Журналюга

— Давай, — кивнул Лозовский.

— Люля-кебаб дам?

— Давай.

Ашот нагнулся к Лозовскому, дохнув чесноком, доверительно спросил:

— Чачи дам?

— Обязательно. Кчюч дашь?

— Кчюч не дам. Кчюч! Для кчюч молодой барашка нужно. Где взять молодой барашка? Нет здесь молодой барашка. Откуда знаешь кчюч? Кушал кчюч?

— Было дело, угощали.

— Где угощали?

— В Шуше.

— Ты был в Шуше? Был в Карабахе? — недоверчиво спросил Назарян.

— Был, — подтвердил Лозовский.

— Когда был? До был или после был?

— Во время.

— За кого воевал? За азеров воевал — не говори. За наших воевал — тоже не говори. Не хочу знать. Забыть хочу. Не могу забыть. Какой Карабах был! Наши — ваши. Какие ваши, какие наши? Одна земля — все наши. Дружно жили, весело жили. «Парень веселый из Карабаха». Где теперь тот Карабах? Где теперь тот парень?

Приглушенно ударила рында, дверь распахнулась от пинка, в зал ввалилось нечто в белом овчинном тулупе до пят, какие выдают часовым и железнодорожной охране, обвязанное по глаза башлыком, приказало:

— Ашот, чачи!

— Чума на мою голову, опять пришел! — пробормотал Ашот и кинулся к вошедшему, семеня кривыми ногами и угодливо улыбаясь, стал суетливо помогать ему выйти из тулупа, размотать башлык, приговаривая при этом:

— Ай, спасибо, уважаемый, не забываешь Ашота. Такой гость — именины сердца для Ашота, праздник для Ашота.

Еще раз звякнула рында, вошли два крепких молодых человека в ушанках с черным кожаным верхом и утепленном, ловко подогнанном камуфляже с эмблемами охранной службы на рукавах, с карабинами «Сайга». Пристроили карабины у стойки, сняли шапки и уселись на высокие табуреты. Мальчишка-официант, не задавая вопросов, налил им по кружке пива. Они сделали по глотку и закурили.

Тем временем из тулупа выпростался средних лет мужичонка в форме капитана милиции с красным скуластым лицом и маленьким подбородком, который делал его лицо похожим на кукиш. А мальчишка-официант уже летел по залу с подносом, на котором стояла большая рюмка с чачей. Капитан хряпнул чачу, с чувством занюхал рукавом и грозно огляделся.

— Азартные игры? Непорядок!

— Шел бы ты спать, шериф хренов, — не отрываясь от карт, лениво посоветовал один из конторских. — Достал уже всех, третий раз за вечер приходишь.

— Обязан следить! — парировал капитан. — Чтоб везде — порядок!

Взгляд его маленьких злых глаз остановился на Лозовском, на стол которого выплывшая из кухни толстая молодая армянка сгружала закуски.

— Кто такой?

— Гость, земляк, — залебезил Ашот. — Он в Шуше был, в Карабахе был. Хороший человек.

— А мы это сейчас посмотрим! — пообещал капитан и двинулся к столу Лозовского преувеличенно твердым шагом, каким ходят очень пьяные люди.

Ашот ловко подставил под него стул, капитан утвердился на нем и не без труда сфокусировал на Лозовском взгляд.

— Ты кто?

— Путешественник, — ответил Лозовский, заворачивая в теплый лаваш пучки зелени.

— Это как?

— Путешествует он, — поспешно объяснил Назарян. — Ходит, ездит, туда-сюда, туда-сюда.

— Почему здесь?

— По пути зашел. Привет тебе передать от генерала, — Лозовский назвал фамилию начальника Тюменского УВД. — Он попросил: будешь в Нюде, передай привет участковому. К внеочередному званию тебя хотят представить.

Капитан вскочил:

— Служу Советскому Союзу!

— Вот и служи, — сказал Лозовский и занялся лобио с ореховой подливкой.

— Дадут, значит, майора? — растроганно спросил капитан, плюхнувшись на стул.

— Не майора, — поправил Лозовский. — Полковника. Чего уж тут мелочиться.

— Шутишь? — дошло до участкового. — Шутки со мной шутить? Документы!

— Пошел на…

— Документы! — рявкнул капитан и начал рвать из кобуры пистолет.

Молодые люди в камуфляже допили пиво, взяли карабины и подошли к участковому.

— Поехали отдыхать, командир, — сказал один из них. — Поехали-поехали, пока машина не выстудилась.

