Страница 6 из 96
Резидент в душе все же досадовал на дубоголовых обалдуев из ведомства Геббельса. Как бездарно они тужатся перетянуть на сторону Германии Реза-шаха, вчерашнего кавалерийского офицера, который и сейчас на конюшне чувствует себя уверенней, чем на шахском троне. Как им хочется оторвать этого солдафона от англичан и заронить в его сердце симпатию к Гитлеру.
— Бале, бале[5]! — угодливо подхватил Ариец. — Правда ваша, дженабе[6]. Немцы называют нас младшими братьями. В одной семье кто-то ходит и в младших. А наши старшие немецкие братья, строящие великую Германию, помогут нам создать и великий Иран, возродить былое могущество... Так сегодня думает сам шахиншах, его величество Реза-шах Пехлеви, который всем сердцем воспринял идеи «третьего рейха» и своего старшего собрата Адольфа Гитлера.
Мадер едва удержался от презрительной усмешки: таких, как Реза-шах, Ариец и им подобные, не сеют — не жнут, сами родятся. Именно они открывают ворогу врата в собственный дом, из кожи вон лезут, дабы помочь чужеземцам прибрать к рукам их богатства. Досадно, что такая страна, как Германия, пока еще не добралась до иранской нефти, тогда как англичане, самонадеянно считавшие кладовые этой страны своей собственностью, были больше чем уверены, что так будет вечно. Они надеялись на подкупленных вождей кочевых племен, взявших на себя охрану нефтепромыслов. Однако немцы тоже не дремали — вступили в сговор с теми же кочевыми бахтиарами и кашкайцами, заплатив им щедрее, чем английские нефтепромышленники, вооружив их вдобавок винтовками и автоматами.
Старания фашистской разведки не пропали даром. В этом Мадер убедился, встретившись в Тегеране со своим однокашником, военным атташе. Того буквально распирало — на радостях, не спрашивая Мадера, достал из бара бутылку шнапса, рюмки и протянул ему узкую полоску бумаги с расшифрованным текстом... Агент, действовавший на ирано-иракской границе, сообщал, что сумел склонить к саботажу рабочих-нефтяников Керман-шаха.
— Это только цветочки! — захлебывался от восторга атташе. — А будут и ягодки. Скоро у томми земля загорится под ногами. Прав наш друг Альфред Розенберг, утверждая, что англичане — это выродившееся племя плутократов, которые неспособны более к творческой жизни. Я выведу из равновесия этих чванливых аристократишек!..
Друзья еще долго потешались над британским львом, который, завидев плотно обступивших его бравых охотников, лишь притворно огрызался. То ли он был слишком уверен в себе, то ли не принимал всерьез своих давних соперников. Но Германия нагло закреплялась на чрезвычайно важном стратегическом плацдарме, на подступах к Средней Азии, Закавказью, Ираку и Индии. Гитлеровцы не делали большого секрета из того, что делают ставку на мощную иранскую «пятую колонну», костяк которой составляли министры и депутаты меджлиса, высокопоставленные государственные чиновники и генералы, крупные торговцы и промышленники, словом, вся элита страны. Что скрывать, если Иран уже заполонили фашисты и их прихвостни, считавшие гитлеризм даром, ниспосланным самим небом, призванным спасти от большевизма. Секретная служба Ирана контролировалась пронацистскими офицерами, в воинских частях верховодили гитлеровские военные инструкторы, работу почти всех военных заводов направляли немецкие специалисты, на границе с Советским Союзом создавались базы, склады боеприпасов, оружия и военного снаряжения, которыми в час «икс» собирались вооружить всю «пятую колонну».
О такой же колонне на туркестанской земле мечтал Мадер. Это было и голубой мечтой Канариса. Недаром, получив сообщение об антисоветском подполье в Туркмении, подтверждавшее давние сведения Штехелле, он вызвал Мадера в Берлин, на Крипицштрассе, где располагалось управление абвера. Простому майору, одному из многих резидентов германской военной разведки, быть принятым самим шефом — высокая честь. Но адмирал, видимо, придавал этому сообщению важное значение и потому решил побеседовать с Мадером наедине.
Внешне бесстрастно слушая резидента, адмирал холодными глазами ощупывал Мадера, словно сомневаясь в его словах, но, — заметив, как тот растерянно замолкал, отводил взгляд, и тогда майор чувствовал себя несколько увереннее.
