Страница 44 из 52
— Две недели?! — обрадовался Внуский. — Если дело за бумажками, то считайте, что я уже за границей.
— Кстати, у меня к тебе просьба, — остановил его у порога начальник филиала. — Дочери позарез необходимо стать брюнеткой. Как ты догадываешься, дела сердечные… В общем, речь идет о каких-то новых парфюмерных красителях… Они там, говорят, не очень дорогие.
— Считайте, что ваша дочь — брюнетка, — заявил Внуский.
Начальник филиала не знал, что его сотрудник больше никогда не пересечет границу. Как не знал и сам Внуский.
…Внуский лежал на койке в камере, куда он был доставлен поздно ночью, и ждал, когда его вызовут на допрос. То, что произошло в аэропорту, ошарашило его. Он знал, что ему следует быть готовым к такому повороту событий. Но он, ждавший, что через несколько часов окажется опять в Лондоне, ничего не заподозрил, когда девушка, сопровождавшая пассажиров к самолету, уже у самор трапа прижала наушники к ушам и спокойно обратилась к нему:
— Вы Внуский? Вас просят подняться к начальнику. таможенной службы. Звонит представитель главка, хочет сообщить вам что-то важное. — И попросила: — Вы уж управьтесь поскорее. Миша, — обратилась она к шоферу автобуса. — Доставь товарища к таможне и обратно.
И он поспешил в таможенный зал. И нашел кабинет начальника, в котором находилось пятеро штатских. Он не знал, что, когда автобус приблизился к зданию, Чернышев снял с телефонного аппарата трубку и положил на стол. Ничего не заподозрив, Внуский весело ткнул пальцем в трубку:
— По этому телефону меня вызывают?
И тогда, когда услышал гудок, он, все еще не беспокоясь, разочарованно произнес:
— Не дождались… Жаль… А не назвались, кто звонил? — И тут он увидел, что стоит в окружении четырех мужчин.
Высокий широкоплечий (это был Чернышев) прочел на его лице испуг, шагнул к нему и весомо произнес:
— Гражданин Внуский, вы задержаны.
Внуский давно готовил себя к такому повороту событий, знал, что может так произойти, и был уверен, что сумеет держать себя в руках, не даст ошеломить, будет тверд и непроницаем. Но внезапность перехода от радостного ожидания встречи с патроном к разоблачению ошеломила его и не позволила сразу принять верный тон. Он даже забыл возмутиться. Он растерянно смотрел на крепкого седого мужчину с густыми бровями.
— Поднимите руки, — сказал ему тот, кто стоял у него за спиной.
И он покорно поднял руки. Потом он клял себя, что не шумел, не протестовал, ибо в этом возмущении видел свой единственный шанс. Но это потом, а в этот момент он совершенно не контролировал свое поведение. Слишком сильно было потрясение… Думал ли он о семье, о том, как озадачены будут его сослуживцы, когда станет ясно, кем был Внуский? Нет, пожалуй, ничего подобного в его голове не мелькало. Только одна мысль билась в его висках и не находила выхода. На чем он попался? На чем?! Как же так? Вот и НЕ ПРОШЛО. НЕ ПРОШЛО! Он жалел себя, роптал на судьбу, что не дала ему выскользнуть из сетей, он оплакивал себя и в то же время усиленно искал выхода, веря еще, что все должно закончиться благополучно. Это для других в такой ситуации со всем покончено, а он, Внуский, должен выскользнуть, должен выкарабкаться. Для него НЕ МОЖЕТ НЕ БЫТЬ выхода! И он вспомнил, как успокаивал его шеф, как намекал, что даже при самом худшем варианте он не останется в одиночестве. Они помогут ему. Они обменяют его на советского разведчика. ОБМЕН! Да, да, это то, что его выручит! ОБМЕН! Так делали и так будут делать! Они обменяют его, обязательно обменяют! Ведь он им был очень полезен. Он дал им то, что не сумели бы добыть им их лучшие шпионы, профессионалы-разведчики! Ему это говорил — и причем неоднократно — сам шеф. Они узнают о том, что его взяли, и тотчас же приступят к переговорам!
Он стал приходить в себя. Он чувствовал, как руки человека, стоявшего у него за спиной, медленно и ловко обшаривали его с ног до головы, и с облегчением подумал о том, что прекрасно сделал, упрятав пленку не при себе, а в чемоданчике, уже загруженном в самолет, который вот-вот отправится в полет по привычному курсу…
— Не волнуйтесь о багаже, — точно подслушав его мысли, произнес седой мужчина, не сводивший с него глаз. — Ваш чемодан не загружен в самолет.
