Мир Гаора

   - Старший, Махотка с кем завтра пойдёт? Одному ему в гараже делать нечего.

   - Гархем скажет, - отмахнулся Старший.

   - Завтра Гархему не до нас будет, ему хозяину отчёт сдавать. Ты решай.

   - Не могу, Мать, - жалобно попросил Старший, - не могу. Побратались мы с ним в Новый год, на сердце своё я его взял. Не могу, дай ты мне...

   - Чего? - безжалостно перебила Мать. - Пойти и рядом с ним лечь? Не дам. Ты Старший, сто душ на тебе, это помни.

   - Брат он мне! - бешено крикнул Старший и заплакал.

   - А мне сын, - возразила Мать, - мне не больно, думашь? Я и дочь, и сына за раз потеряла, и тебя теперь терять? А остальных куда? Так все в Ирий-сад и явимся?! За ради этого он сволочь зубами грыз, зверю своему волю дал? Ну?!

   Старший молча плакал, спрятав лицо в ладони. В спальне стояла мёртвая тишина. Мать протянула руку и погладила Старшего по голове.

   - Обумись, Старший. Взялся большаком стоять, ну так и стой, нельзя тебе слабину себе давать. А об Рыжем... постель его не убираем пока, ждать его будем. Кису мы отвоем, а об нём молчать будем.

   Старший с усилием поднял к ней мокрое, залитое слезами лицо, уронил на колени руки.

   - Думашь, Мать...? Трое суток ведь...

   Мать вздохнула и пожала плечами.

   - Кто знат, Старший, Мать-Вода с ним, может и пронесёт его.

   - А есть Мать-Воде доступ к нему? - спросил Асил.

   - Ну да, - Юрила с надеждой смотрел на Мать, - закрыто там-то, ящик двойной, чтоб никакого доступа.

   - Захочет Мать-Вода, так её не остановишь. - Мать усмехнулась, - вода, она себе щёлочку да дырочку везде найдёт.

   - Ладноть, - Старший сдёрнул с изголовья полотенце, вытер лицо и встал, заглянул в лицо Матери, - попросите матерей набольших к нему, а?

   - Не учи, где сам не знашь. Ты своё дело сполняй, а наше мы сами справим.

   Мать оглядела спальню, внимательные, полные робкой надеждой лица.

   - Поздно уже, отбой скоро. Нам-то жить всё равно надоть.

   И вышла.

   Выйдя из санчасти охраны, где спал после перевязок, успокаивающих и обезболивающих уколов охранник, Гархем посмотрел на небо. Погода завтра будет хорошая, надо вывезти к дороге киоски с мелочью, должен прийти груз уже к летнему сезону... но надо известить полковника, что "глазастый" дурак ничего не понял. К сожалению, подобные всегда неправильно понимают вежливость. Рабов удалось успокоить, охрана будет молчать, надзиратели - также не проблема. Подумать только, как может навредить один дурак, недаром его выгнали, ведь обычно "глазастые" не демобилизуются, к жизни они совсем не приспособлены.

   Не спеша, Гархем прошёл по пандусу, где уже высохли следы внеочередной уборки, и вошёл в корпус рабского комплекса, кивнув охраннику у входа. Сегодня исправная смена, но после такого инцидента надо даже не так проверить, как подстраховать.

   Не заходя в верхнюю надзирательскую, Гархем спустился вниз.

   Увидев его, оба надзирателя вскочили и вытянулись в струнку. Гархем кивнул им, разрешая стать вольно.

   - Ну?

   - Тихо, господин Гархем. Дали отбой, свет погашен в соответствии с распорядком.

   - Даже не поют? - удивился Гархем.

   Один из надзирателей приоткрыл дверь, ведущую в жилой коридор, и они услышали.

   Одинокий женский голос нараспев выговаривал непонятные слова, и ему не так вторили, как поддерживали низкие мужские голоса.

   - ...уж ты доченька моя милая, уж растила я тебя, вскармливала, вскармливала да вспаивала, любовалась я тобой, красавицей, да закрылись твои ясны глазыньки, листвяного цвета майского... ты пошто меня здесь бросила, не взяла с собою в путь-дороженьку, что во Ирий-сад ведёт-уводит всех... не догнать тебя мне, мое дитятко...

   Гархем слушал так внимательно, что один из охранников не выдержал и тихо спросил.

   - Вы... понимаете?

   - Это похоронная песня, - пожал плечами Гархем, - вряд ли, конечно, вой осмысленный, но... пускай. Скоро они сами замолчат. Если это вас раздражает, закройте дверь. На сегодня инцидентов хватит.

   Охранники понимающе кивнули. Разумеется, никаких своих соображений они не высказывали и вопросов не задавали, но когда Гархем ушёл, они закрыли дверь, чтобы не слышать непонятное и от того ещё более страшное унылое пение.

   - Вот заведётся такая сволочь, - сказал один, - и всем от неё только неприятности. И почему его сразу не уволили?

   Второй вместо ответа молча показал раскрытую правую ладонь.

   - Во-во, там они творили, что хотели, и здесь...

   - Ну, положим этому теперь, - не выдержал молчания второй, - надолго хватит.

   - Выжил он?

   - Гархем подоспел, а то бы загрыз его парень, - надзиратель усмехнулся. - Нас, войсковиков, до точки доводить тоже опасно, зубами рвём, где оружия нет.

   - Да, сам дурак, нарвался.

   - Напросился, - поправил собеседник, - ты вспомни, бывало, и там напрашивались.

   - Бывало. Но неужто избавились мы от него?

   - Сторрам такого урона не потерпит. Как-то ещё волосатики завтра на работу выйдут.

   - А! - первый пренебрежительно взмахнул рукой, - повоют и всё. Кишка у них тонка, по серьёзному за дело взяться.

   - Или до точки ещё не дошли, - задумчиво ответил второй. - Сегодня, когда они всей толпой попёрли, думал уже всё, конец. Ну, скольких я уложить успею? А остальные так по тебе и пойдут.

   - Ладно, хватит, давай выпьем что ли?

   - Чаю?

   - Пока Гархем не лёг, другого нельзя. Посмотри, как они там?

   - Успеется.

   Надзиратели принялись за чаепитие.

   Кису отвыли, и в спальнях наступила тишина, обычная ночная с храпом, сопеньем, стонами и сонным бормотаньем, но сегодня ко всем этим привычным звукам добавились всхлипывания. Плакали многие.

* * *

22.04. - 7.05.2002; 24.06.2010

СОН ЧЕТВЁРТЫЙ

окончание

...там же и тогда же...

   ...темно, почему так темно? Он ослеп? Выжгло глаза? Вспышка перед глазами и темнота... лицо горит, будто содрали кожу. Глаза, целы ли глаза?... но поднять руку невозможно, со всех сторон холодный твёрдый металл, он почему-то знает, что это металл, а не камень, что это не завал в Чёрном Ущелье. Откуда? Знает и всё. Он... кто он?... Гаор Юрд... старший сержант... нет, не то, это не то... Рыжий... да, он Рыжий... тоже не то... нет... Материно имя... Как мать звала? Мать... моя мать... как звали? Не помню... ничего не помню... холодная тяжесть на груди, давит, не даёт вздохнуть... больно... тяжело дышать...

   Он захрипел, теряя сознания в безуспешных попытках вдохнуть, шевельнуться, и специальные пружины, отзываясь на его судороги, плотнее прижали к нему пластины, умело выгнутые по контуру человеческого тела.

   Наступило беспамятство, но он продолжал биться, пока окончательно не потерял сознание и застыл в мёртвой неподвижности. Время текло неощутимо и незаметно, вернее, его вообще не было...

   Выслушав Гархема, Сторрам озабоченно сжал губы и так посидел, обдумывая дальнейшее.

   - Да, - наконец, принял он решение. - Благодарю, Гархем, вы всё сделали правильно.

   - Благодарю, полковник.

   - Не за что. Его пистолет у вас?

   - Да, если вы думаете об отпечатках...

   - Нет, я не собираюсь давать делу столь официальную окраску. Умышленное уничтожение чужого имущества - вполне подходящая статья.

   - Но он хочет...

   - Он может хотеть что угодно, Гархем. Нанесённый им урон должен быть восполнен, и если он не хочет годами выплачивать мне компенсацию за причинённые им убытки, то согласится на мои условия.

   - Он не согласится, полковник. Я ему достаточно доходчиво всё объяснил, - Гархем позволил себе улыбнуться, - меня бы понял любой раб, даже поселковый дикарь.

   Сторрам тоже улыбнулся.

   - Да, я согласен с вами, Гархем, среди них много гораздо более сообразительных. Я не собираюсь его уговаривать. Просто нужен другой объясняющий. Чьи слова дойдут лучше.