Испытание

— Не имею права подставлять тебя под пули бандитов. Тебя уже и так один раз похоронили. Дай народу узнать и увидеть тебя.

— Меня не стыдишься, пощади уши моего племянника, — кивнув на Хаджумара, поморщился Мурат. — Что он скажет, если я дома останусь? Кому нужны мои винтовка и шашка с дарственными надписями, если Мурат у домашнего очага отсиживается, когда другие гоняются за бандитами?! Нет, не таким: родила меня мать.

В дороге Коков продолжал расспрашивать Мурата. Тот отнекивался:

— Не помню…

— Надо, надо все помнить! — возразил Коков. — Все яростные атаки и жаркие бои в обороне — зимой и летом, в горах и на равнине, в лесах и на болотах, в жару и холод… Разве можно забыть, как по тебе строчили пулеметы, как рядом взрывались снаряды, взметая землю и снег, сверкали шашки, храпели кони, кричали и стонали люди?.. Нет, человеку, испытавшему это, суждено и жить и дышать им до самой смерти, — он вновь оживился: — Помню, как много в письме рассказывалось о твоих подвигах в тылу белых. И это забыл?

— Нет, не забыл, — усмехнулся Мурат. — Когда англичане и Колчак пошли на соединение друг с другом, я сам попросил, чтоб мой отряд был маленькой собачкой.

— Собачкой? — удивился Коков.

— На медведя никогда не охотился? Одному на него нельзя — он тебя разорвет. С собачкой надо идти. С умной. Ты идешь на медведя — он на тебя идет. Держи кинжал и жди. Медведь к тебе подошел, лапы поднял… И тут собачка — маленькая такая, едва видна — цап его за это место! Медведь о тебе забыл, назад оглядывается. А ты скорее шагни вперед и коли его!..

— Здорово! — засмеялся Тимур.

— А за что тебя трибунал судил? — вспомнил Коков. Мурат поежился, кисло улыбнулся:

— Своевольничал я, хотел сразу всех людей счастьем одарить… — и умолк, ушел в себя; ему от одного упоминания о давнем происшествии стало не по себе…

…Пожилой, недоверчиво косившийся на их винтовки горец заявил, что не встречал ни трех вооруженных людей, ни отряд милиционеров.

— Ты или слепой, или живешь не в этом ауле, — кивнув на раскинувшиеся вдоль крутого берега сакли, нахмурился Коков.

— Здесь я родился, — здесь и умру, — возразил горец. — И на глаза никогда не жаловался.

Коков неожиданно зло и длинно выругался. У крестьянина то ли от страха, то ли от обиды задрожали руки. Чтоб не выдать свое смятение, он торопливо засунул руку за пояс, жалобно произнес:

— Разве вина человека, если он не видит того, чего не было? Зачем ругаться? Или думаешь, вру?

— Верю, верю тебе, — успокоил его Коков, — а ругань моя не в твой адрес. Предназначена тому, кто по десять раз в день меняет свои намерения.

Солтан прыснул в рукав.

— Видишь, и он смеется над тем же человеком, — усмехнулся Коков. — Ну и командиром наградило нас начальство! Из себя он видный, да дела нет. Договорились же ясно и четко, что всем отрядом окружаем лесок на этом, северном склоне горы, а встречу назначили у твоего аула, земляк. А где отряд?

— Может, еще придет, — высказал надежду Тимур.

— Жди! — чертыхался Коков. — Произошло то, что всегда случается с нашим «драгуном»: кто-то по пути сюда что-то ему нашептал, показал другой ориентир, — он и свернул в сторону, — глянув на молчаливо слушавшего его Мурата, Коков резко повернулся к нему на седле. — Он однажды ночью заставил нас окружить Унал, а утром стал обшаривать двор за двором, уверяя, что у него верные сведения и преступники на ночь остановились в ауле. И смех и грех: и бандитов не оказалось, и обыском обидели аульчан. Кое-кому из милиционеров понаставили синяков за то, что заглядывали не на ту половину хадзара. Вот так! — Поежившись, он приподнял воротник шинели, еще глубже втянул шею в плечи. — Апрель, а холод февральский… С неба сыпет не переставая дождь-не дождь, снег-не снег…

— Что же делать будем? — тоскливо спросил Солтан с напускной сонливостью в голосе, намекая на то, что следует дать отбой и спрятаться где-нибудь под крышей.

Словно не уловив намека, Коков раздраженно дернул плечом.

— А что станешь делать? Придется искать отряд.

— Мы ищем отряд или бандитов? — серьезно спросил Мурат.

