Дорога к вулканам

— Получается, что вы мне не рады?

— Совсем не рад. Врать не буду. Ни капли.

— Почему?

— Потому, парниша. Больно уж ты крут. С такими упрямыми и прямолинейными гавриками трудно договариваться о чём либо. Многократно проверено. В плане разумных компромиссов договариваться, я имею в виду.

— Почему же — трудно? — насмешливо улыбнулся Тим. — Невозможно, если по-честному. Терпеть ненавижу — компромиссы. Точка… А Томас Грин? Он шёл на компромиссы?

— Томас? Он и был-то у нас на месторождении всего один раз. Повертелся-покрутился минут сорок-пятьдесят, а потом забрался на броню и укатил.

— На броню? Это как?

— Так у нас принято выражаться, — непонятно вздохнув, объяснил Сан Саныч. — То бишь, на броню вездехода. Другими видами транспорта до Безымянного месторождения пока не добраться. Не считая вертолёта, понятное дело… Почему, именно, на броне? Можно, конечно, и внутри, если есть такое дурацкое желание. Но больно уж там жарко и душно. Да и комары донимают… Ага, вон и он, мистер Грин. Тебя, молодчик брутальный, надо полагать, встречает. Ладно, пока. Встретимся уже на месте. То есть, на строительстве дороги.

— Встретимся, понятное дело. Не вопрос…

Томас Грин — высокий и тощий шатен среднего возраста, приветственно помахав рукой, завопил на всю округу на английском языке:

— Брут, бродяга! Сколько лет, сколько зим! Давай, я тебя по плечам похлопаю.

— Хлопай, не вопрос, — разрешил Тим. — Сколько лет, спрашиваешь? Да, почитай, уже года три с половиной, как не виделись. Помнишь, как славно мы тогда, в Амстердаме, покуролесили?

— Помню, конечно, — тревожно оглядываясь по сторонам, засмущался Томас. — Разве такое позабудешь? Кошмар развратный и бескрайний. Как вспомню, так вздрогну…

— Да, ладно тебе. Давай краба, пожму.

— О-у-у!

— Что такое?

— То же, что и всегда. У тебя — по-прежнему — не ладошка, а самые натуральные клещи кузнечные.

— Извини, приятель, — повинился Тим. — В следующий раз постараюсь быть поаккуратней… Ну, что, пошли в здание?

— Зачем?

— Багаж хочу получить. И клетку с псом.

— Ты и Клыка приволок с собой? — обрадовался Томас. — Просто замечательно и очень кстати. Его чуткий собачий нос может нам здорово пригодиться… А идти никуда и не надо. Багаж сюда вывезут, вон из тех зелёненьких ворот.

— Прямо на улицу? Здесь даже навеса нет. А если, не дай Бог, дождик закапает?

— Данный нюанс никого не волнует. Никого из местного начальства, я имею в виду. По крайней мере, весной, летом и осенью. И вообще, местный аэропорт, чтобы ты знал, является самым бестолковым аэропортом в Мире… Давай-ка, отойдём в сторонку и перекурим.

— А как же багаж?

— Повторяю ещё раз — самый бестолковый и бардачный аэропорт в Мире. Поэтому в ближайшие сорок-пятьдесят минут багажа не будет. Даже и не надейся. Бесполезно…

Они отошли от толпы пассажиров рейса «Москва — Петропавловск-Камчатский» метров на сто пятьдесят, к неуклюжему забору, смонтированному из длинных алюминиевых профилей, и закурили.

Рядом располагалась высокая горка, сложенная из пустых деревянных ящиков, беспорядочно набросанных друг на друга. Впрочем, шесть ящиков были аккуратно составлены — боковыми плоскостями — друг к другу, и на этом подобии «диванчика» обнаружился неизвестный оборванец. Он возлежал на спине и, задрав жиденькую пегую бородёнку вверх, заливисто и беззаботно посапывал.

— Никак, бомж? — мимолётно улыбнулся Тим. — А я уже и подзабыл — как они, родимые, выглядят.

— Бич, — поправил дотошный Томас. — Это, извини, две большие разницы. Для тех, кто понимает, конечно. Как любит (обожает, так-таки!), выражаться в своих бессмертных «нетленках» великий и ужасный Александр Бушков.

— Александр Бушков? А кто это такой?

— Ну, ты, Брут, и даёшь. Темнота не культурная. Сразу видно, что уже лет десять не был на Родине.

— Почти пятнадцать.

