Авгур

— Серьезно, Дэн, — сказал Пашка, — давай, колись уже. Чем у вас все закончилось, что вы потом неделю пришибленные ходили?

В этот момент по дороге, что проходила метрах в сорока от беседки, скользнула одинокая легковушка, и яркий свет фар прорвался сквозь густое плетенье веток. Лицо Дэна, выступившее из мрака, показалось Андрею совершенно чужим, словно его приятель разом состарился лет на двадцать. Но это наваждение длилось всего секунду, и Дэн уже снова лыбился во весь рот.

— Не дрейфь, Пельмень, завтра все сам увидишь, — обнадежил он Пашку. — Мало не покажется, не волнуйся. А рассказывать — только впечатление портить.

Дэн неторопливо вылез из-за стола, подмигнул Таньке и сделал вид, что собирается отвесить подзатыльник Пельменю. Тот, в свою очередь, сделал вид, что поверил, пригнулся и закрылся руками. Дэн одобрительно хохотнул и, небрежно бросив: «Пока, салаги», зашагал через двор к подъезду.

— Ой, я вам так завидую, правда, — вздохнула полная некрасивая Машка. — Вы завтра все секреты узнаете, а мне до выпускного два года ждать. Я же от нетерпения лопну.

«Ты, главное, от пирожных не лопни», — подумал Андрей с неожиданным раздражением, а Танька, наморщив носик, произнесла:

— Да ладно тебе, какие еще секреты? Это он так выпендривается. А сам в прошлом году нажрался, небось, до свинского состояния, и ливень по барабану. А у меня платье знаете, сколько стоит?..

Чувствуя, что разговор заходит на второй круг, Андрей тихонько поднялся и выбрался из беседки. Он еще успел услышать, как Машка продолжает канючить: «Ну, вы ведь мне все расскажете, правда, Танечка?» А Танька отвечает ей честным голосом: «Конечно, Машуня, вот я тебе лично и расскажу». А потом голоса растворились в шуршание листьев.

Почти все окна в доме давно погасли, и бетонные корпуса безмолвно чернели, нависая над опустевшим двором. В доме было девять этажей плюс чердак, а пятиэтажка, за которую закатилась луна, стояла немного дальше. Помятая «шестерка» приткнулась у подъезда, где жил Андрей, а рядом на асфальте блестела пивная банка. В зарослях травы у трансформаторной будки однообразно стрекотали цикады. Это звук волновал, как телефонный звонок, пришедший из неведомых далей: снимешь трубку — и тебя позовут в дорогу, в конце которой все желанья непременно исполнятся. И от этого ожидания чуда у Андрея на миг перехватило дыхание, и он запрокинул голову, жадно глотая остывающий воздух. Над крышами сияло созвездие Ориона, и ковш Большой Медведицы склонился над горизонтом.

И только теперь Андрей окончательно осознал, что сегодня — последний вечер привычной жизни. Что бы там ни случилось на выпускном, ничего уже не будет как прежде. Школа закончилась, товарищ Сорокин, и надо что-то решать.

К своему стыду, Андрей не имел ни малейшего представления, чем он займется после получения аттестата. Временами он завидовал Пашке, который твердо знал, что будет учиться на юридическом, поскольку так распорядился отец. У папаши имелись связи в Москве, причем не где-нибудь, а в оборонном НИИ, которое занималось ракетами (метро «Отрадное», с гордостью подчеркивал Пашка, которого этот факт впечатлял, почему-то, больше всего). По какой причине ракетный «ящик» нуждается в юристах, а не в конструкторах, оставалось для Андрея загадкой, но Пашкиному отцу было, безусловно, виднее. А Танькина мама, работавшая врачом в санатории, усиленно зондировала почву во владикавказском мединституте, который с недавних пор именовал себя академией.

Вообще, в последние годы все учебные заведения, о которых слышал Андрей, как по команде обрели многозначительно-помпезные имена. Свой университет был теперь буквально в каждом райцентре, сельхозтехникум по соседству превратился в аграрный колледж. И даже ПТУ номер шесть, где готовили штукатуров, преобразилось, словно гадкий утенок, явив миру вывеску: «Строительно-художественный лицей». Но, к великому сожалению Андрея, ни один из этих оазисов сокровенного знания до сих пор его не прельстил.

— Что, Сорокин, на звезды смотришь?

