Страница 15 из 57
Сложнее обстоит дело с хананейским городом Асором. Библейское предание очень противоречиво. В одном месте говорится, что Иисус завоевал Асор и убил царя Иовава (Иисус Навин 11.1-10), а в другом месте сообщается, что взятие Асора и убийство Иовава произошло при судье Деворе, т. е. спустя 100 лет (Судей, 4.24). Археологические раскопки в Асоре, проводившиеся под руководством Игаэля Ядина, показали действительные следы разрушений, которые можно датировать временем захвата земель израильтянами. Однако возникает вопрос, были ли израильтяне или другие народы-кочевники теми, кто разрушил Асор?
Овладение землями было для израильтян длительным процессом, который осуществлялся в первую очередь мирными, и только в исключительных случаях военными средствами. Даже если захват был и не всегда мирным, не следует чересчур подчеркивать его военный характер. Но спрашивается, каким образом библейское предание пришло к кровавой военной картине захвата земель. Откуда этот охватывающий все воинственный дух, почему насильственные конфликты предполагаются даже когда имело место только мирное развитие?
Назовем вещи своими именами: Яхве, бог Древнего Израиля — воинствующий и жестокий бог. Трудно поверить, но в Ветхом Завете чуть ли не тысячу раз говорится о том, что Господь разгневался, и добрую сотню раз он приказывает убивать. А войны, которые вел Израиль, — и те, которые не вел, — это войны Господни. Уже переход Моисея через море показывает Яхве истинным богом войны: «Пою Господу, ибо Он высоко превознесся; коня и всадника ввергнул в море… Господь муж брани, Иегова (Яхве) имя Ему» (Исход 15.1).
Бог решал исход войны. Сидя невидимым в скинии собрания, он движется облаком впереди войска Моисея, призванный Моисеем быть богом войны: «Восстань, Господи, и рассыплются враги Твои, и побегут от лица Твоего ненавидящие Тебя!» (Числа 10.35).
Войны Яхве велись так называемыми Великими Судьями, если после первого, преимущественно мирного, этапа завоевания дело доходило до «расширения и закрепления земель». Были ли эти войны оборонительными или захватническими, вопрос спорный. Появляются вениамитянин Ехуд, поработивший Моав, Гидеоний, победивший мадианитян и амалекитян, Ефта из Галеада, который отразил претензии аммонитян, и, наконец, Данит Самсон, который схватился с филистимлянами. Интересно, что всем им приписываются какие-нибудь дополнительные качества: Ехуд был левшой, Гидеоний жалуется на незнатное происхождение и юношескую неопытность, Ефта — сын проститутки и, наконец, Самсон благодаря длинным волосам обладал магической силой. Царя Саула, которого не смогли победить аммонитяне, поставим в тот же ряд. Он на голову выше всех израильтян. Их предназначение к воинской деятельности возникает вроде бы случайно, это дело Бога, а не людей. «На нем был Дух Господень», — таково определение харизматического воина Божиего (Судей 3.10; 6.34; 11.29; 14.19; 15.14; 1 Царств 11.6).
С идеей «священной войны Господа» связан древний обычай. То, что в священной войне оказывалось добычей, находилось под Божьим запретом. Люди не имели права присваивать себе военную добычу; а тех, кто это делал, например, Ахан из племени Иудина, забрасывали вместе с семьей камнями и сжигали (Иисус Навин 7). Военная добыча доставалась только Богу, в том числе и военнопленные, их без исключения приносили в жертву Богу. Трагизм положения царя Саула состоял в том, что он нарушил эту священную традицию, когда после победоносной битвы с амалекитянами пощадил вражеского царя и «все, что было ценного» (1 Царств 15). С тех пор Саул считался царем, отвергнутым Богом, и его гибель была предрешена.