В его вопросе слышался явный подвох. Не думает ли он, что им вчетвером под силу поиски троих вооруженных до зубов бандитов?

— Лес вон какой, — показал на гору Коков, — его и полком: не охватишь. В стоге сена легче иголку найти…

— А зачем углубляться в лес? — пожал плечами Мурат. — Они же не век собрались сидеть в лесу? Когда-то выползут. Вот и следует устроить засаду там, откуда они выйдут…

— А кто нам укажет такое место? — невольно присвистнул Солтан.

— Верно, кто? — поддержал его Коков. — Они ведь дороги обходят, свои тропинки ткут.

— Они точно в этом лесу? — спросил Мурат.

Коков подробно рассказал, на чем основано такое предположение. В трех высокогорных аулах в течение последнего месяца исчезло несколько баранов. Брали их по одному, поочередно с каждого из этих аулов, в том порядке, в котором они расположены с запада на восток. Если провести через них полукруг, то он примыкает к этому лесу. Где же могут укрываться бандиты, если не в нем?

— Наш аул ближе всего к лесу, — вмешался в их разговор крестьянин, — а ни у кого ни одна овца не пропала!..

— Но и хитрый волк никогда не трогает скотину вблизи своего логова, чтоб не вызвать гнев людей, — возразил Коков..

— Тоже верно, — согласился Тимур.

— Они на конях? — поинтересовался Мурат.

— Скорее даже у каждого по два коня, иначе им бы от нас не уйти, — пояснил Коков.

— Это лучше, — сам себе сказал Мурат.

— Что — лучше? — не понял Коков.

— Что у них есть кони…

Милиционеры и крестьянин молча уставились на Мурата. Коков нахмурил брови; кажется, он догадался, на что намекает Северный Чапай. Но он не успел и слова молвить, как Мурат приступил к расспросам горца:

— Значит ты отсюда родом?

— Да, — кивнул головой крестьянин.

— Ив лесу бывал?

— Бывал.

— А звать тебя как?

— Керим я…

— Скажи, дорогой Керим, в этом лесу много родников?

— В лесу? — он задумался. — Сам ни одного не видал и не помню, чтоб кто-то из земляков наткнулся на него… Но наверняка сказать не могу…

— Сами уточним, — сказал Мурат и задал очередной вопрос. — А по ту сторону горы река имеется?

— Это уж точно знаю: нет там реки! Только после ливня поток сбегает, и опять кругом сушь.

— Спасибо, уважаемый Керим, ты нам здорово помог, — пожал крестьянину руку Мурат.

— Я всегда рад помочь добрым людям, — гордо кивнул головой горец и, прижав ладонь к груди, неторопливо, с чувством собственного достоинства повернулся и пошел в сторону аула.

— И чем он тебе помог? — недоумевая, Коков пожал плечами. — Бестолковый человек.

— Он обременен другими заботами, — возразил Мурат. — Твои дела для него так же странны, как его заботы — для тебя. И он сейчас идет и думает о том, как бестолковы мы…

…Уточнить, есть ли в лесу родник, Мурату удалось легко. Милиционерам он запретил показываться вблизи леса. Сам безоружный, сел на коня, не взял ни винтовку, ни шашку. Только кинжал прихватил. Лес тянулся по берегу версты четыре. Мурат двигался по дороге вдоль реки параллельно лесу. Глядя на него, можно было подумать, что горец едет по своим нехитрым будничным делам или к другу-кунаку. Конь шел медленно, Мурат ни разу его не пришпорил. Всадник то и дело позевывал: ни дать ни взять горец, который вчера долго сидел на кувде, изрядно попивая араку и вдоволь закусывая мясом и сыром. И невдомек было, что он внимательно всматривался в тот берег, боясь прозевать любой ручеек, стекающий с лесистого склона горы… Добравшись до места, напротив которого лес внезапно убегал вверх, всадник вдруг о чем-то вспомнил, стал торопливо шарить по карманам. Он явно что-то забыл, без чего дальнейший путь становился бессмысленным. Огорченный, он повернул коня в обратном направлении и в сердцах огрел его плетью так, что тот стремглав поскакал к аулу…

Взбешенное от столь непривычного с ним обращения животное в несколько минут вынесло всадника к обрыву, в низине которого жались к лошадям посиневшие от холода милиционеры. Лошади, фыркая, тянулись к редкой прошлогодней травке, притаившейся меж камней… Мурат, довольный проведенным осмотром, спрыгнул на землю, поискал в кармане трубку, набил ее табаком, раскурил и только после этого произнес: