Страница 6 из 13
Полиглот Устиныч начал издалека, его английский был странен и пространен. Язык деловых людей, с краткими, конкретными смыслами не терпящий двойных, тройных толкований (в отличии от нашего Великого и Могучего – палитры для великих стихов и романов, а так же национального инструмента по сокрытию правды.) наш палубный Да Винчи сумел превратить в нечто.
В своей тяге к интеллектуальным вершинам человечества Бронислав Устиныч не обошел языкознания и… не искал легких путей. Друзь изучал язык, пытаясь переводить и заучивать оригиналы, из какой – то антологии английских поэтов 16 – 18-го веков – антикварного издания тысяча восемьсот лохматого года. Память у него, как у человека всю жизнь что-либо изучавшего, была отменной. И он шпарил, как считал к месту, целыми кусками рифмованного староанглийского (да еще с калужским акцентом).
Простой вопрос, – «Что делать с уловом?» наша жертва самообразования излагал минут несколько. Из его абракадабры с некоторой вероятностью просвечивало, что-то вроде: «Позвольте не продлить мне втуне ожидание. Ответа Вашего в немом томленьи жду.» И о рыбе – «Безмолвный житель вод нас ныне озаботил.»
Потрясенный норвежец впал в интеллектуальный ступор. «Are you crazy?»- хриплым шепотом, не без труда оклемавшись, вопросил он престарелого вундеркинда.
На этом месте я почувствовал назревшую необходимость во вмешательстве. Пренебрегая субординацией и внутренним голосом, советовавшим: «Не лезь!». Я, не спросив начальства, напрямую обратился к рыжему майору: «I'm sorry, what to do with the catch?»- типа – «Что делать с уловом?» Норвежец сделал радостно-удовлетворенный жест руками, вроде как: «Ну, наконец-то!» «All that you would like to.» – ответил он. Делайте мол, что хотите. Затем покосившись на боцмана, криво усмехнулся и добавил: «Only it doesn't keep people away from.Lean fish get away with crayzy.» – Ну, мол только боцмана не зовите, а не то рыба в свой последний час еще и рехнется.
Часом позднее я нашёл моего доброго приятеля Устиныча под полубаком, восседавшим в позе оскорблённого достоинства на бухте нового швартовного троса. Лучший боцман Мурманского рыбфлота терзался вселенской печалью. И правда, кого из великих ценили при жизни? Я начал каятся с извинениями за свою инициативу с переводом. «Да я тебя не виню, Вальдамир» – с горечью молвил боцман. Наши то что, народ смышленый, но не развитый. Ленивы мы русские, ленивы и нелюбопытны. Читать лень, учиться лень. Каким мир божий сотворен, когда Вселенная родилась? Как Человек устроен? Узнать поспешай! Так нет, опять лень! Наши то ладно, лапотники, простота! Ну этот то, ведь офицер королевский, видно же граф (!) белая кость, дворянчик… и не понимай, Ай донт андестенд, их нихт ферштейн, Йай фуштур икке, понимаешь. Ты же форпост научный, родина университетов, просвещенная Европа, понимаешь. Я же ведь к нему с респектом. На языке Шекспира и Бернса, понимаешь. А он: «Kрэйзи, крэйзи!»
В то время, как наш усатый полиглот с гордо поднятой головой, приговорённого к казни Сократа удалялся к себе в каптёрку под полубак, Ваш покорный слуга был оперативно произведен начальством в штатные толмачи, то бишь в переводчики. Мой английский, мягко говоря – «оставлял желать…» Я выезжал на нескольких десятках типичных и специальных морских фраз и выражений, вызубренных в мореходке. Это давало какой-то словарный запас и привычку к арифметически правильной конструкции английской фразы. Не обладая особыми способностями, как у боцмана(а он и правда был человек талантливый) Шекспира и Бернса, особенно в оригинале, я опасался. Тем не менее с моей помощью наладилась какая-никакая коммуникация. Норвежец наконец смог представиться плененным им русским офицерам – капитану Владлену и старпому – Савелию Кондратьевичу.