Войны, таким образом, стали священными. Их ведет Бог, а народ активно не проявляет себя. Отсюда становится понятным «неисторическое» завоевание Иерихона. Не народу, который превратил Иерихон в руины, приписывается активность, а лишь вмешательству Бога. Как описывают падение Иерихона? Стены города обрушились не вследствие ведущейся людьми войны, а как результат определенного действия. Шесть дней подряд «все способные к войне» обходят город по одному разу. Священники несут ковчег. На седьмой день город обходят семь раз. Потом начинают трубить в трубы, народ кричит громким голосом и стены рушатся до основания. Иерихон был исключительно делом Бога. Итак, завоевание Иерихона следует понимать не как «историческое военное явление», а как священную войну Бога.
Священные войны были жестокими. Но удивительным образом как раз в концепции священной войны был заложен потенциал мирной власти. Уже завоевание Иерихона указывает на эту концепцию. Если войны являются священными, то военным действиям людей уже не приписывается решающей роли, они скорее обрекают людей на бездействие.
Наглядный пример этому мы находим в последующей истории. Он неразрывно связан с именем пророка Исаии. Тогда североизраильские ефремитяне создали военную коалицию с сирийцами против Иерусалима (733 до н. э.). Ахаз, царь Иерусалима, предпринимает оборонительные меры. Однако Исаия выходит ему навстречу и говорит: «Наблюдай и будь спокоен; не страшись я да не унывает сердце твое» (Исаия 7.4).
Яхве будет вести войну для Иерусалима; царь и народ должны бездействовать.
Теперь мы уже можем лучше понять мирное царство Соломона. Он, кажется, придерживается традиций, которые берут свое начало в мирной истории Древного Израиля, тех мирных традиций овладения землями, о которых мы уже подробно говорили. Поэтому он и устраивает торжество в Гаваоне, где был заключен мирный союз между Израилем и местными хананеями. Более того, Соломон придерживается той традиционной линии в священной войне, которая обязывала людей воздерживаться от войн. Итак, Соломон понял уроки Иерихона и стал провозвестником пророческой идеи мира, которая должна была найти великолепное воплощение в Исаии.
Только теперь становится понятно, почему Соломон смог порвать с древневосточной идеологией войны, которая означала «триумф над врагом». Творчески развивая скрытые «пацифистские» черты священной войны, он создает свое царство мира. Еще больше: в Гаваоне ему является Бог, который снял с себя воинствующие качества. Гаваонский Яхве, бог Соломона, уже не бог войны, который безжалостно «приносит в жертву» пленных. Бог Соломона меняет свой жуткий облик, и приходит озарение в виде божественного опыта, в основе которого лежат мир и справедливость, опыта, который в своей чистоте и ясности является единственным в своем роде. Только в Гаваоне Соломону, очевидно, открылось, что же есть мир, только начиная с Гаваона рушится обязательность кровной мести, которая делает его мстителем и братоубийцей. Лишь в Гаваоне Соломон становится свободен от своего отца; он не ведет больше войн, как тот, и превращается в мирного царя.
Так и остается Соломон блестящей личностью в древневосточной и израильской истории. Прорыв к царству мира не несет ничего ничтожного или идеализированного. И все же нам известно, в каких зловещих и жестоких глубинах пришлось побывать братоубийце и кровному мстителю Соломону, прежде чем начался прорыв к идее мира.
К сожалению, прорыв к идее мира в Гаваоне до сих пор еще не был оценен по достоинству. Ограничивали все просьбой Соломона о мудрости вершить суд, следы которой мы показываем читателю на примере одной истории, относящейся к гаваонским событиям.
Речь идет об особенно трудном случае выявления правды, когда не существует свидетелей. Две женщины, которых, что примечательно, представляют блудницами, оспаривают материнство одного и того же ребенка, так как обе одновременно разрешились от бремени. После того как один ребенок умер, обе женщины претендуют на оставшегося: «Мой сын живой, а твой сын мертвый», утверждают обе (3 Царств 3.22). Тогда Соломон велит принести меч, чтобы разрубить напополам оставшегося в живых ребенка. Каждая получит половину. Тогда женщина, сын которой был жив, сказала царю, так как ее материнское сердце запылало любовью к сыну: «О, господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его». А другая говорила: «Пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите». И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя, и не умерщвляйте; она — его мать» (3 Царств 3.26).