Испытание

Те в ответ замахали руками. Капитан, опасливо глядя на шхуну, показал на часы.

— Э-э, нет, — заподозрил неладное Мурат, — никуда мы, хозяин, тебя не пустим.

— Пусть и они подымаются! — закричал Андрей.

Хозяин вдруг наклонился к Мурату и Таймуразу, зашептал:

— Давайте вместе в лодку. Здесь оставаться нельзя.

— А они? — спросил Мурат.

— Мало тихо, — испугался хозяин. — Они должны здесь.

— Ну?! — возмутился Мурат. — Или все в лодку, или и ты остаешься с нами.

Капитан вытаращил глаза, что-то грозно крикнул хозяину.

— Пусти! — умолял хозяин Мурата. — Они уйдут!!!

Капитан махнул рукой, и матросы дружно заработали веслами.

— Что это делается?! — закричал Андрей.

— Неладное задумали басурманы! — погрозил кулаком японцам бригадир.

Мурат и Таймураз оттащили хозяина от поручней.

— Что хочешь сделать? Говори, сволочь, убью! — закричал Таймураз.

Хозяин вдруг ахнул, схватился за голову, забормотал:

— Мало-мало время! Близко-близко взрыв! Это не должно быть! Скорей! — он потащил горцев к каюте.

На полу каюты тлел бикфордов шнур. Он тянулся к ящику, находившемуся под столиком. Вбежав в каюту, хозяин стал яростно и лихорадочна топтать шнур, выкрикивая:

— Взрыв не надо! Взрыв не надо!

Мурат перерубил шнур кинжалом. Японец сел на кровать и заплакал. Артельщики, столпившись у дверей, во все глаза смотрели на него.

Таймураз упер в грудь хозяину кинжал, грозно спросил:

— Зачем хотел взорвать? Говори! Зарежу!

— Скажу, скажу! — торопливо заявил японец. — Шхуна старый. Но застрахованный. Выгодно взорвать, чтоб деньги получить, другой шхуна купить… Взрыв — и нет шхуна. Здесь Море дьяволов — страшное место: пароходы гибнут, все люди…

— Нам, выходит, смерть, а тебе деньги? — изумился Андрей. — У-у, гнида!

— Что теперь делать будем? — оглянулся на друзей Таймураз.

— Я вас возвратить назад, назад туда, — затараторил японец. — Я уметь вести шхуна… Я быть штурман…

— Опять в эту вонь? — Сане чуть опять плохо не стало. Мурат, приставив кинжал к труди японца, закричал:

— Ты нас вести на материк, ясно? Или тот материк и жизнь, или смерть!..

Майрам, сидя поодаль, внимательно следил за тем, как из трюма появился Саня, которого укачивало, как, увидев что японцы пересаживаются в лодку, позвал своих, как Мурат, 1аи-мураз и Николай настигли хозяина шхуны, не успевшего опуститься в лодку, как затоптали бикфордов шнур, как Мурат, приставив кинжал к груди японца, грозно закричал: «Ты нас вести на материк, ясно? Или тот материк и жизнь, или смерть!..» И в этот момент Майрам непроизвольно цокнул языком.

— Ты что? — оглянулся Вадим. — Не нравится?

— Можно не так, — осмелел Майрам.

Вокруг заулыбались, снисходительно и насмешливо.

— Покажи как, — серьезно попросил Савелий Сергеевич. Майрам влез на шхуну, подошел к японцу, нежно похлопал по плечу, моргнул и доброжелательно попросил:

— Веди, дорогой, шхуну на материк…

Костя, игравший хозяина, удивленно уставился на него. Майрам опять сощурил правый глаз, уверенно положил ему на колени ладонь, дружелюбно произнес:

— Не в Японию, — вези на материк…

Вадим озадаченно вцепился взглядом в его лицо:

— Почему говоришь без угрозы? Напугать хозяина надо? Непременно! Чтоб не артачился, — он насмешливо хмыкнул, — иначе на экране это будет «клюквой».

— Зачем кричать? — возражающе поднял ладонь Майрам. — Японец и так видит, что сила на моей стороне: у меня же в руках оружие!

— Надо подавить его психику. А для этого должна быть угроза. И голосом, и свирепым взглядом, и оружием! — наставительно пояснил актер и оглянулся на Конова: — Продолжим съемку?

— Как много в жизни крика, — Майрам вздохнул. — Один все время орет, руками лезет в лицо, а его не боятся. Другой голос не повысит, тихо скажет: «Отстань», и ты понимаешь, что с ним шутки плохи: не крикнул он — сильный человек! Я давно приметил: страшно тогда, когда угроза идет с улыбкой…

— Но Мурат южанин! Он горяч! Он не станет прикидываться тихоней! — стал сердиться Вадим. — Зачем ему это?

