Восьмой ангел

Девушка брела по снегу, босая, в длинной льняной рубахе, практически балахоне, типа того, который они нашли в дипломате, спрятанном в каменном мешке на зловещем плато Сейв-Вэр. Точно в таких же были на своем жутком обряде в таинственной мурманской пещере члены тайного общества «Туле».

Под балахоном на теле ничего больше не было. Кроме крупных трясущихся мурашек и липкого противного пота. И от нее, она это чувствовала, пахло точно так же остро и выморочно, как от земли под ногами. Сзади в спину Ольгу подталкивал холодным тупым автоматным дулом кто-то невидимый и страшный.

Она ясно видела себя со стороны. Всю целиком. Кроме той самой непонятной и жуткой деревяшки, болтающейся на груди и больно стукающейся о ребра.

Или это была не она? А просто кадры из какого-то фильма про войну, который напугал ее в детстве, оставив в одном из дальних закоулков памяти чувство холодного ужаса и полной безнадежности?

Но, наблюдая себя со стороны, замерзая и поскальзываясь, идя прямиком к смерти, Ольга одновременно знала, что это — сон.

Снова — тот же самый. Который снился ей вот уже пару месяцев, с тех самых пор, как она вернулась из Мурманска.

Увы, но осознание того, что все происходящее — всего лишь ночной кошмар, нимало не утешало. Состояние не делалось ни менее жутким, ни менее реальным. Просто сам кошмар и его осознание существовали по отдельности, не пересекаясь и не микшируя друг друга. Как две равноправные самостоятельные части ее личного бытия.

Каждую ночь, как и сегодня, девушка просыпалась оттого, что занемевшие ноги начинали дико болеть от холода и снега. Их сводило судорогой, простреливало икры, скрючивая пальцы и стопы. Однако сегодня к боли в ногах прибавилась еще одна. Кто-то невидимый и жестокий вводил в ухо тугой металлический стержень, надавливая и подкручивая, словно вгонял шуруп в стену. От этого прямо в середине головы возник дикий, невероятно высокий звук — предвестник еще одной дикой боли. Но пока боль не материализовалась, звук жил в мозгу, радужно переливаясь, словно играя, вызывая мучительное желание изо всех сил тряхнуть головой или засунуть прямо под череп пятерню, чтобы с корнем вырвать это гнусное, раздражающее, чужеродное…

Ольга дернулась, застонала и открыла глаза.

Макс, услышав ее движение, не просыпаясь, успокаивающе протянул руку.

— Ш-ш-ш… Оленок, все хорошо, я с тобой…

Девушка прикрыла глаза, еще не освободившись от кошмара, и снова возник тот самый металлический звук.

Зуммер мобильного телефона, сброшенного на ковер у низкой кровати, как раз рядом с ухом. Всего-то!

Ну да, конечно, они с Максом занимались любовью и столкнули маленькую трубку с тумбочки. И теперь она настойчиво сигнализировала о том, что пришла смска.

— Оленок, что? — Макс все же проснулся.

— Твой телефон, — осипшим, еще передавленным страхом голосом ответила девушка, — кажется, смс. — Поднялась и, едва ступая на стреляющие судорогой ноги, пошла в душ, смыть ужас и боль.

Макс зашлепал рукой по ковру, поймал тренькающее чудо технической мысли.

«Хогон согласен, жду в Бандиагаре. Моду».

— Оленок! — радостно завопил мужчина, мгновенно проснувшись. — Оленок! Ура! Я попаду в пещеру! Оленок!

Он вскочил с постели, влетел в ванную, прямо под сильные горячие струи воды, и, целуя и тормоша мокрую, еще не пришедшую в себя девушку, как ребенок, неожиданно получивший вожделенную, но совершенно неожидаемую игрушку, счастливо повторял одну и ту же фразу:

— Хогон согласен! Согласен! Я попаду в пещеру!

И Ольга, невольно поддавшись его ликованию, совершенно еще не понимая, кто такой хогон, и о какой пещере речь, тихонько и радостно засмеялась, осознав, наконец, что то, жуткое, недавнее, было ничем иным, как обычным кошмаром. А наяву, здесь, она, Ольга Славина, абсолютно счастлива, потому что рядом ее Макс, а с ним — ничего не страшно. И скоро наступит ясный, яркий день. И будет неимоверно праздничное солнце, и нежное-нежное море, и покой, и любовь, и родные губы, и сильные руки. Все то, чего у нее так долго не было, а теперь — есть. И это — навсегда.