Тут нас ждал сюрприз, майор к эффекту привык и посмеивался – командира береговой охраны сектора Медвежий (по норвежски звучит как Бьернья) звали Свен, ну а фамилия (ой – вэй, вы не поверите…) – Бьернсон. Я так думаю, что у его начальства в военно-морском штабе, где-нибудь в Осло, а то и поближе в Трамсё, попросту военное чувство юмора – «Ах, у нас тут майор Медведев. А не послать ли нам Медведева в сектор Медвежий. Охранять наш родной норвежский Медвежий от набегов русских медведей будет бравый майор Медведев…(Господа офицеры, всем смеяться!)»
В полдень Бьернсон вежливо объявил капитану, чтобы экипаж приготовился к швартовке со сторожевиком «Сенья» и официальным тоном добавил: «Жуковск» будет далее препровожден в надежное недалекое место. Там он будет оставлен на несколько суток для ожидания начала расследования инцидента и решений норвежских властей относительно дальнейшей судьбы судна и экипажа. «Я не без самолюбования переводил капитану этот интернациональный канцелярит (воистину – „Бюрократы Всех Стран – Объединяйтесь!“»
Наш ржавенький рыбачок пришвартованный к новенькому, пахнущему свежей краской (словно только сошедшему со стапелей верфи) военному – красавцу «Сенье» производил впечатление блудного сына, который капитально истаскавшись, в сопровождении красивого и ухоженного, а главное умного брата(оставшегося при богатом родителе) волочиться со скорбной рожей к папаше на покаяние.
Меньше, чем через час наша сладкая парочка подошла к западному, покрытому высокими отвесными скалами побережью. Самым малым ходом, изрядно петляя, мы вошли в небольшой фьорд (залив). Со стороны моря это место совершенно не просматривалось и должно было представлять превосходную базу для небольших военных кораблей и подлодок. За каким лешим норвежцы засветили его перед советскими рыбаками мы совершенно не понимали.
Нас пришвартовали к импровизированному причалу, словно вырубленному в виде очень глубокой ниши в отвесной скале. Наш траулер полностью скрылся в этой нише под нависающим скалистым козырьком. Норвежец пришвартовался к нам вторым бортом и остался под открытым небом. Швартовные тросы закрепили на мощных железных скобах, намертво вделанных в твердую скальную породу. Боцман, запрокинув голову посмотрел вверх. Нависающая черная скала полностью закрывала от нас серое полярное небо. «Под медвежьим крылом.» – изрек наш народный поэт..
Глава 5. Лирическая
Между тем, как мы осматриваясь, дивились фантазиям судьбы, забросившей нас к столь неожиданному и экзотичному причалу, который наш судовой Вергилий (боцман Друзь) с поэтичной меткостью (словно модный отель в швейцарских Альпах) нарек – «Под медвежьим крылом». События подле нас, как говориться, продолжали развиваться.
Сторожевик «Сенье», покинул наш (уже наш?!) таинственный фьорд. Мы не сомневались, что он с крейсерской скоростью – узлов в тридцать торопиться к материку, с тем, чтобы заложить нас, пардон, доложить о нас береговому начальству.
Будущее однако показало, что во первых – радио и телеграф давно изобретены и во вторых, что приступы «Маньки Велички» не щадят ни детей, ни женщин, ни пойманных с поличным советских рыбаков – браконьеров.
Погода вне нашего, укрытого ото всех глаз и ветров, тайного убежища, ухудшалась с необещающей приятностей скоростью.
Сразу после составления «протокола о задержании» (как в милицейском участке) или как он там назывался, нашу радиорубку посетил норвежский спец и изъяв передающий блок (или несколько, я не спец) оную опечатал.
Дальнейшие сеансы радиосвязи с Мурманском или вообще с кем либо должны были происходить на «Сенье» под присмотром и с разрешения банкующей стороны.
В Сенино же отсутствие разрешался выход в эфир в экстренных случаях и только с самим Сеней (как мы привыкли уже называть, пленивший нас сторожевик) посредством переносной мощной радиостанции, презентованной нам во временное пользование.
Устройство работало на прием – передачу в заданном диапазоне, блокируя другие частоты («Прошу извинить, если перепутал термины. Есть вещи, в которых я не разбираюсь! Их не так много и как раз сейчас я над этим работаю. Пардон, приступ „Маньки“. Зая, где мое успокоительное?»)