«И это они предусмотрели, — с досадой подумал Внуский и тут же сам себя оборвал — А чего ту удивляешься? Так и должно быть».
Пальцы ощупывавшего его человека наткнулись в наружном кармане пиджака на авиационный билет, ловко вытащили его и протянули высокому человеку:
— Пожалуйста!
Человек развернул билет, убедившись в его достоверности, довольно кивнул Внускому:
— Используем. — Он торопливо застегнул плащ, взял со стола шляпу, в ответ на недоуменный взгляд Внуского пояснил: — Полечу вместо вас. Не пропадать же билету! И не волнуйтесь за контракт — он будет подписан.
Двойник Внуского поднял на прощанье ладонь и быстро направился к двери, возле которой стоял автобус.
Внуский вспомнил, что всегда, когда он отправлялся в заграничную поездку, шефу бывало известно, кто его провожал и с кем он выпивал бокал на посошок у стойки бара в зале ожидания «Интуриста»… Наверняка кто-то и сейчас следит за ним. И ему оттуда, из зала ожидания, конечно же, не разглядеть, что произошла подмена. Он только увидит, что из дверей помещения выскочил человек в таком же плаще, в такой же шляпе, что носит и бнуский, и с такой же походкой, что и у Внуского, — и, конемно, у него не возникнет сомнений, что в самолет сел именно Внуский. «И это учли! — с содроганием подумал Внуский. — Значит, им все известно, значит, от них ничего не скроешь».
…Окно кабинета, в котором происходил допрос, выходило во двор с аккуратным чистеньким бульварчиком. За столом сидел уже знакомый Внускому седой мужчина, без всякого гнева взглянувший на него и продолжавший телефонный разговор:
— Так думаешь? Да нет, чепуха… Можно…
Один из сопровождавших Внуского поставил стул напротив стола. Седой кивнул головой — мягко и добродушно. Внуский сел. Мозг его лихорадочно прикидывал, какие же улики могли иметь против него органы, что им известно. У него ничего не нашли. А как только вскроют чемодан, пленка тоже перестанет быть уликой, потому что он применил тот фокус, которому научил его шеф: он заложил ее в темноте в чемодан с таким расчетом, что если вдруг кому-то вздумается проверить, что он везет с собой, то при вскрытии чемодана она мгновенно засветится. Можно заявить, что пленка была чистая. И на вопрос, почему он так уложил ее, сознаться на незнание, что пакет, в котором она находилась, порван и просвечивается… Так что с этой стороны опасности нет. В чем он ошибся? Или кто-то выдал его? Кто?
Седой набрал номер телефона, спросил:
— Ну как? Хорошо… И ее? Прекрасно. Теперь задержите его… — Положив трубку, он кивнул сотрудникам: — Нортон арестован. Ждут с минуты на минуту Торма.
«И их взяли?! — вздрогнул Внуский. — Значит за нами следили? Чего же я? Чего молчу? Я должен выскользнуть! Должен! Шуми же! Протестуй! Отрицай!» И он вскинулся, обратился к седому:
— Я не понимаю, что произошло…
Мамсуров поморщился и покачал головой:
— Не надо Внуский, не стоит… Мы вам сейчас покажем маленький немой фильм. И вы все поймете. Дальнейшее будет зависеть от вас. Пожелаете сразу все без утайки рассказать, выслушаем. Согласны?
— Вынужден покориться, — пожал плечами Внуский.
Генерал кивнул людям в штатском на окно:
— Затемните… А я тем временем сделаю еще один звонок… Я обещал внуку сходить в цирк.
…Фильм был о нем, о Внуском. Кинооператор не сводил с него объектива. Ничего другого и никого другого аппарат не фиксировал — только Внуского. Вот он вышел из здания, где служил, обошел «Волгу», открыл дверцу, отключил тайную сигнализацию, сел за руль… Машина двинулась — и камера поспешила следом. Оператор ухитрился и в пути держать на прицеле только Внуского. Видимо, машина с оператором двигалась слева от него… И он, Внуский, не видел! Он чертыхнулся — ведь он был уверен, что очень хитер и внимательно следит за тем, чтобы никто не увязался за ним. Когда и куда он ездил в этом костюме в клеточку? Пожалуй, месяц назад это было. Да-да… Боже мой! Прошел целый месяц! Значит, месяц за ним следили. А он, болван, был спокоен и даже радовался, что у него все так хорошо складывается. Целый месяц! В этот период он даже выезжал за границу!