Сердце екнуло, как всегда в последнее время, когда он слышал голос Оксаны. Ксюха-Ксюшенька, с самого детства в одном подъезде, как же ты расцвела! Она, впрочем, и в нежном возрасте была словно куколка — но не пустоглазая заокеанская Барби, а такая… сразу чувствовалось, что наша. И коса у нее была — тугая, темная, почти черная. «Смотри, Андрюшка, какая тебе невеста растет», — любила повторять мама. Андрей сначала смущался, потом привык и отвечал дежурной улыбкой — спасибо, дескать, шутку принял и оценил. А потом как-то столкнулся с Оксаной по дороге из школы, и понял, что шутки, похоже, кончились. Ее хохляцкая красота вдруг утратила детскую невинную мягкость, длинные ножки притягивали взгляд как магнит и каблучки вызывающе цокали по асфальту. А еще она распустила косу, и теперь на спине лежал пушистый невесомый ковер. Ксюха и не думала красить или как-то еще уродовать свое темно-каштановое богатство, позволяя ветру играть с ним, пока она легко шагает по улице.

К сожалению, Андрей упустил момент. Рядом с Оксаной как-то незаметно образовался Руслан из параллельного класса. Орел молодой, прямо как из того романа. Или из стихотворения? В общем, неважно. Был он примерно того же роста, что и Андрей, но при этом килограммов на десять, а то и на пятнадцать потяжелее. И это был не сытый благородный жирок (как, например, у Пашки-Пельменя), а гибкие спортивные мышцы, которые рельефно перекатывались под майкой и очень раздражали Андрея. Самое обидное, что этот самый Руслан не был тупым качком, а совсем даже наоборот. Он удачно и остроумно шутил, отлично разбирался в машинах, играл во все мыслимые спортивные игры и даже тренькал на разбитой гитаре — не слишком умело, но девушкам явно нравилось. Мерзкий тип, в общем, чего уж тут говорить.

И сейчас, конечно, без Руслана тоже не обошлось. Он стоял рядом с Ксюхой и доброжелательно ухмылялся. Потом, протянув Андрею руку, спросил:

— Как сам?

А Ксюха насмешливо уточнила:

— Опять в беседке лавку полировал? Как обычно, кучкуетесь вокруг Танечки?

Она произнесла это таким тоном, что сразу становилось понятно — Танечка не котируется. И даже рядом не стояла, если говорить прямо. Как рубль после дефолта по отношению к доллару. Андрей пробурчал:

— Это Пашка вокруг кучкуется. А я просто мимо шел.

— Ну да, конечно. Мимо он шел, — Оксана рассмеялась и откинула волосы непередаваемо-изящным движением. Потом сказала:

— Ладно, Русик, пора уже — матушка сегодня просила пораньше быть.

— Чего так? — спросил Руслан.

— А, не знаю. Что-то сказать хотела.

— Ну, пора так пора. Пойдем, — он взял ее за руку, собираясь вести к подъезду, но Ксюха неожиданно возразила:

— Не, ты иди уже. А меня, вон, Андрей до двери проводит.

К удивлению Андрея, Руслан не стал возражать и строить из себя мачо. Он спокойно сказал:

— Ну, ладно.

Потом притянул Оксану к себе, уверенным и очень взрослым движением провел рукой по гибкой спине, задержавшись внизу на аппетитных округлостях, и, наконец, поцеловал ее в губы. Ксюха запрокинула голову, отвечая, но сразу же отстранилась и сказала немного охрипшим голосом:

— Ну, все уже, все, иди.

Руслан улыбнулся ей. Потом, шутливо показав Андрею кулак, напутствовал: «Смотри, Сорокин, головой отвечаешь». И быстро зашагал прочь.

Андрею стало очень обидно. Вот гад, подумал он, даже не обернулся. Уверен на сто процентов, что я ему ни разу не конкурент. Смотрит, как на предмет мебели. Или, не знаю, на элемент дизайна. А я вот возьму сейчас и скажу ей…

— Ладно, Сорокин, хватит столбом стоять. Давай, веди меня в каменные палаты.

— Ага, — туповато сказал Андрей, силясь придумать что-нибудь остроумное. — Прошу проследовать.

И первым побрел к подъезду. Потянул на себя облупленную синюю дверь, в которую был вставлен некрашеный лист фанеры. Пропустил Ксюшу и следом за ней переступил порог, морщась от запаха, долетавшего из подвала. Воняло дохлыми кошками. Или, может, дохлыми крысами.