— Не дай бог, — небрежно бросил Канарис, — если о подполье пронюхают ищейки СД. Этим костоломам дай только волю, всю обедню испортят. — Он вдруг улыбнулся, его сузившиеся глаза потемнели. Канарис чем-то напоминал еврея, хотя все знали о его греческом происхождении. — Я доложу фюреру. — И неожиданно спросил: — Вы по-прежнему доверяете Эшши-хану и этому... Ходжаку?
— Эшши-хан наш давний, проверенный агент, сын известного вам покойного Джунаид-хана. — Мадер отвечал не торопясь, стараясь предугадать, что хочет услышать от него шеф. — Ходжак — бывший начальник ханской стражи, ненавидит Советы. — Вспомнив о письмах барона Унгерна фон Штернберга родовым туркестанским вождям, заговорил увереннее: — Есть еще каналы, которые перепроверили полученные нами агентурные сообщения.
— Говорите, перепроверили? — В хрипловатом голосе Канариса послышались довольные нотки, он тяжело поднялся с места.
Мадер молча кивнул. Правда, ему хотелось добавить, что антисоветское подполье в Туркмении возникло не вдруг, что ее остовом, вероятно, послужила агентура покойного барона, но промолчал: шеф как пить дать затребует документального подтверждения.
Однако Канарис сам облегчил задачу майора. Он взял со стола пухлую папку, полистал и, отыскав нужную страницу, сказал:
— Вот здесь, майор, прочтите имена. — И когда Мадер едва пробежал глазами по листу, шеф абвера закрыл папку. — Это родовые вожди, бывшие баи, кулаки. Они жаждут насолить большевикам. Кого-то из них уже нет в живых, кто-то струсил, постарел, не согласится с нами работать. На них все же следует выйти, отсеять здоровые зерна от плевел и завербовать.
...Мадер вздрогнул от истошного вопля: где-то под боком, у самого дома, с диким всхрапом взревел ишак, его поддержал другой, под горой. Ишачий «концерт» передался по всему селению. Заметив, как по витой лестнице мечети стал взбираться на минарет мулла в чалме, Мадер подумал: теперь вой завершится нудной полуденной молитвой. Резидент взглянул на часы — стрелки показывали ровно двенадцать, и червь подозрения зашевелился в его душе. Уж не подает ли священнослужитель на ту сторону сигналы? Не мешало бы справки о нем навести.
Вслушиваясь в молитву, Мадер навел бинокль на муллу и прыснул от смеха: как похож на Кейли! Такой же пухленький, пучеглазый, точно такого же роста. Духовник изрядно развеселил Мадера, напомнив историю с придуманным им антибольшевистским подпольем в Мерве. Тогда немецкий резидент объегорил англичанина, перечеркнув карьеру Кейли, а сам нажил себе на том солидный капитал. Так уж устроен мир — кто кого? А что, если сейчас большевики водят за нос самого Мадера?
Резидент поскучнел и, пытаясь выкинуть из головы глупые мысли, вновь зашарил биноклем по той стороне... Екнуло сердце — отыскал-таки то, что высматривал. За Сумбаром с лопатой на плече бодро шагал мираб — распределитель воды в белом тельпеке. Он остановился у железного щитка, отводящего воду из реки в арык, немного повозился, потом медленно вернулся обратно и скрылся за кустарником. В белой папахе! Это сигнал: на советской стороне все спокойно, пограничники нарушения границы не обнаружили. Появись мираб в черном тельпеке, значит, опасно! В таком случае Мадер и его люди замирали, терпеливо ждали до тех пор, пока все успокоится и агент снова покажется в белом головном уборе.
Мадер очень дорожил этим агентом по кличке Толстый, на которого его навел Кульджан Ишан, возглавлявший «Туркменский национальный союз» и обосновавшийся в иранском приграничном ауле Хасарча. Внешне Толстый был поджарым, как многие горцы. Необычной упитанностью отличался его отец, крупный феодал, бежавший в Иран и сгоравший от ненависти к Советской власти, которая покусилась на его добро. Если возникали какие-либо проблемы с использованием воды, то государственный мираб с ведома пограничных комиссаров обеих сторон имел право перебираться на иранскую территорию, углубляясь туда не дальше десяти миль. А ведь проблемы-то создает человек. Их всегда можно выдумать.
5
Бале — да, разумеется, хорошо.
6
Дженабе — ваше благородие.