Авгур

Он матюгнулся, потом продолжил:

— А в институте? Сочинение, мля, по «Малой земле». У нас один крендель взял заранее типовой вариант и вызубрил слово в слово. Знал, что тема обязательно будет. Ну, препод поставил пятерку — а фули делать? Сказал: «Хорошая память».

— Ну, это еще фигня, — сказал Михалыч небрежно, — с «Малой землей» истории покруче бывали. Когда первый раз в программу включили, один преподаватель спросил — почему вот так, без предупреждения? Студенты подготовиться не успеют. А ему отвечают — вы, как коммунист, должны были догадаться. Ну, и к парторгу на разговор. У мужика — микроинфаркт в результате.

— Ну вот, видишь. Сам говоришь…

— А я разве утверждал, что маразма не было? Был, да еще какой. Только, Рома, не в этом дело. Точнее, не только в этом. Ты, вон, несмотря на «Малую землю», в институте пять лет учился и специальность нехилую получил. А государство тебе за это еще и деньги платило. Стипендию. Не ты ему, а оно тебе! А что сейчас? У меня дочка поступала в прошлом году. Половина мест — платные, это официально. Вторая половина — типа, бесплатные, а на самом деле — конкурс, кто больше даст. Тендер, бляха. Это нормально?

— Можно подумать, взяток при Союзе не брали.

— Брали. Но до такого цинизма не доходило.

— Ну, и чё теперь, — лысый пожал плечами. — Мелкий у меня третий класс закончил. Будет поступать, я этот вопрос решу. Бабки отдам, не жалко — главное, что их заработать можно. А в совок я обратно не хочу, по-любому.

— Ты, Рома, подменяешь понятия, — назидательно заметил Михалыч. — Отождествляешь совок с Советским Союзом. А это неверное представление, скажу тебе со всей стройбатовской прямотой.

— Для меня один хрен. Не вижу особой разницы.

— А я тебе объясню. Совок — это не вся советская жизнь. Это лишь ее составная часть. Значительная часть, к сожалению. И при этом — самая мерзкая. Партсобрания, очереди, дефицит элементарных вещей и прочая подобная хрень, от которой иногда хотелось завыть. Это — совок. Опухоль, разросшаяся насколько, что вырезать уже невозможно. Но, повторяю, это был не весь Советский Союз. Кроме совка, имелось и еще кое-что. Хотя, некоторые, наверно, даже и не заметили.

— И что, например? Бесплатные институты?

— Они тоже. Но я сейчас про другое. Эта вещь нематериальна, но она, может быть, способна перевесить все то говно, что произвел совок…

— Опаньки, — сказал вдруг водитель, причем с такой интонацией, что все сразу напряглись и уставились на него.

— Чего ты, Юргис? — спросил Михалыч.

— Сам посмотри.

Седой поглядел вперед и выругался вполголоса. Юргис аккуратно притормозил. Михалыч вылез наружу, лысый за ним. Андрей удивился и последовал их примеру.

Машина стояла перед развилкой. Шоссе уходило дальше на запад, а вправо от него ответвлялась еще одна дорога, похуже. Впрочем, «похуже» — слишком мягкое выражение в данном случае. Дорога была давно и безнадежно заброшена. В асфальте зияли трещины, сквозь которые прорастала трава. Похоже, никто здесь не ездил уже лет сорок.

— Сглазили, — Михалыч сплюнул и зажег сигарету. — А нефиг было губу раскатывать раньше времени. Думали, скакнем пару раз — и дома? Ага, конечно…

— Что, думаешь, совсем отмерла?

— Хрена тут думать? Глаза разуй. Я здесь в апреле ехал — асфальт был новый, почти не единой кочки.

— Может, все же попробуем? Если аккуратненько, по обочине…

— Какие пробы, Рома? Окстись! Детский сад, блин, младшая группа. Отсохла ветка, неужели не ясно? Никуда уже не ведет. Через пару километров в тупик упремся. Или, наоборот, заедем в такие дебри, что никакое МЧС не поможет.

— И чё теперь?

— Через плечо… На шоссе остаемся, смотрим по сторонам. Знаки ищем, что еще делать? Юргис, я к тебе сяду.

Седой открыл переднюю дверь и угнездился рядом с шофером. Андрей и Рома опять полезли назад. Микроавтобус покатил на шоссе. Минут двадцать прошло в молчании. Андрей хотел спросить про знаки, но потом передумал — они тут профи, без него разберутся. Его клонило ко сну. Солнце скатилось за горизонт, на прощание окрасив краешек неба в бледно-абрикосовый цвет.

…Резкий звук заставил всех вздрогнуть — словно лопнула натянутая струна. Еще не утихло неприятное звенящее эхо, а Андрей уже ощутил, как оживает «татуировка».

