Страница 10 из 16
— Господи, да она жива! Быстро звоните в «Скорую»! Судя по всему, это отравление…
— А как вы узнали? — Люба судорожными неловкими движениями доставала из сумки телефон. — Жива, слава богу!
И тут она проследила за взглядом Лизы — на кухонном столе стояла бутылка вина (Сhateau Latour) и два высоких, тонких, возможно богемского стекла, бокала. Пустых. С розовыми от вина внутренними стенками. Блюдо с почти нетронутой запеченной курицей, салатница с зеленым салатом, приборы, салфетки… «Поужинали!»
Лиза продолжала держать бесчувственную женщину за руку, радуясь тому обстоятельству, что рука теплая, а значит, женщина живая.
— «Скорая»? Человек без сознания! Можно сказать, при смерти! — кричала Люба в трубку. И тут ее взгляд двинулся дальше, вдоль стены, скользнул за небольшой кухонный диван, обитый пестрой, красно-желтой гобеленовой тканью. Вопрос, по каким именно признакам Лиза определила, что домработница Сони была отравлена, Любу больше не интересовал. Она заметила за диванчиком какую-то странную тень, бросилась туда, в угол, и вскрикнула, моментально зажав рот ладонью, словно боялась, что своим криком привлечет внимание соседей.
На плиточном полу сидела, раздвинув ноги и свесив между колен голые руки, молодая женщина. Длинные волосы, волной ниспадавшие на плечи и грудь, закрывали ее лицо, но Люба знала, что это Соня. Вот только малиновая шелковая пижама показалась ей темнее обычного. А белые ступни босых ног с аккуратными, ровными, ухоженными пальцами, с ногтями кроваво-вишневого цвета выглядели как мраморные.
— Елизавета Сергеевна… — слабым голосом позвала она. — Здесь Соня! Посмотрите…
— А вы молодец, Люба, — сказала уже позже Лиза, когда «Скорая» отвезла пришедшую в себя, ничего не помнящую, но, к счастью, живую домработницу в больницу, а квартиру наводнили работники прокуратуры. Эксперты снимали отпечатки пальцев, фотографировали труп хозяйки, брали смывы и соскобы с предметов и дверных ручек, и делали все это как-то тихо, слаженно, общаясь междометиями, как люди, привыкшие работать в группе и понимающие друг друга без слов.
Знакомый судмедэксперт Туров подтвердил предположение Лизы, что женщины были отравлены.
Он долго принюхивался к пустым бокалам, вертел их в руках, затем, пробормотав: «Похоже на сулему», положил образцы в пластиковые пакеты. Отдельно была упакована и бутылка с остатками вина.
Лиза несколько раз порывалась подойти к открытому окну и покурить, но, вспоминая, что она уничтожила сигареты, сожгла их в камине, вздыхала. И еще — она постоянно ловила себя на остром желании позвонить Глафире. Ей все еще не верилось, что Глаша исчезла. Что ее нет нигде поблизости. Что с ней случилась беда. Где она? Может, ее пытают? А она, Лиза, ее близкая подруга, вместо того чтобы вплотную заниматься ее поисками, сидит в чужой квартире, где недавно погибла женщина (про убийство, если оно имело место, ей расскажет впоследствии знакомый следователь, который сейчас расхаживает по квартире и, причмокивая, записывает что-то в свой блокнот), и тратит впустую время. Какое ей дело до этой смерти? В городе каждый день умирают естественной смертью или становятся жертвами насилия десятки людей. Но она не может пропускать через себя всю эту людскую боль. Она тоже живой человек и должна позаботиться о себе и о своем будущем ребенке.
Бедный Гурьев! Какими глазами он на нее смотрел, когда она курила одну сигарету за другой. Другой муж ударил бы ее по губам, наорал, а он, словно понимая ее, лишь тактично делал ей замечания. Лиза подумала, что и он тоже успел за то время, что они женаты, привязаться к Глафире. Она такая большая, шумная, суетливая, но такая славная, добрая…
Лиза стояла в уголочке и шмыгала носом.
Следователь подошел к ней и сказал вполголоса:
— Говорят, у тебя, Лиза, помощница пропала? В какую авантюру ты ее втянула? Вечно занимаешься опасными вещами… Ты же адвокат, вот и защищай людей, а не лезь туда, где тебе могут оторвать голову.
