Страница 3 из 12
– Зачем? – прошептала она, заглядывая ему глубоко в глаза.
Она увидела, как в их блестящей синеве разрастается чернота зрачков, и это отчего-то испугало. Что-то рождалось в этой черноте, что-то, как ей казалось, несущее угрозу их любви. Марика вскочила и отошла к стене. Прислонившись спиной и спрятав руки за поясницу, она смотрела на опущенное лицо Кирилла.
– Я хотел погладить, – тихо сказал он. – У тебя такая нежная кожа. Мне так нравится чувствовать ее тепло. К тому же, – громко добавил он и улыбнулся, – ты задолжала мне стриптиз! Ты же сама рассказала об этой игре со снэпами! И зачем?
– И правда, зачем я тебе это рассказала? – рассмеялась Марика и шагнула к нему.
Но в этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник ухмыляющийся худой мужчина весьма потасканного вида. Он сощурил водянистые навыкате глаза, словно солнечный свет мешал ему. Его обрюзгшее лицо цвета пыльного асфальта скривилось, мокрые синеватые губы расползлись в подобии улыбки, глаза задержались на Марике.
– А, и ты тут! – хрипло рассмеялся он, окидывая ее стройную фигуру ощупывающим взглядом.
– Здравствуйте, Николай Игнатьевич, – вежливо проговорила Марика.
– Приветик, куколка, – осклабился он и облизал нижнюю отвисшую губу. – А сыночек-то у меня не промах, такую девочку заимел, весь в меня!
Кирилл вскочил, ринулся к окну и дернул шнур. Черные плотные портьеры, испещренные рисунками розовых черепов, упали и полностью закрыли окно. В комнате стало темно, только солнце, бьющее по ту сторону портьер, просвечивало тонкую ткань рисунков. И на черном фоне светились розово-золотистые контуры черепов. Это выглядело жутковато. Кирилл схватил пульт и нажал кнопку. Музыкальный центр, стоящий в углу на низком столике, мгновенно включился.
– «Я жду, когда ты задохнёшься внутри меня. Певец свободы лижет бритвы, Задыхаясь в кровавых соплях. Любовь всё липче на пальцах…», – на максимальной громкости запел солист группы JANE AIR.
– Прекрати! Выключи эти дебильные песни! – заорал Николай Игнатьевич так громко, что перекрыл музыку. – И чего ты штору эту могильную опустил? На папаньку смотреть не хочешь? Так я тебя сейчас научу, недоносок!
Он ринулся к сыну, замахиваясь кулаком. Но Марика бросилась к ним и встала перед Кириллом. Она прижалась к нему спиной, опустив голову. Николай Игнатьевич остановился, покачнулся и сплюнул.
– Чего разорался? – раздался в этот момент визгливый женский голос.
В проеме двери появилась низкая полная девушка, на вид лет тридцати. Она куталась в дырявое застиранное махровое полотенце когда-то салатового цвета. Ее широкие пухлые плечи выпирали из-за краев полотенца, как подошедшее в тепле дрожжевое тесто.
– Ой! – пискнула она и захихикала. – А мы тут, Николка, не одни! Ты бы хоть предупреждал! А то «в школе, в школе»! Я еще подумала, что вообще-то у деток сейчас весенние каникулы начались!
Она начала переминаться, запахивая разъезжающиеся края полотенца. Ее толстые ноги были засунуты в растоптанные клетчатые домашние тапочки размера на два больше, чем нужно.
– Ты вконец опупела! – грозно спросил Николай Игнатьевич и двинулся к ней. – Куда прешься-то? Пошла вон, шалава!
– Ты чего, чего? – явно испугалась она и попятилась.
Но споткнулась о задравшийся линолеум, и шлепнулась на спину, громко взвизгнув. Ее толстые как бочонки ноги взлетели, полотенце сползло.
Кирилл стянул куртку со спинки стула, крепко ухватил дрожащую Марику за руку и быстро вышел из комнаты, притворив за собой дверь. В коридоре сразу стало темно. Николай Игнатьевич пытался поднять барахтающуюся и смеющуюся девушку, но сам упал на нее, что вызвало новый взрыв смеха. Кирилл осторожно обошел их и быстро направился к выходу, не выпуская руки Марики.
