Страница 11 из 13
Мать царевича постригли в монахини и отослали в Бело-озеро. Братьев Нагих заключили в тюрьму. Удельное княжество в Угличе ликвидировали.
Жители Углича, свидетельствовавшие по делу, превратились в пелымцев. А медный колокол, в который в тот страшный день били в набат, сослали в Тобольск [10] .
Но этим дело, как мы знаем, не кончилось…
И не могло кончиться.
A.C. Пушкин хорошо понимал, что одним только видимым миром не ограничивается борьба, развернувшаяся вокруг угличской трагедии.В его драме «Борис Годунов» самозванец (для произнесения этого монолога он, вопреки правилам записи драматических произведений, переименовывается в Дмитрия) говорит:
Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла…
То есть у Пушкина – Лжедмитрий, в самом прямом, а не переносном смысле, исчадие ада, и борьба с ним может быть осуществлена, как и говорит патриарх Иов, только святостью самого царевича Дмитрия…
Вот мой совет: во Кремль святые мощи Перенести, поставить их в соборе Архангельском; народ увидит ясно Тогда обман безбожного злодея,
И мощь бесов исчезнет, я ко прах.
Совет патриарха, как мы знаем, исполнен не был, и бесовщина вовсю разыгралась на Руси…
Рассказ об этом у нас впереди, а пока, следуя в указанном Пушкиным направлении и памятуя, как любят бесы игру с цифирью, попробуем перекинуть пятилетний отрезок времени от смерти Никиты Романовича Захарьина (падение влияния Романовых) до трагедии в Угличе в другую сторону.Мы попадем в июль 1596 года. Тогда, 12 числа, родился у боярина Федора Никитича Романова (будущего патриарха Филарета) сын Михаил, ставший первым царем из Дома Романовых.
Глава III Шурьё против шурья
Вот и отгорело, отбушевав яростным огнем Иоаннова царствия, дотлело угольками Федорова правления Калитино племя…
У января 1598 года умер, не оставив наследника, последний отпрыск великой династии.
«Слез настоящее время, а не словес; плача, а не речи; молитвы, а не бесед… Хотел убо словом изрещи, но грубость разума запинает ми и язык утерпевает и души уныния наносит; хотех же и писанию предати, но руку скорбь удерживает ми… – писал о кончине царя Федора первый русский патриарх Иов. – Было это, говорю вам, в 106 году восьмой тысячи… Год этот – пучина нашей скорби, год нашего общего рыдания, год бездны нашего плача… Сегодня благочестивый государь, царь и великий князь всея Руси Федор Иванович, услышав зов Божий и оставив земное царствие, восходит к Царству Небесному. С этой поры прекрасный и стародавний престол Великой России во вдовстве пребывает, а мать городов, великая, спасенная Богом, царствующая многолюдная Москва, скорбящей сиротой остается…» [11]
Еще шестого января, в Богоявление, в седьмом часу ночи стал царь Федор изнемогать и повелел призвать Патриарха со освященным собором. И тут же увидел подступившего к нему светлого мужа в святительских одеждах.
Он заговорил с ним, думая, что это Иов, но окружающие умирающего царя бояре никого не видели.
– Благочестивый царь! – заговорили они. – Кого ты, государь, зриши и с кем глаголеши? Еще отец твой Иов патриарх не пришел…
– Зрите ли? – ответил царь. – Одра моего предстоит муж светел во одежде святительской, говорит со мною, повелевая идти с ним…
Пришел патриарх Иов, совершил богослужение, исповедал царя и причастил Святых Даров.
«И в девятый час тоя ж нощи благочестивый царь и великий князь Федор Иванович всея Русс и и ко Господу отиде; тогда просветися лице его, я ко солнце»…1
На опустевший престол претендовали знатнейшие русские роды, связанные корневым родством с династиями Рюриковичей и Гедиминовичей, и первенствовал тут, безусловно, князь Василий Шуйский.
Князья Шуйские давно уже приблизились к престолу.
