Страница 72 из 93
– Я пекусь о нас с вами, батенька, – Стерлигов заговорил делано доверительным тоном. – Нам с вами тоже надо выполнять боевое задание. А с краснопалочниками много ли навоюешь? Гляди, зададут стрекача в первом же бою…
– С нами остается половина отряда. Все опытные бойцы. Краснопалочники тоже надежные ребята, отважные джигиты. А потом, насколько известно, отряд Эшши-хана, наш главный противник, насчитывает что-то около сотни сабель. И нас сотня, но какая! Таганову же крепкие бойцы нужнее. Ему потяжелее нашего придется… И вместо того, чтобы приободрить его, найти какие-то душевные слова, вы обидели его.
– Я понимаю вас, батенька, понимаю. Вы дружки, давние… Но я сказал, что думал. Извиняться перед человеком младше меня по возрасту и служебному положению? Нет, пардон! Таганов…
Комиссар, хорошо зная натуру Стерлигова, не стал продолжать бесплодный спор. Тот принадлежал к категории людей, которые признавали только тех, кто выше их стоял по служебной лестнице, а суждениями подчиненных интересовались лишь, когда они выражали только их взгляды. Трагедия Стерлиговых – в их глубоком убеждении, что лишь должность, кресло определяют ум, талант человека. Угодливые и безропотные перед начальством, они могли поддакнуть, согласиться даже с заведомо ошибочным мнением, способным причинить ущерб делу. Но сейчас комиссара Игама Бегматова, как представителя ЦК КП(б) Туркменистана, беспокоило другое: что именно руководило Стерлиговым – недоверие к людям, идущее от каких-то очень недобрых чувств к ним, чувств, воспитанных в нем еще с детства, в чуждых социальных условиях, или это самая обычная трусость?
На рассвете провожали эскадрон Таганова. Ашир, озабоченный, с грустью в глазах, прощался с друзьями… Бегматову он сказал:
– Неспокойно у меня на сердце…
– Это от того, что Герту оставляешь, – пошутил Игам и, посерьезнев, добавил: – Все будет в порядке.
Ашир, мучительно раздумывая, как все-таки попрощаться с Гертой, какие слова ей сказать, что-то невпопад отвечал Бегматову, Марине, весело улыбавшимся над растерянностью друга. Неожиданно и кстати выручил Аждар, заскуливший на коновязи: видимо, почуял, что хозяин собрался оставить его. Таганов подошел к волкодаву, весело закружившемуся на месте, потрепал его по шее, а сам не сводил глаз с Герты, державшей на поводу коня.
Чекисты, готовые двинуться в дорогу, ожидали своего командира. Бегматов, заметив замешательство Ашира, подозвал к себе вновь назначенного заместителя командира эскадрона и приказал ему вести подразделение по направлению колодца «Старый дервиш».
– Весь век Аширу ходить в холостяках, если будет так робеть перед девушками, – шутливо заметила Марина и, вздохнув, потрепала мужа по щеке. – Чего не скажешь о тебе, мой дорогой…
– Чего не скажешь об Ашире, когда он в деле, – ответил ей в тон Бегматов и, издали приветственно помахав другу рукой, направился с Мариной к своей землянке.
Герта, ведя на поводу иноходца, подошла к Аширу:
– Может, уже хватит прощаться с собакой…
Ашир смущенно улыбнулся, взял у Герты конские поводья, и они медленно пошли по такыру, вслед за эскадроном.
Сколько времени они шли?.. Может быть, минуту, десять, полчаса… Ашир всем своим существом ощущал девушку – иногда ее волосы касались его плеча, и он чувствовал, как громко колотилось сердце… Но не мог понять – ее или свое?.. Герта вся светилась каким-то необычным сиянием – то ли от первых солнечных лучей, заскользивших по ее льняным волосам, то ли от света, лившегося из ее небесно-голубых глаз.