Не обращая внимания на протесты, они взяли участкового под руки и повлекли к выходу с той снисходительной непочтительностью, с какой взрослые дети уводят из гостей подгулявшего папашу.

— Явиться завтра ко мне в кабинет! — приказал капитан Лозовскому уже из тулупа. — Буду разбираться!

Стукнула, закрываясь, дверь, прощально звякнула рында.

— Зачем так? Не надо так, — расстроено проговорил Ашот. — Плохо так, он начальник.

— Какой он тебе к черту начальник? — разозлился Лозовский. — Ты хозяин. Это он должен перед тобой стелиться.

— Я хозяин? Налоги платить — я хозяин. Всем деньги давать — я хозяин. Он сейчас для меня хозяин. Вартанчик, сынок, у него сидит. Разрешит передачу — принесу передачу. Не разрешит передачу — голодным будет сидеть. Беда у меня, уважаемый. Старший сын погиб в Карабахе, средний сын погиб в Карабахе. Увез Вартанчика из Карабаха сюда, всех своих увез. Пусть холодно будет, зато живой будет, последний сын, цветок души моей. От войны увез, от беды не увез. Сказали: дай сына в армию. В армию не дам, денег дам. Денег дал, много, в армию не дал. Беда снова нашла. Посадили Вартанчика.

— Слышал, — кивнул Лозовский. — За драку с корреспондентом.

— Какая драка, уважаемый? Вартанчик домашний мальчик, хороший мальчик, не курит, вина не пьет, мне помогает, книжки читает, глаза портит. Не было никакой драки.

— А что было?

— Ничего не было. Мне сказали: так надо. Мне сказали: так сделай, так говори. А то плохо тебе будет.

— Чем плохо?

— Всем плохо. Санэпиднадзор скажет: посуду не так моешь, то не так, это не так. Закроют ресторан — как жить? Двенадцать человек у меня. Вином запретят торговать — как жить? Мне сказали: Вартан пусть так говорит. Был пьяный, сказал человеку: давай пить с тобой чачу. Человек сказал: не буду пить с тобой чачу. Вартанчик молодой, горячий. Очень обиделся, с кулаками полез.

— Кто сказал? — перебил Лозовский. — Следователь прокуратуры?

— Нет. Следователю так надо сказать. Мне другой человек сказал. Большой начальник. Над всеми зелеными начальник, из Тюмени прилетал, из главной конторы.

— Начальник службы безопасности «Союза»?

— Он. Полковник — так его все зовут. Сказал: все скажешь как надо, дадут Вартанчику год условно, будешь жить, трогать не будем. Я сказал: не дам Вартанчика, меня сажайте. Он сказал: ты не подходишь, суд не поверит. Не хочешь Вартанчика, другого дай, из своих. Кого другого? Гурам немой, все понимает, все слышит, ничего не говорит. Контузило в Карабахе, еще ребенком был. Другой племянник есть, сын моего младшего брата, он сейчас в Турции — как могу его дать? Я сказал Вартанчику: такая беда, сам решай. Он сказал: батоно, не плачь, все скажу как надо. Все сказал следователю. Теперь сидит, ждет. Следственный эксперимент будут проводить. Следователь сказал: пусть здесь сидит, возить его туда-сюда, бензин тратить.

— Что было в ту ночь?

— Ничего не было. Много людей было, шум-гам был. Корреспондент сидел, вина не пил, пива не пил, кушал, разговаривал с людьми. Про Христича спрашивал: когда был, когда уехал. Он и меня про него спрашивал. Потом пришли двое зеленых…

— Охрана?

— Они.

— Эти?

— Нет, другие. Сказали: давай выйдем. Он встал, пошел. Больше ничего не было. Утром сказали: заблудился, замерз.

— Тех двоих знаешь?

— В лицо знаю. Как звать, не знаю.

— Опознать сможешь?

— Зачем опознать? — испугался Ашот. — Не нужно, уважаемый. Пусть так будет, как есть. Вартанчик немного посидит, быстро выйдет. Он молодой, сильный, выдержит.

— Тебя обманули, Ашот. Он получит не год условно, а три года строгого режима. Или даже пять.

— Почему так говоришь? — еще больше испугался Ашот. — Откуда знаешь?

— Убит журналист. Резонансное преступление, — объяснил Лозовский. — Дело на контроле у начальника УВД, будет на контроле у Генерального прокурора.

— Беда на мою голову. Снова беда! Что делать, уважаемый? — запричитал Ашот. — Опять беда, куда от нее убежать?