— Что за?.. — пробормотал лысый Рома. — С машиной что-то?

— Нет, — сказал Юргис, — это явно где-то снаружи.

— Твою ж мать, — процедил Михалыч, — этих нам еще не хватало.

Андрей увидел, как впереди на обочину выходит гаишник и поднимает полосатую палку. Юргис со вздохом остановился. Товарищ в форме лениво двинулся к ним. Милицейская машина были искусно спрятана за кустом. Там же приткнулась обшарпанная «копейка» желтого цвета.

— Не нравятся мне этот «жигуль», — хмуро заметил Рома. — Какого хрена они с ментами стоят? Думаешь, по нашу душу, Михалыч?

— Конкретно по нашу — вряд ли, — пробормотал седой. — Не могли они знать маршрут. Не могли, ты понял? Я сам его утром еще не знал.

Он быстро повернулся к Андрею.

— Ты, если что, свой фокус повторить сможешь? Ну, как там, на автовокзале?

— По обстоятельствам, — буркнул в ответ Андрей. Но узор на руке уже чесался от нетерпения — скорее, скорее! Словно торчок в предвкушении новой дозы…

Гаишник заглянул в окошко к водителю и обвел внимательным взглядом всех, кто сидел внутри. Андрей ожидал, что мент потребует документы, но тот вдруг сказал:

— Всем выйти из машины. Пассажиров тоже касается.

— А в чем дело, простите? — очень вежливо поинтересовался Михалыч.

— Проверка. Не задерживаемся, выходим.

Спрыгнув на землю, Андрей заметил и другого мента — этот имел при себе «калаш». А из «копейки» вышли трое гражданских. Один из них, несмотря на жару, был в мешковатой куртке и что-то придерживал под полой.

— Откуда едете?

— Из Москвы.

— И куда?

— В Могилев, — не моргнув глазом, сказал прибалт. «Почему в Могилев?» — мельком подумал Андрей. А вообще, хорошее название. В тему…

Тусклый мир уже подмигивал ему сквозь синие сумерки.

«Не спеши», — приказал сам себе Андрей.

— Видите вот его? — мент кивнул на загорелого мужика в простецкой рубашке с короткими рукавами. — Сейчас подходим к нему по очереди и делаем, что он скажет. Остальные стоят спокойно. Давай, ты первый.

Михалыч пожал плечами и приблизился к загорелому. Тот достал из кармана спичечный коробок. Зажег спичку, поднял ее на уровень глаз и потребовал:

— Смотри на огонь.

Пламя слегка дрожало. Текли секунды, ничего не происходило. Наконец, огонек погас. Гаишник быстро переглянулся с коллегами.

— Следующий.

Процедура повторилась с Юргисом, потом с Ромой.

— Теперь ты.

Андрей почувствовал интерес. Он подошел поближе, и оранжевый бутон расцвел перед ним. Сразу возникла мысль, что примерно так же горят глаза у мурены, и Андрей невольно поморщился. И, словно чувствуя его недовольство, пламя изменило оттенок. Оно стало синеватым, потом сиреневым и, наконец, гранатово-красным. У мужика, что стоял напротив, глаза полезли на лоб. Андрей усмехнулся, и спичка вспыхнула ярче, как бенгальский огонь. Мужик испуганно матюгнулся, уронил ее и подул на пальцы.

— Ах, вот даже как, — гаишник снял фуражку и вытер лоб. — Вот, значит, почему сигналка сработала… Ладно, парни, вопросов нету. Извините за задержку, сами понимаете — служба.

— И что это за пионерские опыты? — начал было Рома, но под взглядом Михалыча замолчал и полез в машину. Андрей и Юргис тоже вернулись на свое место.

Пару минут они наблюдали, как старший беседует о чем-то с гаишником. Наконец, махнув рукой на прощание, Михалыч сел впереди. Прежде чем дверь захлопнулась, мент сказал ему:

— Короче, ты понял — живой огонь. Давай, счастливо!

— Поехали, — сказал Михалыч прибалту.

Машина тронулась. Лысый оглянулся на ментов и спросил:

— Что он тебе втирал?

— Погоди, Рома. Подумать надо.

Сумерки становились все гуще, и фары встречных машин выстраивались в цепочку, которая тянулась за горизонт. Полоса заката в той стороне сменила цвет на мясисто-розовый и продолжала темнеть, словно кусок говядины, который заветрелся на прилавке. Пологая возвышенность, поросшая лесом, тянулась слева, как будто там устроилось на ночлег косматое, но мирное чудище. Справа деревья то подбирались прямо к дороге, то отступали дальше; потом между ними открылось поле, за которым мерцали далекие огоньки. Небо, если не считать полоски над горизонтом, было джинсово-синим, и на нем загорались первые звезды.