Огромный отель постепенно просыпался. Уже было почти светло, небо, пробивающееся сквозь густые цветочные заросли, отгораживающие бунгало от любого любопытного глаза, приветливо розовело, обещая новый волшебный день. Уже тихонько зашуршал в утренней тишине местный трамвайчик — открытый, как детский аттракционный паровозик, электромобиль, курсирующий по всей обширной зеленой территории отеля-сада, чтобы не заставлять расслабленных отдыхающих наматывать на уставшие от бесконечного купания ноги лишние километры. Уже слышались легкие голоса ранних купальщиков, желающих встретить рассветное чудо нового дня прямо в море…

Макс открыл окно, впуская в прохладное кондиционированное бунгало пряность свежего утра, чириканье веселых птах и соленый ветерок с близкого берега, вернулся к Ольге, завернул ее, еще мокрую после душа, в простынь, усадил к себе на колени.

— Успокоилась? Опять тот же сон?

Ольга тихо кивнула и спрятала мокрую голову на груди мужчины.

— Оленок, тебя что-то очень мучит, глубоко, внутри, так глубоко, что ты и сама понять не можешь. Стресс, понятно, но это — что-то другое. Пожалуйста, пообещай мне, что, как только мы вернемся в Россию, сходишь к доктору…

— Какому доктору, Макс? — слабо усмехнулась Ольга. — К невропатологу? Или к психиатру? Или вообще — к экстрасенсу? Мне кажется, все это от той гадости, которую магистр в меня влил тогда, в пещере. А что влил? Наркотик какой-то? Так я даже не знаю, какой… И не понимаю, почему мне снится именно это? Немцы меня ведут на расстрел, какая-то деревяшка на шее. Что на ней написано? — Девушка сильно потерла лоб. — Пусть бы пещера снилась… Или Тимки убитые… Или магистр полоумный. Да даже вертолет, что нас расстреливал. Хоть и страшно, но — понятно, а тут…

— Ладно, — Макс поцеловал девушку в мокрую светлую макушку. — Доктора я сам тебе найду. Есть у меня друг, правда, он в Питере. Но мы же с тобой собирались опять ко мне? Правда… — Мужчина замолчал, потом просительно взглянул прямо в глаза Ольге, оторвав ее лицо от своей груди. — Оленок, мне придется уехать. Максимум, дней на десять. Отпустишь?

— Это из-за этой смски? Куда?

— Далеко. В Африку.

— В Африку? — замерла Ольга. — А… а я? Значит, как только мы вернемся, ты сразу уедешь?

— Нет, родная. — Максим осторожно поднялся. Усадил девушку в кресло, присел перед ней на корточки. — Я должен уехать, не заезжая в Россию. — И, уловив совершенно несчастный Ольгин взгляд, виновато добавил: — Такой случай представляется один раз, понимаешь? Я мечтал об этом всю жизнь. Даже, наверное, больше.

Девушка крепко закусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться, но глаза… Из обоих сразу, бодро, словно их кто-то подгонял изнутри, заструились два полноводных светлых ручейка.

— Оленок, ну что ты, — огорчился Макс. — Ну, хочешь, я никуда не поеду? Ну их к черту, этих догонов с их таинственными пещерами! Попаду в другой раз…

— Прости меня, Макс, — шмыгнула носом Ольга. — Это я после сна этого дурацкого отойти не могу. Конечно, поезжай. Мы же договорились, что работа есть работа, и никто из нас не будет ограничивать другого в свободе передвижения. — Девушка попыталась улыбнуться. — Мне как раз программу сдавать, все равно не до тебя будет. И потом, мы за оставшуюся неделю друг другу здесь еще надоесть успеем!

— Оленок, — Макс взял в ладони ее руки, поцеловал. — Оленок… Я не могу быть с тобой еще неделю. Я должен уехать сегодня…

— Как? — Вопрос повис в воздухе не словами, а всхлипом. — Как — сегодня?

— Моду пишет, что хогон — согласен. Хогон — это верховный жрец догонов. Уговорить его на то, чтобы нам показали священную пещеру, со времен Грийоля еще никому не удавалось. Я не знаю, как это получилось у Моду. Это — чудо! И если я не приеду немедленно, хогон может передумать, понимаешь?