Они покинули квартиру и начали спускаться по грязной лестнице. Пятиэтажный дом из серого кирпича, в котором жил Кирилл, был классической хрущевкой, и давно требовал ремонта. Стены подъезда, выкрашенные темно-зеленой краской, пестрели графическим выражением эмоций населения. На пыльных подоконниках стояли банки от растворимого кофе, доверху заполненные всяким мусором. Но окурки валялись и возле банок, и на полу, и на лестницах. Тут же стояли пустые пивные банки и бутылки.
На площадке второго этажа обнималась парочка. Бритоголовый накачанный парень в черной кожаной куртке навалился на высокую худую девушку с распущенными, добела высветленными волосами. Он целовал ее, шаря руками под ее расстегнутой короткой малиновой курточкой.
– Это Череп с Натали, – еле слышно шепнул Кирилл и пошел медленнее, вцепившись в руку Марики. – Может, он нас не заметит.
Но когда они спустились по лестнице и уже завернули с площадки вниз, Череп оторвался от девушки и громко, с издевкой произнес:
– А вот и наши эмо – уйемо!
– Здравствуйте, – вежливо сказал Кирилл.
А Марика молча улыбнулась и кивнула.
– Мы не плачем? Сопли на нос не мотаем? – ухмыльнулся Череп. – И что же это случилось? То-то, думаю, погода жесть какая для марта! Жара наступила! А это эмо не рыдают! Надо срочно исправить! Убейтесь, эмо-придурки! – дурашливо крикнул он.
И схватил Кирилла за конец длинного шарфа в узкую черно-белую полоску, резко развернув к себе.
– Да не лезь ты к ним, Череп! – встряла Натали, доставая из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку. – Пусть себе идут! Это же Марика!
– Цыц, малявка! Сам вижу! – прикрикнул он на нее. – Ты еще тут будешь указывать, что мне делать, а чего нет. Я и сам как-нибудь разберусь. Я все-таки мужчина, не то, что некоторые, не понять даже какой ориентации!
И он резко дернул Кирилла за конец шарфа. Тот смотрел исподлобья. Челка упала на глаза, и они ярко синели между растрепавшихся прядей, губы побелели так, что сливались с лицом, только выделялись колечки пирсинга в их уголках.
– Я тебе не малявка! – неожиданно обиделась в этот момент Натали и щелкнула зажигалкой. – Придешь к нам в парикмахерскую, ко мне даже не приближайся! Пусть тебе кто-нибудь другой черепушку бреет. Понял?! – с вызовом спросила она.
Потом прикурила и приподняла подбородок. Ее серые, густо накрашенные глаза насмешливо смотрели на оторопевшего дружка. Тот отпустил шарф Кирилла и в первую минуту, кажется, онемел от возмущения.
– Чего? Чего? – переспросил он, придвигаясь к ней.
– Чего слышал, урод! – расхохоталась Натали и выпустила струйку дыма ему в нос.
Кирилл и Марика не стали дожидаться, чем закончатся разборки, и быстро начали спускаться. Они услышали какую-то возню, потом приглушенный вскрик, звук пощечины, смех, переглянулись и вылетели из подъезда.
Сияющий солнечный мартовский день встретил их холодным прозрачным воздухом, сверкающими каплями растаявшего снега, летящими с крыш, из-под колес машин, из-под ног резвящихся детей, звонкими переговорами птиц и периодически взывающими одуревшими, как всегда в марте, котами. Марика глянула на улыбающегося Кирилла и заботливо застегнула его распахнутую куртку, под которой была надета только тонкая светло-фиолетовая футболка с изображением розового бутона на груди. Он молча улыбался, стоя неподвижно, пока она застегивала молнию.
– Простудишься, – пробормотала она, обматывая шарф вокруг воротника.
– И ты можешь простудиться, – сказал Кирилл и начал защелкивать крупные металлические кнопки ее черной куртки с капюшоном.
Но джинсы были низкими, а куртка – короткой. И голый живот Марики оставался открытым. Золотая розочка в пупке ярко горела на солнце. Кирилл запустил руки под ее куртку и потянул края кофточки вниз.
– Прекрати! – тихо засмеялась Марика, отводя его руки. – Мне не холодно!
Она случайно задела полоску пластыря, которым залепила порез, когда Кирилл снял бинт, и нахмурилась, приподняв край рукава и приглядываясь. Но кровь больше не выступала. Марика тихо вздохнула, сняла несколько разноцветных веревочных браслетов со своей руки и надела на его запястье, прикрыв ими пластырь. Потом тихо просила: