Страница 3 из 19
Босфор затих, под носом заходится дымом моя сигарета, за квартал отсюда надрывается музыка. Прислушиваюсь к словам песни. «Istanbul seni kaybetmiş… Eski bir banda kaydetmiş…»[11]. Прямо в сердце. «Я боюсь тебя потерять… Тебя… Мирумир… Слышишь?» Где-то взвыла полицейская сирена. Женский крик. «А я и так потеряна…» Она дует на светофор, и он, повинуясь ей, меняет цвет. «Смотри-ка, я – фея… Фея с дурной головой… Светусвет, прошу тебя, потеряй меня…» Зазвонил ее мобильный. Не отвечает. «Поздно, детка. Я тебя уже нашел» Бросает окурок, придавливает его носком босоножки. Усмехается. «Так в чем проблема? Потеряешь снова…»
Смотрю в небо. Там кто-то разлил жидкий темный шоколад с кусочками миндаля. Миндаль – это звезды. Вдруг одна из них слетает с неба. Падает прямо в сердце Босфора. Разум мгновенно формулирует желание. Турки говорят, что если звезда с желанием упадет и растворится в Босфоре, то сбудутся «твое желание и желание твоей половинки». Времени нет: звезда приближается к зеркальной глади пролива. Загадываю одно желание на двоих. «Любовь вне разлук». Офф, успел…
Пока наблюдал за звездой, не заметил, как Мирумир подвинулась ко мне. «В Босфор упала звезда… Загадал желание за нас…» Она улыбнулась. Впервые за ночь. «Заметила ее в то же время, что и ты…» – «Да? И какое же желание ты загадала?» Снимает очки. Прислушивается к Босфору. «Это даже не желание… Я просто сказала: „Не отпускай меня…“ Сказала звезде, но подумала о тебе». Снова надела очки. Повернулась к светофору: дыханием сердца меняет сигналы. Сжимаю ее руку в своей ладони и молчу. Бейоглу продолжал греметь, развратничать. На часах уже 04:16. Нам пора…
* * *
…Множу окурки во всполохах рассвета. Заснула, положив голову на мои ноги. Погрузившись в сон, она будто уменьшается в размерах. Тело съеживается, черты лица мельчают. Хочется закутать ее в себя. Спасти от ураганов воспоминаний, дождей отчаянья. Но я не могу двинуться. Мирумир ограничивает мои движения. Жалко ее будить… Даже в стенах царства Морфея она гордо отказывается от помощи, запираясь на замки одиночества. «Каждый свой крест должен нести сам. Зачем утруждать ближнего? У него свой крест…» Мирумир боится ждать. Может, это и правильно? Когда долго ждешь и в итоге не получаешь ожидаемого, перестаешь верить, а соответственно и надеяться. Может, лучше не всматриваться в горизонты с надеждой увидеть алые паруса?.. Нам есть из чего выбирать. Всегда. Я выбираю – ее. Я выбираю – любовь. Делаю выбор за двоих. Ведь в отчаянии часто не остается сил сделать выбор. В отчаянии хочется, чтобы хоть раз кто-то сделал выбор за тебя… Я делаю выбор за мир.5
…Не говорит о себе. Обжигается своими же словами. Я не чувствую тайны или неискренности. Мирумир не хочет возвращаться туда, куда затягивает ее разум, вопреки порывам души. «Монро как-то сказала: „Когда наступают тяжелые дни, думаю: хорошо бы стать уборщицей, чтобы вымести внутреннюю боль…“ Меня, наоборот, тянет в уборщицы в счастливое время. Хочется вычистить из себя разочарования прошлого, страхи перед настоящим. Я боюсь настоящего, так как не знаю, к какому будущему оно приведет…»
Любит смотреть на меня тогда, когда я не смотрю на нее. Когда я бреюсь по утрам, она прислоняется к дверному косяку ванной, внимательно наблюдает за мной. Когда я объясняю официанту наш заказ, она закрывает руками уши, читает по губам мою речь. Когда я отхожу в туалет, протискиваясь сквозь столики зала, она рисует взглядом сердце на моей спине. «Так нахожу в тебе то, что так долго искала. Нет, ты не принц на белом коне. Ты мое настоящее. Реальное, близкое, родное. И неважно, принц ты или король, есть у тебя конь или нет. Важно, что ты здесь. Со мной. И такой свой… Это не пафос, Светусвет. Это то, что всегда хотела произнести в настоящем. У каждой женщины прибережены слова для героя ее настоящего. Счастливого настоящего. Нужно его только дождаться. Я дождалась»…
