Страница 37 из 45
– Тебя создал Кэйл, – произнес он наконец, презирая себя за это.
– Нет…
– Ты – подобие. Он тебя сотворил по нескольким клочкам воспоминаний. А в основе – мысль обо мне, о том, что мы с тобой были вместе. Вот почему все это – ради тебя. Он рассчитывает, что я закончу его работу. Наделю тебя кровью и плотью, сделаю настоящей.
– Кэйл мне совсем другое говорил.
– Он тебе лгал. Ты – слайдфильм. – Он глотнул спирта, пряча глаза. – Гвен, ты – подарок для меня. Приманка, чтобы я вернулся. Кэйл потрудился на славу, ты – его шедевр. Он добился, что ты сама поверила в свое существование.
Она снова заплакала:
– Неужели ты не видишь, что я – это я? Неужели не слышишь мой голос?
– Будь ты настоящей Гвен, ты бы меня и здесь любила. Любила бы Хаоса.
– Эверетт, я не обязана любить тебя только за то, что ты есть. – Она встала. – Я не собака.
Он ничего не сказал. Лишь подумал: «Никому бы и в голову не пришло делать фальшивую собаку».
А хэтфоркская частица его разума подумала: «Будь ты собакой, мы б тебя зажарили. Отменная жратва».
– Все это – вранье. – Она направилась к двери. – Не обязана я выдерживать никакие проверки. Ладно, Эверетт, до встречи. Я ведь даже не знаю никого но имени Хаос.
Придерживаясь в темноте за стену лестничной шахты, она затворила за собой дверь. Каблучки процокали по ступенькам и постепенно утихли внизу.
Эверетт – нечто едва ли большее, чем его привязанность к Гвен, – не выдержал бы ее ухода. Наверное, побежал бы за ней.
Но Хаос не побежал за ней. Хаос потянулся за выпивкой.
Глотая, он подумал: а все ли из того, что он ей наговорил, – правда? А если правда, то что все это значило? В глубине его существа сидела боль. Он пытался погасить ее спиртом. Сидел, глядел на меркнущие свечи, и слова, сказанные им, и слова, сказанные ей, проносились эхом в голове и таяли, как нематериальный осадок Келлогова сна. В конце концов, как всегда, осталась только эта комната. И старые кинопроекторы, что таращились в пустые залы.
А вдруг все, что предлагал Кэйл, – правда? Вдруг Эверетт способен превращать сои в явь? Вот это было бы забавно. Поскольку кое-чего Кэйл определенно не учитывал.
Хэтфорка.
"За это и выпьем». Хаос приподнял пакет.
В вентиляционной системе завывал ветер пустыни. Снаружи царила ночь. «Интересно, – подумал Хаос, – куда пошла эта женщина, в город или на автостраду? А может, исчезла, как только покинула здание и пределы моей досягаемости? Бессмыслица какая-то… Все бессмыслица: и Сан-Франциско, и тамошний народ. Сущий бред. Ох уж этот Келлог со своими дурацкими идеями…"
Он тоскливо вспомнил прощальные слова женщины. Ладно, если уж на то пошло, он тоже не у верен, что знает какую-то Гвен.
Если у Келлога – дурацкие идеи, какого черта он запихивает их в чужие головы?
Да потому что кретин им под стать, решил Хаос.
Он провел в кабине два дня. Пил, курил, мастурбировал. Ночью, чтобы не уснуть, глотал спирт. В конце концов его выгнал на улицу голод. Он сел в машину и поехал к сестре Эрскин за съестным. Пыльный горячий ветер ерошил волосы. Заметив в зеркальце заднего вида свою физиономию, а за ней – полосу автострады, он ухмыльнулся. Все образуется. И со снами Келлога жить можно. Это будет его работа. Его крест. В конце концов, Хэтфорк ему не чужой, здесь он хоть что-то, да значит. Все будет путем.
На стоянке у Комплекса он увидел чужую машину. Незнакомую. Понес сумку наверх и обнаружил, что на его диване сидит и дожидается Келлог. Толстяк освещал кабину автомобильной мигалкой и дымил огромной сигарой.
– Хаос, нам бы поговорить.
Хаос не поверил собственным глазам. В последний раз, когда он видел этого человека, тот, окровавленный, валялся на песке.
– Твоя краля у меня в гостях. Ну, парень, она и нагородила! Хоть я и слыву чокнутым, куда мне до нее! Хе! Где ты только таких находишь?
– Моя краля?
– Гвен. Городская цыпочка, припоминаешь? Ах, до чего же мы забывчивый народ! Надо было тебя назвать капитаном Рассеянным, Космическим Ковбоем. Ладно, не бери в голову. Мы с ней все в лучшем виде уладили. Кто-то теряет, кто-то находит. Ну и милашку ты себе во сне заделал, капитан!
