали пробки из-под шампанского, люди в белых шёлковых сорочках были как будто на одно лицо. Им было очень весело.

Произвести впечатление, думал Веня, это можно. Это не трудно. Это для меня раз плюнуть. Меня ведь к этому и приучают с детства. И я, как слепой котёнок, пытался всё время производить впечатление.

В этот вечер кончилась беззаботная Венькина юность. Она кончилась как-то сразу, внезапно, неожиданно, как сон. Бывает, проснёшься глубокой ночью и чувствуешь неприятный осадок от кошмаров, которые преследовали тебя во сне. И тогда хочется поскорее встать и сменить простыню.

Всё, что окружало Веню, тяготило его, раздражало и злило. Так рождается ненависть.

Генеральский сынок произведёт впечатление, думал Веня. В этом можно не сомневаться. Я устрою прощальный концерт. Это мне по плечу. Роскошный будет концерт, чёрт возьми.

Веня притащил из подъезда два огнетушителя. Он мало соображал, у него не было времени, чтобы пошевелить мозгами. Он торопился, торопился разогнать публику, омывающую серебро, скопленное за двадцать пять лет его родителями. Больше всех досталось невинному Жемчужному, и его костюм, вне всякого сомнения, не приняли ни в одной химчистке. И связи, верно, не помогли.

Первым огнетушителем Веня отметил прожитую проклятую жизнь, в которой начинал разбираться, вторым дал аванс на будущую.

За подобные выходки людей отдают под суд. Веня не добивался этого и в то же время жаждал возмездия. Но кто мог понять его?

Все разбежались по машинам с весёлым смехом, с тупыми глупыми шутками и сошлись во мнении, что сын весь в отца, немножко зло, но невинно пошутил. Разве знали они, что Веня тушил собственный пожар?

Утром с отцом произошёл разговор. Никакого скандала не было. Просто поговорили за жизнь-жестянку. Собственно, говорил отец, а Веня помалкивал.

Каждый живёт для себя, мой дорогой, говорил отец, и плевать тебе на всех с высокой колокольни. Друзья — ненадёжные люди. Сначала они нужны тебе, потом ты нужен им. Словом, как у обезьян: одна забралась на вершину дерева и всем остальным руку и хвост протянула. Но бананы есть — рты врозь. Невеста есть на примете. Осталось лишь познакомиться.

И всё в таком же духе — карьера и деньги. И самый прямой верный и короткий путь на вершину бананового дерева. Всё очень просто и очень серьёзно. Взаимоотношения людей построены на чёткой и ясной основе. Если ты хочешь, чтобы у тебя были друзья, надо раскошеливаться. Не жалей денег. Тогда они будут всегда рады тебе. Будут ценить и уважать тебя. Им будет приятно снова увидеться с тобой, провести с тобой вечер и помочь тебе. Это любовь искренняя и самая честная, ибо у неё разумная основа — финансовая. В конце концов, надо уметь жить. Или ты судьбу за глотку, или она тебя. Лучше, конечно, если ты её.

То, о чём отец обычно говорил мимоходом, словно шутя и невзначай, просто так — например: «Ну зачем тебе, сынок, собирать своих школьных собутыльников? Дорогой мой, они изгадят всю квартиру, у тебя же есть товарищи своего круга» — он имел в виду детей своих товарищей, — вдруг вылилось в чёткую и точную программу, законам которой Веня должен следовать и свято соблюдать их. Что же касается других программ, они существовали для других.

Если что-то в душе Вени и оставалось тогда, зацепившись как репейник, то это что-то исчезло, как папиросный дым, и душа осталась пустая, истоптанная хромовыми блестящими генеральскими сапогами.

Веня смотрел широко открытыми глазами на отца, который красиво и умело управлялся с ананасом, пил чай с коньяком и с чистой совестью отверг, облив грязью, все человеческие истины.

Сын не выбирает отца, думал Веня. Как же так?

Отец не хочет плохого своему сыну. Для чего люди придумали эти красивые слова? Для оправдания своего малодушия?

Был вечер. Веня стоял у открытого окна и слушал, как ворковали на балконе голуби, как звонили где-то очень далеко в церкви, как тяжело гремели усталые за день трамваи. Веня понимал, что он больше не может, не хочет да и не имеет права оставаться дома.

У него было скверное настроение. Нарастала обида, боль и злость; его будоражила встревоженная совесть. Это были горькие минуты разочарования в самом себе.

Веня вспомнил свою школьную поездку на целину и почувствовал, что, если он останется дома, он сам себе великодушно простит поступок с украденной водой. Имел ли он право простить себе? Вене казалось, что он не имел такого права.

В своей комнате на немецком пианино, которому Веня предпочёл гитару, он оставил коротенькую записку: «Уехал искать потерянное». На записку Веня положил золотые часы и ключи от «опель-капитана» — родительские подарки ко дню его совершеннолетия.

И ночью с колотящимся, как у вора, сердцем он открыл на двери три хитрых замка и ушёл.

Веня ушёл навсегда.

Калашников медленно брёл по тихим уснувшим улицам города и думал, что ему нужно куда-то уехать. Но уезжать было некуда и не к кому. Друзей и денег он ещё не успел приобрести. У него ничего не было, кроме боли, стучащего сердца и пустых карманов. Сомнения не терзали его перед своей совестью. Выбор был сделан бесповоротный и окончательный.

Ноги незаметно привели Веню на вокзал.

Наука твёрдо убеждена, что разум человека не в силах создать вечного двигателя. Какая чепуха! Вокзал — вот вам вечный двигатель.

Ночью у вокзала таинственная жизнь. Здесь люди коротают время, как могут, как умеют, в ожидании отхода поезда.

А там, за залами ожидания, за чистым перроном — лицом города, продолжается вокзал. Там паровозы пыхтят и хлопают себя по бёдрам, словно принимают душ, они свистят, толкаются, скалят зубы, эти большие паровозы, и, не уснув, просыпаются такими же бодрыми и полными сил, какими были вчера. Там над тонкими рельсами, красными от света светофоров, поют локомотивы на разные голоса, висит лязг буферов, перестук колёс и невидимый голос диспетчерской связи. Одинокие электрички, устало сложив свои рога на спину, ждут рассвета. А мимо них всё время ходят люди в спецовках, перепачканных сажей и маслом.

Утро Веня встретил на перроне. Люди спешили, смешно толкались, волокли узлы и чемоданы с такой скоростью, словно боялись, что поезд уйдёт без них. И среди этих бегущих, снующих людей ему было уютно и спокойно. Отец презирал вокзалы и всегда летел самолётом. А Вене нравилось здесь.

Он взял в буфете стакан кофе, пять пирожков с холодным рисом и долго завтракал на мраморном тяжёлом столике.

У буфетчицы был белый колпак, как у повара, и тонкое обручальное кольцо, как у птицы на ноге. Она кормила своего мужа, одетого в синюю куртку, холодным варёным мясом, тонко нарезанной копчёной севрюгой и рассказывала ему что-то забавное. Муж буфетчицы отрывисто смеялся, будто во рту у него была горячая картошка.