Лежим на фиолетовом диване гостиной, смотрим «Don't Bother to Knock»[12]. Она грызет тыквенные семечки, я пью горячий шоколад из «Старбакса». Она в моей рубашке в сине-белую клетку, я в одних трусах-боксерках. Она запрокинула ноги на спинку дивана, я вытянул свои, положил на синий пуфик. Мирумир называет Мэрилин Монро «неприкаянной чертовкой». «Восхитительная девочка… В ней видели сначала секс, потом – талант… Как-то несправедливо…» Я никогда не был поклонником Нормы Джин. «А по-моему, в ней нет особого таланта. Зато есть отличная попа…» Щипает меня за живот. «Все вы мужики с одного огорода…»
Мирумир встает с дивана, закручивает волосы в узел. Закуривает. «Знаешь, до „Don't Bother to Knock“ я считала Монро пустой актрисой глупых комедий. Но после этой работы взглянула на нее по-другому… По сути, она была несчастной актрисой, так как нехотя играла даже в жизни… Много читала о ней. Нашла в ней нечто, что роднит нас. Я тоже понимаю, что по жизни надо бежать все быстрее. Но у меня тоже не получается – ноги не идут…» Обрывает рассказ, как только он пересекается с ее жизнью. Как всегда…
Отходит к окну. Ставит локти на подоконник, разглядывает проезжающие внизу машины. Замирает, затихает. На мгновение мне кажется, что она исчезла из настоящего. Покинула Стамбул, вернулась в Москву. Зову Мирумир. Не откликается. Страх поднимает меня с дивана. Тихонько подхожу сзади, чтобы не испугать ее. Мои шаги заглушает звук телевизора. Протягиваю ей свой шоколад. «Хочешь? Там еще осталось…» Отрицательно мотнула головой. Морской ветер шевелит упавшую на лоб прядь волос. Сигарета потухла. Не замечает. «…Я бреду на все четыре стороны… Закаленная морозом… Крепкая, как паутина на ветру… Свисающая до земли… Я все еще как-то держусь…» – «Это откуда?» – «Монро написала. Будто про меня, в точку…»
Машины на улице истерично сигналят, столпившись в пробке. Обнимаю Мирумир за плечи, прижимаю к себе. Закрываю окно. «Эй, выше нос. Ты не одна». – «Не грущу, родной. Это другое. Скорее, обычный страх. Страх потерять реальность…» – «Ты ее не потеряешь». – «Может, и не потеряю. Но она рано или поздно сама оборвется… Нужно возвращаться в Москву». Смотрю в ее глаза. «Ты уедешь, чтобы вернуться обратно». Она устремляет взгляд на плачущую в телевизоре Монро. «На „обратно“ труднее всего решиться. Ведь все дороги ведут вперед, а не назад…»
Прикладывает ухо к моей груди. «Послушаю твое сердце…» Улыбаюсь. «Слушай… Могу тебе его подарить». – «Не нужно. Оно и так со мной…»
6
…Завидует голубям. Их свободе и доверчивости. «Я не в клетке. Я на свободе с подрезанными крыльями. Могу взлететь, но не улететь». Гуляем по площади Таксим в окружении стамбульских голубей. Кружат подле нас, вспархивая крыльями. Греются в весенней теплоте, клюют пшеницу с моих рук. Сегодня в Стамбуле хорошая погода. + 18. Сегодня солнце светит для всех, кроме нее. Трудно согреть сердце, когда оно обморожено болью. «Хочу верить людям, как прежде. Подпускать к себе, не отпускать от себя. Держать руку в руке. Как сейчас. Держать и не думать, что с рассветом наступит расставание».
Покупаем еще пшеницы у улыбчивой старушки. Мирумир садится на корточки, протягивает голубям ладони, полные зерна надежды. Одна из птиц взлетает на ее плечо, касается клювом щеки, словно хочет сказать что-то важное. Любимая застывает, закрыв глаза. Прислушивается к голубю. Неожиданно разжимает пальцы. Зерна рассыпаются по асфальту, удивляя птиц. Золотистые крупицы на сером.
Мирумир резко встает, надевает очки, убегает в сторону подземки. Бегу за ней. Ванильные облака над головой проносятся в ускоренном темпе. Лица встречных людей сливаются в один многоцветный размытый образ. Красно-желтый щит «McDonald's» режет глаза. Щеки мерзнут под взволнованным ветром – дыханием Босфора. Машины возмущенно обсигналивают меня, перебегающего дорогу на красный свет. Потерял Мирумир из виду. Апельсиновая беретка затерялась в толпе. Направляюсь к знаку «Istanbul Metrosu». Добегаю. Останавливаюсь, чтобы оглядеться. Где она? Кричать бесполезно – центр Стамбула слишком шумный. Звоню на мобильный, не отвечает. Забегаю в метро. Спускаюсь по лестнице. Она сидит на последней ступеньке, прислонившись боком к стене. Беретка съехала на затылок. Ботинки абрикосового цвета покрылись пылью. Мандариновый лак на ногтях пооблупился. Я не прикасаюсь к ней, не требую объяснений. Просто сажусь рядом, сохраняя между нами расстояние.