Ашир свободной рукой обнял девушку и замер, испугавшись своей смелости. Но Герта прижалась к его плечу, и он, задыхаясь от волнения, чувствуя, как забились молоточки в висках, нашел ее губы, и они – теплые, податливые, пьяняще пахнущие степью – ответили ему. Охмеленный близостью Герты, он целовал ее глаза, щеки, волосы, шею, не веря себе, не веря тому, что происходило на самом деле. Сон это иль явь?.. Они опомнились одновременно, оглянулись по сторонам – вокруг ни души, урочище осталось позади, за барханами. Таганов только теперь понял, что вся его обеспокоенность оказалась тревогой за Герту… А что, если взять, посадить на коня и увезти с собой? Найдется же ей дело в эскадроне… А что подумают товарищи?.. Что скажут?.. Первым начнет Стерлигов… Нет, нет! Ведь Герта не жена ему, чтобы вот так взять и увезти. Да если бы и жена… Дисциплина есть дисциплина!..
Они снова стали прощаться… Ашир всякий раз говорил Герте: «Всё!», снимал с себя ее тонкие руки, подходил к коню, но вновь возвращался, не в силах оторваться от ее губ, хрупких плеч. Ему казалось, что оставляя Герту, будто предает девичью доверчивость, ее любовь. Но надо спешить, догонять эскадрон, и он наконец вскочил в седло и, пришпорив застоявшегося иноходца, поскакал по дороге, туда, где у горизонта крохотной точкой виднелись кавалеристы.
В рейд по ближним колодцам с оставшимися красноармейцами и краснопалочниками отправился и Стерлигов. Опустело урочище, не играл по утрам побудку отрядный горнист, не стало слышно звонких военных команд, не проносились вихрем по такыру резвые скакуны, издавая дробный цокот копыт.
На Ярмамеде остались лишь раненые, три караульных красноармейца и Бегматов с Мариной. Комиссар с высокой температурой лежал в постели – его била тропическая лихорадка. Собираясь в рейд, он пытался скрыть от всех свое состояние, уговорил жену, но едва отряд тронулся в путь, как Бегматов, потеряв сознание, свалился с коня. Вернулась с ним и Марина, взявшая на себя уход за ранеными. С отрядом отправилась Герта.
В часы, когда Бегматов приходил в себя, он с тревогой думал об отряде Стерлигова… Теперь понятно, почему на такую серьезную операцию командование послало Таганова, а не Стерлигова. Комиссар считал часы, когда вернется из песков отряд Стерлигова.
Шел четвертый день – отряд ожидали к полудню.
Солнце клонилось к закату. Марина засиделась в доме Мерген-аги, где приглядывала за сыном Набат, училась национальному шитью у Акчи, искусной рукодельницы. Мерген-ага с забинтованными руками сидел на завалинке у юрты. В последнее время старика донимали чирьи, глубокими нарывами поразившие почти все пальцы.
Вдруг из-за бархана раздался выстрел, небо бледно прочертила красная ракета. Марина сжалась в комочек – басмачи! Вскоре это подтвердил и прискакавший караульный, выставленный на подступах к урочищу.
Бегматов, услышав выстрел, объявил тревогу и, еле держась на ногах от слабости, бросился с тремя красноармейцами к складу, где хранились оружие и боеприпасы. На ходу он крикнул Марине, чтобы та не выходила из юрты Мерген-аги. Едва Бегматов и бойцы заняли оборону, как к ним по траншее добрались отрядный санитар с четырьмя ранеными, способными держать в руках оружие. Среди них – Халлы Меле и Атали Довранов. Другие шестеро раненых, оставшихся в лазарете, были в таком состоянии, что не могли передвигаться без посторонней помощи.
Бегматов с приходом подкрепления, пусть незначительного, воспрял духом и расположил бойцов так, что они в любое время могли занять круговую оборону. Пока же залегли цепочкой, всматриваясь туда, откуда должна была появиться банда.
Вокруг было тихо. Куда-то исчезли неугомонные козлы, обычно взапуски носившиеся по такыру. Притих, будто вымер, аул: женщины, дети, старики забились в юрты, в овечьи агылы – загоны. А мужчины еще с весны, после окота и стрижки, выпасали отары на отгонных пастбищах.
Вот вдали показались всадники, все ближе и ближе… Бегматов без бинокля видел их папахи, искаженные злобой лица… Но враг не бросился сразу в атаку. Басмачи спешились, рассредоточились редкими шеренгами и, оцепив аул в полукольцо, стали короткими перебежками приближаться к траншее оборонявшихся. Комиссар быстро определил силы противника – в цепи наступало свыше семидесяти нукеров, – выдвинулся со станковым пулеметом вперед и, едва сдерживая себя, чтобы преждевременно не нажать на гашетку, подумал: «По всем правилам наступают. Видна заморская выучка».