Келлог пыхнул сигарой. Та жирно поблескивала в сполохах мигалки, и Хаосу вдруг почудилось, что она усажена орехами. Что Келлог курит шоколадный батончик.
– Гвен у тебя? – Хаос вспомнил о ней. Только теперь.
Келлог рассмеялся, пуская дым:
– Что, капитан, ревнуем маленько?
– А? Нет. Она не настоящая.
– Не настоящая? Да ты, брат, слепой. Хаос, у тебя совершенно гребаное мироощущение. Она такая же реальная, как и я. Мы оба вышли из тебя.
– Ты псих!
– Какая прелесть! – Келлог вскочил с дивана, Хаос отступил на шаг. – Что я должен на это сказать? «Нет, это ты псих?» Ну, давай поиграем, время терпит. – Он дурашливо скашивал глаза, когда изображал Хаоса:
– «Ты псих». Нет, это ты псих. Извини, но это ты псих. – Он протянул руку и ткнул Хаоса в грудь изжеванным концом сигары; коричневая от табака слюна осталась на тенниске. – Сдавайся, Хаос. В наши времена нормальность и реальность выеденного яйца не стоят.
– Оставь меня в покое. Келлог воздел руки:
– Ты – начальник. В том-то все и дело, Хаос. Ты тут всем заведуешь.
– Дерьмо собачье! – вспылил Хаос. – Я совсем запутался. Я ведь сейчас в Сан-Франциско, верно?
– Ну, допустим…
– И смотри: я снова рядом, точу с тобою лясы. – Хаос опустил голову на ладони. – Дотащился до самого Сан-Франциско и все-таки не сбежал от тебя.
– Ну что за белиберда! Дружище, это ты меня позвал. Я в этом деле всего лишь консультант.
Хаос пропустил его слова мимо ушей.
– В моей жизни огромных кусков не хватает, – продолжал он. – Даже родителей вспомнить не могу.
Келлог пренебрежительно помахал рукой:
– Хаос, тебе уже тридцать. Не тот возраст, когда хнычут про родителей. Кто мешает самому обзавестись семейством?
– Келлог, кто это все со мной сделал? Ты?
– Я? Да ты что, приятель. Ты уже был таким, когда я тебя нашел. Когда ты меня нашел. Когда мы начали работать вместе. Такая уж у тебя жизнь. Не вылазишь из Оэсэр.
– Оэсэр?
– Ограниченная Субъективная Реальность, так я это называю. Надо бы авторское право зарегистрировать. Все просто: ты прибираешь к рукам небольшую территорию, пока не сталкиваешься с другим парнем, который промышляет тем же самым. Небольшое сферическое поле реального и нереального, нормального и ненормального. Всего, что ни напихаешь. Вот так ты и живешь. Оэсэр.
– У тебя на любую загадку готова теория.
– В чем-то ты прав, пожалуй. И твоей Оэсэр явно не мешало бы принарядиться. – Келлог помахал рукой и сбил свечу. – 0-па! Ладно, мне пора. Всяческих успехов. – Он поднял мигалку и пропел:
– Ты пойдешь верхом, а я пойду низом, но буду в Шотландии раньше тебя… – У двери он остановился и повернулся. – А, блин, чуть не забыл. Глен тебе записку черкнула. – Он покопался в кармане и добыл скомканный клочок бумаги. – Лови.
Он бросил записку Хаосу и затопал по ступенькам. Хаос расправил бумажку и прочел:
"Кэйл не может до нас добраться. Из-за тебя ему нас не найти. Если не сделаешь чего-нибудь, мы тут насовсем застрянем».
Хаос положил записку на стол рядом с сигаретами. Посидел неподвижно минуту-другую, затем достал из сумки снедь от сестры Эрскин, снял фольгу, подкрепился.
В ту ночь его разбудили тихие шаги на лестнице. Он сел и зажег свечу. Отворилась дверь, вошла Мелинда.
– Ты, козел! Зачем меня к родителям отправил?
Он протер глаза и моргая уставился на нее. Мелинда плюхнулась в изножье дивана.
– Снова драпанула, только что. Прикончить меня собирались!
– Как ты сюда попала?
– На Эджа наткнулась, он подбросил. Вот козел! Глаз на меня положил, все цепляется… Никак не может поверить, что я вернулась в город.
– Где Иди? Она усмехнулась:
– Ну вот, теперь ты хочешь знать, где Иди. Хаос, малыш, а ты не думал, что уже поздновато?