Страница 33 из 93
— Наверное, — задумчиво проронил Барт. — Только я не в России был, в Турции отдыхал. Так что, все-таки, это чья-то шутка. Не очень удачная, правда.
— И довольно дорогая, — нахмурился Адам. — Может быть, кто-то не хотел, чтобы ты вернулся домой?
— Адам, я не представляю ценности для спецслужб. Я — ученый. Мой интерес — дела давно минувших дней. Ты забыл?
— Жизнь причудлива и неожиданна. И иногда то, что отстоит от нас на много веков, оказывается необыкновенно близким…
— Загадками говоришь, — усмехнулся Макс. — Только в моей жизни как раз все предельно просто. Жалко, Ольгу пришлось одну в Турции оставить.
— Ольга? Кто это? Жена?
— Почти. Да. То есть мы не женаты официально.
— А кто она? — неожиданно насторожился Адам.
— Женщина. Журналистка.
— Фамилия как? — вцепился в Барта взглядом приятель.
— Зачем тебе? Славина. Ольга Славина.
— Она недавно вернулась из Мурманска?
— Мы вернулись. А откуда ты знаешь?
Адам громко вытолкнул из груди воздух, словно тот, влажный, горячий, мешал говорить. Сел на колченогую табуретку, тяжело поднял голову.
— Так это ты был там вместе с ней?
— Я. Откуда ты знаешь? — требовательно повторил свой вопрос Макс.
— Вот и не верь после этого в судьбу, — горько засмеялся Адам.
И от этого смеха, тоскливого и натужного, Барта пробрал озноб, словно мгновенная неведомая сила переместила его вместе со всем этим жарким малийским вечером под вымораживающий ветер Кольской тундры, словно еще пара секунд — и запуржит острый и льдистый снег…
Мурка отказалась от сметанки, верно, соседка кормила ее на совесть, и доверчиво свернулась на постели рядом с Ольгой, которая, стянув джинсы и свитер, юркнула под теплое одеяло.
— Мурочка, — гладила девушка теплый шелковый бок, — соскучилась до дому? А по Максу? Я тоже. Плохо нам без него, да? Представляешь, он в такую глухомань забрался, что даже позвонить не мог. А теперь и вовсе. Телефон-то у меня — тю-тю. И что мы с тобой тут, дома, он не знает. И мы с ним связаться не можем. Ни мобильника с номером нет, ни записной книжки. Ее вместе с сумкой — того. Но ничего. Теперь все в порядке, все позади, и Максик наш скоро приедет. А мы его будем ждать, да?
Кошка уютно и сладко мурлыкала, под одеялом было тепло и сонно, за неплотно прикрытой шторой неуверенно торкался в стекло мелкий слабенький дождик. Дремотная нега разлилась по телу, приятная мягкая тишина вдавила голову в подушку, тяжелые ресницы заставили сомкнуться веки.
Где-то внутри головы в обратной последовательности лениво поплыли картины последних часов: Машка машет в окно такси рукой, она сама проходит через восторженно рукоплещущий строй коллег в узком коридоре, взъерошенные мегалитчики, отстаивающие перед камерой свои теории.
— Жаль, что нет Рощина…
Кто это сказал, там, в студии, кажется, какой-то известный ученый-географ?
Рощин…Оказывается, он жив. Как же ему удалось спастись? Она же видела! Вот он летит с отвесной скалы, переворачиваясь от ударов о валуны, вот за ним рассерженной птицей несется остроклювый белый камень — шапка, сорвавшаяся с сейда, — догоняет и впечатывает его тело в узкую расщелину меж серых глыб. Потом рушится мир, и осевший песочным домиком скальный массив погребает под собой все то, что недавно было травой, мхом, березками, человеком… После такого не выживают.
А Рощин выжил! Значит, не зря он хвастался тем, что бессмертен? Сейды помогли? Как и ей тогда, сделав невидимой, чтобы он не мог ее убить?
Значит, сейдам все равно, кого оберегать? Беззащитную женщину или злодея-убийцу?
- Рощин не злодей. Он просто потерялся во времени, как и многие существа на Земле, и поэтому нуждается в сочувствии и помощи.
— В сочувствии? С каких пор убийцам нужно сочувствовать?