Еще при царе Василии, отце Иоанна Грозного, выдвинулся Василий Васильевич Немой-Шуйский. Он женился на двоюродной сестре государя и после смерти Елены Глинской стал фактическим правителем страны, а, умирая, передал свое место брату Ивану Васильевичу Шуйскому, который и митрополитов своей волей менял, и царственного отрока Иоанна шпынял.
– Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ, – жаловался потом грозный царь. – Кто же может перенести такую кичливость? Как исчислить бессчетные страдания, перенесенные мною в юности?
И не вынес, не вынес державный отрок.
Едва только тринадцать лет стукнуло, как приказал псарям растерзать князя Андрея Михайловича Шуйского. Князь Федор Шуйский был тогда же отправлен в ссылку…
Но Шуйских еще много оставалось.Князь Василий Иванович Шуйский и при дворе Грозного был, и при Федоре Иоанновиче не пропал… Кому же еще было претендовать на опустевший царский престол?
Однако реальная власть находилась в руках Годуновых – «сродичей царскому корени по сочетанию брака» – и ослабевшей за годы опричнины родовой аристократии противостоять шурью было трудновато… На стороне Годуновых, как сказали бы сейчас, был административный ресурс.
В официальной грамоте объявили, что Борис Годунов с детства был питаем от царского стола, что еще Иоанн Грозный «приказал» Годунову сына Федора и все царство, вот и Федор Иоаннович «учинил» после себя на троне жену Ирину, а Борису «приказал» царство.
Ирина от трона отказалась решительно и бесповоротно, и открывшийся перед Масленицей Земский Собор избрал царем Бориса.
Летопись зафиксировала, что только Василий Иванович Шуйский, старший из князей Рюрикова дома, противился его избранию… Но сопротивление Шуйского, однако, никак не сказалось на результатах выборов. 512 посланцев земель и представителей знати проголосовали за Годунова…«За Годунова был патриарх, всем ему обязанный, патриарх, стоящий во главе управления… – пишет С.М. Соловьев. – За Годунова было долголетнее пользование царскою властию при Феодоре, доставлявшее ему обширные средства: везде – в Думе, в приказах, в областном управлении – были люди, всем ему обязанные, которые могли все потерять, если правитель не сделается царем; пользование царскою властию при Феодоре доставило Годунову и его родственникам огромные богатства, также могущественное средство приобретать доброжелателей; за Годунова было то, что сестра его, хотя заключившаяся в монастыре, признавалась царицею правительствующею и все делалось по ее указу: кто же мимо родного брата мог взять скипетр из рук ее? Наконец, для большинства, и большинства огромного, царствование Феодора было временем счастливым, временем отдохновения после бед царствования предшествовавшего, а всем было известно, что правил государством при Феодоре Годунов».
Случилось это 17 февраля 1598 года.
Пожалуй, впервые в истории Руси обозначилось это роковое число.
17 мая 1607 года будет убит Лжедмитрий…
17 июля 1610 года будет свергнут царь Василий Шуйский.
17 августа 1610 года Москва присягнет царевичу Владиславу.
17 сентября 1610 года семибоярщина впустит в Кремль поляков гетмана Жолкевского.
17 сентября 1612 года умрет в плену в Варшаве царь Василий Шуйский…
Можно было бы сказать, что все это происходило еще и в начале семнадцатого века, но так считаем мы, а при Годунове счет на Руси велся еще от Сотворения Мира, и шло по этому счету семьдесят второе столетие, или, как выразился Иов, «106 год восьмой тысячи», 7106 год…
20 февраля, после молебна, патриарх Иов с духовенством, боярами и народом отправился в Новодевичий монастырь, где с сестрой – царицей Ириной находился и Борис Годунов. Однако Борис отверг просьбы патриарха и отказался от трона. И только после долгих уговоров согласился принять царский венец.
– Буди святая Твоя воля, Господи… – сказал он и добавил, обращаясь к Иову: – Бог свидетель, отче, в моем царстве не будет нищих и бедных.2