Лиза от таких его слов просто опешила.
— Полегче на поворотах! Послушай, Андрей, а тебе не кажется, что…
— Нет, мне ничего не кажется, — резко, но одновременно как-то по-доброму, как заботливый брат, перебил он ее. — Ты в последнее время занимаешься делами весьма опасными. Я понимаю, что деньги нужны всем и что лишними они никогда не бывают, но не советую тебе защищать на стадии следствия людей, по уши увязших в дерьме. Понимаешь, о ком я? Пусть они сядут наконец! Ты прилагаешь неимоверные усилия, чтобы развалить дело, чтобы повесить всех собак на пешек, в то время как крупные фигуры, отряхнувшись, застегнутся на все пуговицы и сдернут отсюда, я имею в виду из страны, и поминай как звали!
— Ты ничего не знаешь о моей работе, — сказала Лиза. — Вообще ничего. Я, конечно, не господь бог, но пока еще могу отличить настоящих преступников от людей, которых втянули в нехорошие дела. Думаю, что я все же занимаюсь пешками. И вообще, здесь не место обсуждать мои дела.
— Но Глафира-то пропала! Я разговаривал с Мирошкиным. Он отправил своих людей по следу. Но я не верю, что ее исчезновение как-то связано с ее желанием похудеть. Это полный бред! Вот скажи, она говорила тебе хотя бы что-нибудь о своем желании обратиться в какую-нибудь фирму, торгующую препаратами для похудения?
— Нет! В том-то и дело, что нет! Конечно, я позволяла себе иногда высказываться по поводу ее комплекции (за что сейчас себя страшно ругаю), но она ни словом не обмолвилась, что куда-то собирается.
— А может, существуют такие лечебницы? Санатории?
— Да чтобы Глаша без моего ведома отправилась куда-либо? Ты что?! Это абсолютно невозможно! К тому же она человек очень организованный, ответственный…
— А что, если она занимается решением своих личных, так скажем, женских вопросов? Как бы это поделикатнее выразиться… Может, она была беременна и скрывала эту самую беременность, а теперь решила прервать ее, пока муж в отъезде?
— Нет, всякое, конечно, может быть, и Глафира не святая, но уж мне бы она доверилась, я знаю это точно. Больше того, она постаралась бы с моей помощью организовать себе алиби.
— Какие вы, женщины, однако, опасные!
Лиза оставила этот комментарий без ответа.
— Ты позволишь мне осмотреть квартиру? — без всякого энтузиазма спросила она его, чтобы переменить тему разговора и одновременно дать себе возможность отвлечься и поработать мозгами, а не чувствами, которые буквально захлестывали ее.
— Да пожалуйста! Уверен, что ты своим острым и опытным женским взглядом увидишь то, чего не увидел я. Мне Мирошкин так много о тебе рассказывает! Сначала я думал, что он в тебя влюблен, но потом, после парочки явно безнадежных дел, которые ты помогла ему раскрыть, мне просто пришлось изменить свое мнение и о тебе, и о нем.
— И на том спасибо, — Лиза покровительственно похлопала своего коллегу по плечу. — Начну со спальни…
Но не успела она переступить порог спальни, как в прихожей послышалось какое-то движение, шум, суета. Она сделала несколько шагов к двери и увидела бледную как смерть женщину, удивительным образом похожую на ту, которую не так давно увезли на «Скорой». Она была не одна, а в компании все той же Любы: та время от времени выглядывала из своей, расположенной напротив, квартиры, чтобы в очередной раз удовлетворить свое любопытство или, возможно, услышать от Лизы слова одобрения ее поступку. Ведь если бы не ее бдительность и внимательность, труп хозяйки этой квартиры пролежал бы там неизвестно сколько дней.
Лиза взглядом спросила стоявшую в нескольких шагах от нее Любу, что случилось, — та задрала подбородок и чуть пожала плечами. Их разделяли какие-то люди, не пускавшие в квартиру появившуюся чуть ли не с того света домработницу.
Лизе пришлось обратиться за помощью к следователю:
— Андрюша, прошу тебя, впусти эту женщину, она домработница или родственница, не знаю… позволь, я с ней побеседую. Видишь, она явно не в себе.
— Хочешь снять все сливки?
— Хочу.