— Зло — это всего лишь неверно направленная энергия, выпавшая из своего времени. Достаточно вернуть энергию в исходное положение, и человек выздоровеет.
— Станет добрым?
— Да, нормальным.
— Выходит, зла как такового нет?
— Есть, конечно, но лишь относительно ко времени. То, что считалось нормой сто лет назад, сейчас — нонсенс. Многие из нынешних привычек будут признаны потомками вредными и злыми. Сегодняшнее восприятие — вот мерило зла.
— Но и Рощин, и немцы из «Туле» были заряжены на зло, оправдывая его разными целями. Разве то, что там рухнул мир, похоронив под собой носителей зла, — не показатель справедливости Вселенной?
— Подобное притягивает подобное, ты же знаешь. Если несколько потерявшихся душ оказываются вместе, энергии объединяются, образуя воронку, втягивающую новые заблудшие души. Когда энергии становится слишком много, следует ее выброс, что и произошло на Сейв-Вэре. Разве ты не помнишь еще одну истину: добро созидает, а зло — разрушает?
— Само себя?
— В том числе. Закон Вселенной — Добро и Любовь. Нарушители закона всегда наказывают сами себя. Это и случилось с родом магистра.
— То есть они убили сами себя?
— Не совсем так. Есть еще один аспект, позже ты его поймешь. Там, на Сейв-Вэре, каждый творил свою реальность.
— Каждый? И я?
— Конечно. Ты хотела жить и выжила.
— То есть моя воля дала мне силы?
— Воля — лишь инструмент. И магистр, и ты — пользовались этим инструментом и получили каждый свой результат. Акт созидания и акт разрушения.
— Но тогда почему выжил Рощин? Он сотворил не меньше зла.
— Просто его урок на Земле еще не окончен.
— Какой урок? Что за чушь? — Ольга села в постели, испугавшись своего громкого голоса, открыла глаза. — С кем я только что разговаривала? Сама с собой? Но я ничего не знаю о законах Вселенной и каких-то там энергиях, выпавших из своих временных зон. Откуда в моей голове эти эзотерические бредни?
Вокруг нее была та же комната. То же окно с грустным рыжим кленом, тот же экран компьютера, сонно помаргивающий ромбовидной заставкой. Она сходит с ума, вот что…
— Не бойся. С тобой все в порядке.
Теперь голос звучал прямо в голове. Девушка совершенно не могла определить, где именно — в ушах, затылке, темечке. Непонятно было, и кто говорит — мужчина или женщина. Громко или тихо. Весело или грустно.
Просто голос. Ясный, доброжелательный, очень четкий.
Я сплю? — Ольга сильно потерла глаза, больно дернула себя за мочку уха. Глаза снова увидели то же окно, впрочем, изрядно посветлевшее, потому что на улице окончательно рассвело, тот же дождь, тот же клен, сильно полысевший и на свету еще более жалкий.
Ухо, цепко прихваченное острым ногтем, защипало.
Нет, не сплю. Значит, я все же сошла с ума. С горя не получилось, так — с радости. Все. Душ, кофе — и на работу.
- Не спеши. Где ты будешь находиться, значения не имеет. Главное, чтобы ты хотела со мной говорить.
— Господи! — Славина накрыла голову подушкой, прячась от этого голоса, света за окном, самой себя. — У меня галлюцинации.
— Не бойся, ты здорова.
— Кто ты? Кто со мной говорит? — тоскливо прошептала Ольга.
— Вы называете меня Мурка, хотя мое настоящее имя совсем другое.
— Мурка? — Девушка сбросила с головы подушку и уставилась на расположившуюся рядом кошку.
Животное сидело прямо против ее головы и немигающе смотрело на Славину глубокими зелеными глазами, в центре которых, как ворота в иные недоступные миры, чернели вытянутые провалы зрачков.
Ольга в ужасе уставилась на кошку и тут же почувствовала, как втягивается ее вялое беспомощное тело в эти бездонные черные дыры. Плети обвисших рук, плечи, голова… В тот момент, когда Славина готова была потерять сознание от страха и тоски, зазвонил телефон. Девушка схватила трубку, как соломинку, понимая в ней единственное свое спасение.
— Олечка, — проворковал в трубке уютный голос соседки. — Корм-то Мурочкин забери! Она ведь у вас избалованная! С голоду помрет, а ничего другого в рот не возьмет.