— Это, конечно, многое объясняет… Так вот, Бушков — отличный русский писатель. Практически культовый. Даже я, будучи иностранцем, зачитываюсь его динамичными и оригинальными романами — и о реалиях современной России, и о различных фантастических Мирах. Впрочем, дело совсем и не в этом… Бич? А пусть себе спит. Он нам не мешает. Да и говорим мы на английском…

— Как ты сказал? — заинтересовался Тим. — Мол, дело совсем и не в этом? А в чём же тогда? И ещё. Про Клыка тобой тоже был выдан приметный перл. Мол: — «Его чуткий собачий нос может нам здорово пригодиться…». Нам? Я же, вроде, прибыл сюда тебе на замену? Или как?

— Ну…, э-э-э…, — озабоченно повертев головой, замялся Томас. — Я, действительно, сегодня вечером вылетаю в Москву, а уже там пересяду на ближайший рейс до Парижа. Да, свои нынешние должностные обязанности я перекладываю, Брут, на тебя. Старательно надзирай за здешними природными объектами, находящимися под опекой ЮНЕСКО. Не за всеми, конечно, а только за теми, которые расположены в северных районах полуострова, примыкающих к Корякскому нагорью. Это она и есть — моя, то есть, уже твоя зона ответственности… Впрочем, обо всех тонкостях и нюансах тебе в здешнем Представительстве нашего Фонда подробно расскажут. Отвезу, познакомлю, в гостиницу вас с Клыком заселю. А после этого вновь отбуду в аэропорт. Далее — в Москву и Париж.

— Заканчивай мне зубы заговаривать, — посоветовал Тим. — Что тут у вас происходит?

— Да, собственно, ничего…

— А почему же тогда ты, бродяга худосочный, постоянно оглядываешься по сторонам, словно бы опасаешься чего-то? Или же кого-то? Давай, соберись с мыслями. Или там с духом. Соберись и всё расскажи.

Грин, выбросив окурок под забор, тут же закурил новую сигарету. Делал одну глубокую затяжку за другой, задумчиво щурился и молчал.

А Тим и не думал его торопить. Зачем? Всё в этом Мире должно развиваться естественным путём, без нудных понуканий и избыточного насилия. В том смысле, что в идеальном случае…

Вокруг было тихо, только наглый оборванный бичара, вольготно устроившись на пустых деревянных ящиках, заливисто похрапывал во сне, да где-то вдалеке, за алюминиевым забором, изредка покрикивали ленивые камчатские чайки.

Наконец, Томас, докурив очередную сигарету до самого фильтра, решился-таки на откровения и монотонно забубнил:

— Понимаешь, Брут, я здесь обнаружил одну странную штуковину. По-настоящему странную, по-глобальному.… Ну, в том плане, что это моё неожиданное открытие может всё перевернуть с ног на голову. Причём, всё-всё-всё. То бишь, фундаментальное мировоззрение всего нашего человечества на картину общего мироустройства… Понимаешь?

— А то, — заверил Тим. — Понимаю, понятное дело. Без вопросов. Причём, железобетонно, как любит выражаться одна зеленоглазая и ужасно-симпатичная прибалтийская ведьмочка. Продолжай, братец. Продолжай…

Про себя же он подумал: — «Тоже мне, второй бином Ньютона. Мол, окружающий нас Мир гораздо сложней и многогранней, чем это принято считать… Конечно же, ясен перец, сложней. Я, например, совсем недавно лично убедился в этом. Там, на суровом Шпицбергене, повстречавшись с путешественниками во Времени, прибывшими к нам из далёкого двадцать восьмого века. Бывает, как выяснилось. Правда, ничем хорошим эта встреча не завершилась…».

— Нечего — продолжать, — вновь «спрятался в раковину» Томас. — Всё настолько глобально и серьёзно, что я до сих пор, понимая, что реально запахло Нобелевской премией, ещё ни с кем не делился конкретной информацией. Только руководству «Фонда защиты дикой природы» и ЮНЕСКО сделал несколько призрачных намёков. Вот, и получил вызов на начальственный парижский ковёр.

— А чего не делился-то?

— Нельзя, Брут, о таком сообщать всуе. Ну, там по телефону или по электронной почте.

— А как надо? — проявил настойчивость Тим.

— Только при личной доверительной беседе, плотно закрывшись в надёжном бункере. Подчёркиваю, в очень надёжном бункере, предварительно многократно проверенном на предмет отсутствия «прослушек» и прочих шпионских гадостей.