— Нет, — упорствовал Майрам. — Не знаю, как объяснить, но он не станет кричать. Так всегда бывает: вырвется громкое слово — потом стыдно бывает. Вот и у Савелия Сергеевича так: кричит на группу, потом переживает…

— Ну, это мне лучше знать: переживаю я или нет, — зыркнул глазами по сторонам Конов и сурово спросил Майрама: — Ну, а моргать зачем?

— Он ему моргнул, чтоб сказать этим: дружище, ты в моей власти, — пояснил таксист, — но я не хочу тебе делать плохо. Только будь благоразумным, не горячись, не напрашивайся на беду! — и все будет хорошо…

— Сколько мыслей — и передать их без слов? — усмехнулся Вадим. — Одним взглядом? Не пори чепухи!..

— Если мы рядом сидим, улыбаемся друг другу, ниоткуда беда не грозит нам, времени у нам много, все чувства спят — только уши работают, — тогда слова нужны. Тогда много слов нужно, чтоб передать простую мысль, — кольнул Майрам Сабурова. — А когда человек весь напряжен, когда все чувства натянуты, когда он встревожен тем, что разоблачен, — один взгляд громче длинной речи.

— Забавно! — воскликнул Конов, не сводя с таксиста задумчивого взгляда, и тот понял, что он давно уже согласен с ним. — Значит, Вадим только так должен играть этот эпизод?

— Не знаю, — смутился Майрам, — но Мурат, когда у него в руках кинжал, кричать не станет…

— Точно! — радостно закричал Савелий Сергеевич и обратился к Вадиму: — Давай-ка повторим, что он нам показал.

— Не буду! — резко ответил Вадим. — Это в корне противоречит моему представлению образа Мурата. — Он весомо произнес: — Надо и мне доверять! Моему чутью и таланту!

— Таланту? — возмутился Конов. — Гордыни у тебя на всю Софи Лорен! Ты и видеть-то еще не видишь героя фильма! Играешь фразу!

— Я не стану сниматься у вас! — пригрозил Вадим.

— Тебе надо все разжевывать. Ухватить не можешь. Таксист верную мысль подсказывает, а ты ерепенишься.

— Вот и снимайте его в роли героя из народа! — просто сказал Вадим и сорвал с головы шапку.

— Да что вы ссоритесь? — бросился успокаивать их Степа.

— Погоди, — отвел его рукой Вадим. — Мы друг друга не понимаем. И это отразится на фильме. Ничего не получится… Лучше уж я уйду. Снимайте в своем фильме его, — показал он на Майрама.

— И сниму! — парировал Конов. — У него есть своя трактовка, и она меня больше устраивает!

— Вот и отлично, — еле сдерживаясь, сказал Вадим и двинулся по дороге в долину…

— Погоди, Вадим, — закричал Степа и кивнул таксисту: — Отвези…

— Нет, — отказался Вадим. — Я пешком пройдусь…

— Загримировать Майрама! — громогласно приказал Конов, чтоб слышал Вадим. — Ты будешь исполнять роль Мурата. И не смей возражать! Я вижу тебя в этой роли! Ты утрешь нос гению Сабурову!.. Загримировать Майрама!.. Ишь, какой фрукт! — и неожиданно закричал директору: — Михаил! Отправь вслед этой кинозвезде автобус. Не то загнется где-нибудь в горах — отвечай за него… — он ворчал и ругался, хотя всем было ясно, что не из-за боязни ответственности отправляет он вслед Вадиму машину: просто, таким он был человеком — требовательным, крикливым, но и заботливым, незлобивым. Взгляд его остановился на Майраме, и он грозно закричал: — Почему не гримируешься?..

— Внимание! Приступаем! — Савелий Сергеевич направился к съемочной площадке, на которой Майрам уже добрый час маялся под взглядами — насмешливыми и подбадривающими — киношпиков, чувствуя себя не очень уютно в гриме Мурата.

Михаил Герасимович встал на пути режиссера, попытался образумить его.

— Без утверждения худсовета? Без пробы?

— Миша, Мишенька, не волнуйся, — похлопал его по груди Конов. — Считай, что сегодняшняя съемка и есть проба. И не забудь: Майрам родственник Мурата. Какая реклама, а?! Таксист исполняет роль брата своего деда — героя гражданской войны… Здорово!

— Все должно быть по закону, — парировал директор.